— Я квартиру Артёму отдам, а сама к тебе перееду, у тебя ж ни мужа, ни детей, — мать выдала это на одном дыхании, даже не подняв глаз от тарелки с салатом.
Я замерла с чашкой кофе на полпути ко рту. За окном моросил октябрьский дождь, по стеклу ползли мутные капли — и в этой серости материнская фраза прозвучала почти обыденно. Как будто она сообщила, что собирается в субботу на рынок за капустой.
— Прости, что? — пробормотала я, ставя чашку на стол.
— Ну, ты же слышала, — мать наконец подняла на меня взгляд, и в нём читалась непоколебимая уверенность человека, уже всё решившего. — Артёму тридцать один, Юлька на третьем месяце, им просторная квартира нужна. А я ж всё равно одна, мне в твоей однушке вполне места хватит. Ты на работе целыми днями, тебе какая разница?
Какая разница. Какая разница! Я открыла рот и закрыла обратно, потому что внутри всё закипало, а слова застревали где-то между горлом и сердцем, превращаясь в непроходимый ком.
— Мам, — я глубоко вдохнула, пытаясь говорить спокойно. — У меня однокомнатная квартира. Тридцать восемь метров. И я, знаешь ли, тоже в ней живу.
— Так мы и будем вместе, — мать пожала плечами, как будто это решало всё. — Ты ж моя дочь, кpовная. Тебе что, мать родная в тягость?
Вот оно, коронное. Я знала, что сейчас полетит — про родную кpовь, про неблагодарность, про то, что "я тебя двадцать часов pожала". Мать всегда виртуозно управляла чувством вины, словно дирижёр оркестром, — один взмах руки, и все инструменты играют нужную мелодию.
— Дело не в этом, — я старалась сохранять ровный тон. — У меня своя жизнь, мам. Я работаю из дома, мне нужна тишина. А ты... ты же знаешь, что мы с тобой совершенно по-разному устроены.
Мать поджала губы.
— Это потому что ты одна живёшь. Зациклилась на себе. Вот Артём — он нормальный, семью создал, ответственность на себя взял. А ты...
Я прикрыла глаза. Сколько раз я слышала это "а ты"? Сотни, тысячи? С того самого дня, как в двадцать три года отказалась выходить замуж за Пашку, "хорошего парня с перспективами", который, кстати, через год женился на другой и в итоге сел за мошенничество. С тех пор я была "странной", "замкнутой", "эгоисткой". А Артём — золотом, маменькиным счастьем, надеждой и опорой.
— Мам, давай начистоту, — я откинулась на спинку стула. — Артём сам попросил тебя съехать или это твоя идея?
Мать дёрнула плечом, отворачиваясь к окну.
— Юля намекнула, что им тесновато. У неё же токсикоз, ей нервничать нельзя. А жить на две семьи в трёхкомнатной...
Конечно. Юля намекнула. Юля вообще много чего намекала с тех пор, как появилась в жизни моего брата два года назад. Молодая, амбициозная, с безупречным маникюром и привычкой смотреть на людей оценивающе, словно прикидывая, сколько они стоят.
— Значит, ты им отдаёшь трёшку, а сама переезжаешь ко мне, — я медленно проговаривала каждое слово, пытаясь осмыслить абсурдность ситуации. — В однушку. Где нет даже отдельной кухни, а спальню от гостиной отделяет только стеллаж.
— Ничего, обживёмся, — мать уже явно считала дело решённым. — Я тебе готовить буду, порядок наводить. А то смотрю на твою квартиру — бардак же.
У меня не бардак. У меня творческий беспорядок — разложенные книги для новой статьи, записи на стикерах, кружка с кофе. Но для матери всё, что не выглядит как музейная экспозиция, автоматически переходит в категорию "свинаpник".
— Мам, — я попыталась ещё раз. — Я не могу. Понимаешь? Физически не могу. Мне нужно моё пространство. Я весь день дома, мне нужна тишина для работы.
— Да какая тишина, ты же в интернетах сидишь, — отмахнулась она. — Это ж не настоящая работа.
Вот оно. Старая песня. Мои тексты, мой фриланс, мои заказы — для неё всё это несерьёзная возня, "сидение в интернетах". Несмотря на то, что я зарабатываю больше Артёма с его должностью в торговой компании.
— Мама, я не хочу с тобой жить, — выдохнула я наконец прямо. — Не потому что ты мне не нужна. А потому что нам будет невыносимо вместе. Ты же знаешь — мы ссоримся из-за каждой мелочи.
Мать побледнела.
— Значит, отказываешь родной матери?
— Я предлагаю найти другое решение. Может, снять тебе квартиру? Или...
— На что снять? — мать вскинулась. — Пенсия моя — кoт нaплакал. Ты же знаешь, я всю жизнь на низкой зарплате воспитателем проработала. А Артёму помогать надо — ребёнок же скоро.
Конечно. Артёму надо помогать. Артёму всегда надо помогать. Когда он в школе учился — репетиторов оплачивать. Когда в институт поступал — взятки давать. Когда женился — свадьбу организовывать. Теперь вот ребёнок — и снова надо.
— А мне, значит, не надо? — я сама удивилась жёсткости своего голоса. — Мне никогда ничего не надо было?
Мать растерялась.
— Ты же справлялась всегда сама.
Да, я справлялась. Потому что научилась — когда поняла, что помощи от семьи не дождёшься. Я сама оплачивала свой институт, сама снимала первую квартиру, сама выкарабкивалась из кредитов. А потом мне ставили в заслугу самостоятельность, которая на деле была просто следствием того, что выбора не было.
— Знаешь, что обидно? — я посмотрела матери в глаза. — Ты даже не спросила. Не поинтересовалась моим мнением. Ты просто решила и сообщила как факт.
— Потому что знала, что ты начнёшь препираться, — мать скрестила руки на груди. — Ты всегда такая. Упрямая, своенравная. Не то что Артём.
Не то что Артём. Мой брат, который в тридцать один живёт с мамой и даже не подумал предложить ей остаться. Который спокойно позволил жене "намекнуть", что свекровь мешает. Который сейчас, наверное, сидит где-нибудь с Юлей и обсуждает, как удобно всё получается.
— А он знает, что ты ко мне собралась? — спросила я.
Мать замялась.
— Я пока не говорила. Решила сначала с тобой обсудить.
Обсудить. Прекрасное слово. Только обсуждение обычно предполагает диалог, а не ультиматум.
Я встала из-за стола, подошла к окну. Дождь усилился, небо затянуло плотной пеленой. На улице торопливо шли люди под зонтами, каждый — к своему дому, к своей жизни. И я вдруг отчётливо поняла: если я соглашусь, моей жизни не станет. Будет мама, её бесконечные советы, её телевизор по вечерам, её представления о том, как правильно, её осуждающие взгляды. А я — растворюсь, исчезну, как эти капли на стекле.
— Мам, — сказала я тихо, не оборачиваясь. — Я не могу отдать тебе свою квартиру. Не хочу, чтобы это прозвучало жестоко, но это правда. Я люблю тебя. Но я не готова жить вместе.
— Значит, ты выбираешь свой эгоизм, — голос матери дрожал. — Свой комфорт важнее родного человека.
— Нет, — я повернулась к ней. — Я выбираю себя. Может, впервые за много лет. И знаешь что? Это не эгоизм. Это необходимость.
Мать смотрела на меня так, словно впервые видела. В её глазах мелькали обида, непонимание, злость. Мне было больно — до физической ломоты в груди. Но я не отступала.
— Я помогу тебе финансово, — продолжала я. — Буду переводить деньги на съём квартиры. Или найдём другой вариант. Но мой дом — это моё пространство. И я имею право его защищать.
— Буду знать, — мать резко поднялась. — Кто есть кто в этой семье.
Она схватила сумку, накинула пальто. Я не остановила её. Просто стояла у окна и смотрела, как она выходит из подъезда, раскрывает зонт, растворяется в сером дожде.
А потом я села на пол прямо там, у окна, обхватила колени руками и долго сидела так, слушая, как капли барабанят по подоконнику. Плакала — от облегчения и от боли одновременно. От того, что наконец сказала "нет". И от того, что цена этого "нет" оказалась такой высокой.
Артём позвонил вечером.
— Что ты наговорила маме? Она в слезах.
— Я отказалась отдавать ей свою квартиру, — спокойно ответила я.
— Да кто тебя просит отдавать! Просто пустить пожить...
— А ты почему не хочешь с ней жить? — перебила я. — У вас трёхкомнатная, я напомню.
Пауза.
— У нас ситуация сложная. Юля беременная, ей нервы не нужны.
— Понятно, — я усмехнулась. — Значит, мне нервы можно?
— Да ты одна живёшь! Тебе что, жалко?
— Нет, Артём. Мне не жалко. Мне жаль себя — ту, которая всю жизнь должна подстраиваться под всех, потому что "у неё ж никого нет". А знаешь что? Зато у меня есть я. И этого достаточно.
Я положила трубку. Заблокировала телефон. Заварила чай с мятой и включила джаз — тот самый, который мама называла "занудной скрипкой".
И впервые за много лет моя однокомнатная квартира показалась мне не тесной, а уютной. Не пустой, а свободной. Не одинокой, а своей.
Я открыла ноутбук и начала писать. История выходила сама — о женщине, которая научилась говорить "нет". Не из злости. Не из мстительности. А из любви к себе.
За окном дождь наконец стих. И в просвет между тучами проглянула луна — тонкий серебристый серп. Новая. Как и моя жизнь.