Дождь в тот вечер лил так, словно небо решило смыть с серых улиц города всю грязь, накопившуюся за долгую осень. Дворники моего кроссовера работали в бешеном ритме, но едва справлялись с потоками воды. Я стояла в глухой пробке на Садовом кольце, барабаня пальцами по рулю, и нервно поглядывала на часы на приборной панели. 18:45. Я опаздывала.
В багажнике лежал огромный, перевязанный шёлковой лентой торт. Заказной, от лучшего кондитера города, с фигурками из мастики, изображающими косметику и айфоны — всё, как любят современные подростки. На торте красовалась каллиграфическая надпись: «Катюше 16 лет». А на соседнем сиденье, пристегнутый ремнем безопасности, словно дорогой пассажир, лежал плотный фирменный пакет с логотипом известного бренда электроники.
Внутри лежал планшет. Последняя модель, максимальная комплектация. Тот самый, о котором моя падчерица жужжала мне в уши последние три месяца, намекая, скидывая ссылки в мессенджеры и тяжело вздыхая каждый раз, когда мы проходили мимо витрин магазина техники. Стоил он как две зарплаты моего мужа, но я могла себе это позволить. Я руководила отделом логистики в крупной международной компании, и моя карьера была тем единственным островом стабильности, где меня ценили, уважали и где я точно знала: если ты вкладываешь усилия, ты получаешь результат.
С семьей это правило почему-то не работало.
Пять лет назад, когда я выходила замуж за Андрея, я была полна наивных иллюзий. Мне было тридцать, я устала от одиночества и карьерной гонки. Андрей показался мне тихой гаванью. Скромный инженер, разведенный, с грустными глазами и одиннадцатилетней дочкой на руках. «Она растет без матери, бывшая жена уехала искать себя на Гоа и забыла вернуться», — рассказывал он мне на втором свидании. Мое сердце сжалось. Я, у которой своих детей не было, решила: я стану для этой девочки всем. Мамой, подругой, феей-крестной.
Я не учла одного: у этой сказки был другой жанр.
Пока машина ползла в потоке, я вспоминала, как всё начиналось. Первое знакомство. Катя, тогда еще угловатый подросток с косичками, окинула меня оценивающим взглядом и спросила: «А у тебя машина есть? А какая?». Я тогда посмеялась, приняла за детскую непосредственность. Зря.
За пять лет я превратила их убитую «двушку» с текущими трубами и советской мебелью в картинку из журнала интерьеров. Я вложила туда всё: свои накопления, душу, время. Я заменила проводку, заказала итальянскую кухню, сделала Кате комнату мечты с панорамным окном и пушистым ковром. Я возила их на море — не в Анапу, где они привыкли отдыхать дикарями, а в Турцию, Грецию, Испанию. Я одела Катю так, что она стала законодательницей мод в классе.
И что я получила взамен?
«Спасибо»? Нет. Я получила должное. Как будто так и надо.
— Лена, у Кати порвались кроссовки, — говорил Андрей, не отрываясь от телевизора. — Надо бы новые. Ты же заедешь в торговый центр?
И я ехала. И покупала.
Я наконец свернула в наш двор. Шлагбаум поднялся, пропуская мою машину. Мест, как всегда, не было, кроме моего — платного, выкупленного у управляющей компании. Андрей парковался где придется, иногда в трех кварталах от дома, потому что платить пять тысяч в месяц за парковку для него было «дорого и глупо».
Я заглушила мотор и на секунду закрыла глаза. Мне не хотелось выходить. Дома меня ждал не праздник, а очередная битва за любовь, которую я заведомо проигрывала. Но я взяла торт, пакет с подарком и шагнула под дождь.
Дверь открыл Андрей. Он был в домашнем трико с вытянутыми коленками — тех самых штанах, которые я трижды пыталась выбросить, и которые он трижды доставал обратно с воплями: «Они удобные!».
— Привет, — буркнул он, не глядя мне в глаза. — Ты чего так долго?
— Пробки, Андрей. И торт забирала. Поможешь?
Он неохотно взял у меня коробку с тортом.
— Тише ты. Катя не в духе.
— В смысле — не в духе? — я замерла, снимая мокрое пальто. — У неё день рождения. Я везу подарки, я организовала доставку еды из ресторана...
— Ну вот так, — он поморщился, словно у него заболел зуб. — Она ждала, что мы начнем в шесть. А сейчас почти семь тридцать. Она считает, что ты специально задержалась, чтобы испортить ей настроение.
Меня обдало жаром. Специально? Я, которая встала в шесть утра, чтобы доделать отчеты, потом просидела на трех совещаниях, а потом вместо обеда моталась по городу за этим чертовым планшетом?
— Где она? — спросила я сухо.
— У себя. Не трогай её пока, Лен. Давай просто поедим тихонько.
Но я не собиралась «есть тихонько». Я вошла в комнату падчерицы. Там царил полумрак, горела только неоновая лента по периметру потолка (тоже моя идея и мои деньги). Катя лежала на кровати, уткнувшись в телефон. Вокруг валялись фантики от конфет и пустые стаканы. На полу — гора одежды. Дорогие брендовые вещи, купленные мной, были скомканы как тряпки.
— С днём рождения! — громко сказала я, включая основной свет.
Катя зажмурилась и демонстративно натянула одеяло на голову.
— Выключи! Ты меня слепишь!
— Катя, хватит, — я постаралась говорить мягко. — Я привезла подарок. Тот самый. Вставай, давай праздновать.
Она медленно села. На лице — маска вселенской скорби.
— Ты опоздала, — процедила она. — Весь класс уже выложил сториз с праздников, а я сижу как дура и жду, когда мачеха соизволит приехать с работы.
— Я зарабатывала деньги на этот подарок, Катя, — я поставила пакет на стол перед ней. — Открой.
Она лениво потянула за ленту. Достала коробку. Увидела картинку. И её лицо перекосилось.
— Белый?!
— Что? — я опешила.
— Я же говорила — «Серый космос»! Спейс Грей! Ты вообще меня не слушаешь? — она швырнула коробку обратно на стол. — Я просила серый! Белый — это для лохов! Он маркий!
— Катя, это последняя модель, прошка, — я почувствовала, как внутри начинает закипать гнев. — Он стоит сто двадцать тысяч. Какая разница, какой цвет? Чехол наденешь!
— Какая разница?! — взвизгнула она. — Тебе — никакой! Тебе вообще плевать на меня! Ты просто откупаешься! Думаешь, купила планшет и стала хорошей матерью? Да ты никто! Ты просто кошелек на ножках!
В дверях появился Андрей.
— Катюша, тише, соседи услышат...
— Пусть слышат! — орала Катя, входя в раж. Ей нравился этот спектакль. — Я ненавижу её! Ненавижу её нравоучения, её кислую рожу! Она ходит тут как королева, командует! «Убери носки», «помой посуду»! Я не нанималась к тебе в прислуги!
— Я не нанималась к тебе в спонсоры, — тихо сказала я.
— Что?! — Катя вскочила с кровати. Она подбежала к отцу и схватила его за руку. — Папа! Ты слышал? Она меня попрекает куском хлеба! В моем доме! Папа, сделай что-нибудь!
Андрей переминался с ноги на ногу. Его взгляд бегал. Он смотрел на плинтус, на свои тапочки, на плакат на стене. Куда угодно, только не на меня.
— Лен, ну ты правда... Зачем ты так с ребенком? У неё переходный возраст, гормоны... Могла бы и промолчать. Цвет и правда можно было запомнить.
Земля ушла у меня из-под ног.
— Ты сейчас серьезно, Андрей? — спросила я шепотом. — Она швырнула подарок за сто тысяч мне в лицо. Она меня оскорбляет. А ты говоришь мне про цвет?
— Она ребенок! — рявкнул Андрей, пытаясь хоть как-то оправдать свою трусость агрессией. — А ты взрослая баба! Будь мудрее!
И тут Катя почувствовала, что папа на её стороне. Она почувствовала вкус крови.
— Я не хочу с ней жить! — заявила она, глядя на меня с торжествующей улыбкой. — Папа, выбирай! Или эта нищенка уйдёт, или я уйду жить к бабушке! Я не могу с ней в одной квартире! Она меня душит!
Слово «нищенка» повисло в воздухе. Я посмотрела на свои руки — ухоженные, с дорогим маникюром. На свои часы. На кольцо с бриллиантом, которое я купила себе сама на премию. Нищенка. Так меня назвала девочка, у которой за душой не было даже трусов, купленных на свои деньги.
Я посмотрела на Андрея. Это был момент истины. Пять лет брака сжались в одну точку. Сейчас он должен был сказать: «Катя, закрой рот и извинись». Сейчас он должен был стать мужчиной.
Андрей шумно выдохнул. Он устало потер переносицу.
— Лен... Ну видишь, какая ситуация. Истерика, нервный срыв. Может, тебе правда... того?
— Того — что? — уточнила я.
— Ну, пожить пока у мамы своей. Или снять квартиру на недельку-другую. Пока всё уляжется. Кате надо успокоиться, к экзаменам готовиться. А ты её раздражаешь своим присутствием.
В комнате повисла звенящая тишина. Было слышно, как тикают часы — дорогие, настенные, купленные мной в Праге.
— Ты выгоняешь меня? — спросила я, глядя ему прямо в глаза.
— Я не выгоняю, я прошу войти в положение! — взмолился он. — Это временно! Это ради мира в семье!
— Это квартира моей бабушки, и папа тут хозяин! — вставила Катя. — А ты здесь никто. Ты даже не прописана! Вали отсюда!
Я медленно кивнула. С глаз словно упала пелена. Я увидела перед собой не любимого мужа и сложного ребенка, а двух паразитов. Одного большого и одного маленького. Они присосались ко мне, пили мои ресурсы, а теперь, когда я посмела потребовать уважения, решили меня стряхнуть.
— Хорошо, — сказала я. Голос мой был твердым, как сталь. — Я уйду. Прямо сейчас.
Я развернулась и пошла в спальню. Достала чемодан.
Андрей семенил следом.
— Лен, ну не начинай драму. Ну что ты, в самом деле? Неделю переждем, я её обработаю, она извинится... Ну куда ты на ночь глядя?
Я молча открывала шкафы. Моя одежда. Моя обувь. Моя косметика. Ноутбук. Документы.
Я собиралась быстро, по-армейски. Я не плакала. Слёзы высохли, оставив внутри холодную, злую пустоту.
Через сорок минут я стояла в прихожей с двумя чемоданами.
Катя уже сидела на кухне и ела торт. Прямо ложкой, отламывая большие куски от надписи. Планшет лежал рядом. Белый цвет ей уже не мешал.
— Ключи оставь, — крикнула она с набитым ртом.
Я положила связку ключей на тумбочку.
— Андрей, — сказала я мужу, который прислонился к косяку двери, всем своим видом выражая вселенскую скорбь обиженного интеллигента. — Запомни этот вечер. Ты сделал выбор.
— Ой, давай без пафоса, — отмахнулся он. — Созвонимся в понедельник. Денег скинь мне на карту, завтра за продуктами надо, а у меня аванс только через неделю.
Я посмотрела на него в последний раз. Как я могла спать с этим человеком? Как я могла называть его своим мужчиной?
— Прощайте, — сказала я и захлопнула за собой дверь.
Я спустилась на лифте, вышла в дождь, загрузила чемоданы в багажник. Села за руль и первым делом достала телефон.
Зашла в банковское приложение.
«Семейный счет». К нему были привязаны карты Андрея и Кати.
Баланс: 240 000 рублей.
Кнопка «Настройки».
Кнопка «Блокировать карту». Подтвердить.
Кнопка «Блокировать карту». Подтвердить.
Затем я сменила пароль от онлайн-кинотеатра, от аккаунта в сервисе доставки еды и такси.
Экран погас. Я завела мотор. Моя новая жизнь началась. А их — закончилась, хотя они об этом еще не знали.
Первое утро в новой жизни началось не со слез, как я ожидала, а с тишины. Абсолютной, звенящей, благословенной тишины. Я открыла глаза в номере отеля (квартиру я найду только к вечеру) и несколько секунд не могла понять, почему у меня не колотится сердце. Обычно утро начиналось с тревоги: что приготовить на завтрак, чтобы Катя не скривилась? Погладила ли я рубашку Андрею? Не забыла ли записать падчерицу к стоматологу?
Сегодня мне не нужно было делать ничего. Я потянулась, заказала завтрак в номер и долго стояла под горячим душем, смывая с себя липкое ощущение вчерашнего вечера.
На работе я появилась вовремя, с идеальной укладкой и стаканчиком кофе.
— Елена Викторовна, вы сегодня светитесь! — заметила моя секретарша Светочка. — В отпуск собрались?
— Почти, Света. Я вышла из долгого, изнурительного проекта под названием «Брак», — усмехнулась я.
В тот день я подписала два крупных контракта. Мозг работал ясно, энергия била ключом. Я вдруг поняла, сколько сил уходило на обслуживание капризов двух взрослых людей. Я была как атлант, который держал небо, а ему еще и плевали на ботинки. Теперь небо рухнуло, но не на меня, а на тех, кто остался под ним без моей поддержки.
В «родовом гнезде» тем временем начинался бытовой апокалипсис. О подробностях я узнавала постепенно — город у нас тесный, общие знакомые с радостью носили сплетни, да и Андрей, в своей наивной простоте, сам подбрасывал дров в огонь, жалуясь друзьям.
Первый акт трагикомедии случился через три дня. В холодильнике закончилась еда. Точнее, закончилась «нормальная» еда: мраморная говядина, греческий йогурт, свежие ягоды и пармезан. Остались только какие-то консервы и полпачки риса.
Андрей, уверенный, что это временное недоразумение, поехал в привычный гипермаркет премиум-класса. Он вальяжно катил тележку, набрасывая туда всё, к чему они привыкли: стейки, красную рыбу, дорогой алкоголь, экзотические фрукты для Катеньки. Чек вышел на пятнадцать тысяч рублей.
На кассе он привычным небрежным жестом приложил карту — дубликат моей, который лежал у него в кошельке.
Пик. «Отказ в транзакции».
Андрей нахмурился.
— У вас терминал глючит. Попробуйте еще раз.
Кассирша вздохнула и попробовала снова.
— Недостаточно средств или карта заблокирована банком.
— Быть того не может! — возмутился Андрей. — Там безлимит!
Очередь сзади начала роптать. Андрей, красный как рак, полез в интернет-банк. «Доступ запрещен». Он попробовал карту Кати — та же история.
В итоге ему пришлось достать свою зарплатную карту. На ней сиротливо лежали три тысячи рублей до аванса. Пятнадцать тысяч превратились в тыкву. Пришлось выкладывать рыбу, мясо, сыры...
Домой добытчик вернулся с пакетом макарон «по красной цене», палкой резиновой колбасы и батоном.
— Папа, это что? — Катя встретила его на кухне, брезгливо тыкая пальцем в пакет. — Где мои авокадо? Где лосось? Я на ПП, мне нельзя макароны с сосисками!
— Лена заблокировала карты, — мрачно буркнул Андрей, швыряя пакет на стол.
— В смысле заблокировала? — взвизгнула Катя. — Это воровство! Это наши деньги! Позвони ей! Прикажи разблокировать! Она же твоя жена!
Андрей позвонил. Я увидела его номер, когда сидела в уютном кафе с риелтором, подписывая договор на аренду шикарной студии в центре. Я сбросила вызов и заблокировала контакт.
— Жри что дают, — впервые огрызнулся Андрей на любимую дочь. — Или иди работай.
Вторая неделя ознаменовалась катастрофой стирки.
Я всегда следила за вещами. Кашемир — отдельно, шелк — руками, белое — с отбеливателем. Андрей считал, что стиральная машина — это такой магический ящик: кидаешь грязное, достаешь чистое и выглаженное.
Когда у Кати закончились чистые блузки для школы, а у Андрея — рубашки, он решил проявить хозяйственность. Сгреб всё в кучу: свои джинсы, черные носки, Катины белые школьные блузки и тот самый злополучный новый кашемировый джемпер цвета пудры, который стоил как половина его зарплаты.
Чтобы наверняка отстиралось, он поставил режим «Хлопок 90 градусов» и отжим на 1000 оборотов.
Результат превзошел все ожидания.
Белые блузки стали грязно-серыми с синими разводами. Джинсы полиняли. А нежный кашемировый джемпер превратился в плотный валенок размера на трехлетнего ребенка.
Крики Кати были слышны, наверное, на соседней улице.
— Ты идиот! — орала она, тряся перед лицом отца испорченной вещью. — Это стоило пятнадцать тысяч! Лена мне его из Италии привезла! В чем я пойду в школу?!
— Не смей на меня орать! — Андрей швырнул таз на пол. — Я не нанимался к тебе в прачки!
— Ты ни на что не годен! — выпалила дочь. — Верни Лену! Она хоть и зануда, но у нас всегда были деньги и чистые вещи! Ты неудачник!
Андрей выскочил на балкон курить. Руки у него тряслись. Он смотрел на серый двор и впервые за пять лет осознавал страшную истину: он — бытовой инвалид. Он не умеет вести хозяйство. Он не знает, откуда берутся чистые вещи и вкусная еда. Он жил в раю, где всё делалось само собой, руками «нищенки», которую он выгнал.
В середине месяца в игру вступила тяжелая артиллерия. Галина Петровна, моя свекровь.
Она позвонила мне в разгар рабочего дня. Голос елейный, но с металлическими нотками претензии.
— Леночка, здравствуй. Что за детский сад вы устроили? Андрей мне звонил, жаловался.
— Добрый день, Галина Петровна. И на что же он жалуется?
— На то, что ты бросила семью в трудный момент! — перешла она в наступление. — Девочке поступать скоро, у неё нервы, а ты устроила демарш. Ушла, денег не даешь... Это непорядочно, Лена. Мы тебя приняли как родную...
— Галина Петровна, — перебила я её спокойно. — Давайте расставим точки над «i». Меня выгнали. Ваша внучка назвала меня нищенкой и потребовала убраться. Ваш сын её поддержал.
— Ой, да брось! Подумаешь, подросток ляпнул! Ты же мудрая женщина. Должна быть выше этого. Возвращайся. Андрюша похудел, дома бардак... Кто за ними ухаживать будет?
— Пусть сами учатся. Андрею сорок лет.
— Ты эгоистка! — сорвалась свекровь. — Я знала, что ты нас никогда не любила! Только о деньгах своих думала!
— Если бы я думала о деньгах, я бы не спустила на ремонт вашей квартиры три миллиона рублей, — холодно ответила я. — Кстати, чеки у меня сохранились. Всего доброго.
Финал месяца был фееричным. Пришли счета за квартиру.
Андрей с ужасом смотрел на квитанцию. Десять тысяч рублей.
«Откуда?!» — читалось в его глазах.
Он не знал, что «теплые полы», которые так любила Катя (чтобы ходить босиком), мощный бойлер, посудомойка и круглосуточно работающий кондиционер стоят денег. Раньше я просто оплачивала счета в приложении, не глядя. Для него свет и вода были бесплатными ресурсами, как воздух.
А потом отключили интернет.
Для Кати это стало концом света. Она не могла постить сториз, не могла смотреть сериалы. Вай-фай исчез.
— Папа, оплати инет!
— Нечем, Катя! — заорал Андрей, глядя на пустой кошелек. До аванса оставалось три дня, а у него было сто рублей. — Нет денег!
Катя села на пол в прихожей и заплакала. Не капризно, как раньше, а зло и безнадежно.
— Я ненавижу тебя, — прошипела она отцу. — Из-за тебя мы живем как бомжи. Зачем ты её отпустил? Надо было терпеть! Надо было молчать! Она была нашей золотой жилой, а ты всё испортил!
Андрей сполз по стенке напротив неё.
Он сидел в грязной прихожей, в квартире, которая стремительно зарастала пылью, голодный, злой, без копейки в кармане. И понимал: дочь права. Он всё испортил. Он думал, что он король, а оказалось — он просто шут при богатой королеве.
А где-то в центре города я сидела в ресторане с коллегами, пила просекко, смеялась над шуткой нашего юриста и чувствовала, как расправляются плечи. Я была свободна. И это чувство было слаще любого торта.
Но Андрей не собирался сдаваться. Голод — не тетка. Он решил, что пора «прощать» блудную жену и возвращать её (и её кошелек) в стойло.
Ровно через тридцать дней после моего изгнания я вышла из стеклянных дверей нашего офисного центра. Ноябрьский вечер был мерзким, как и положено ноябрю: ледяной дождь вперемешку с мокрым снегом хлестал по лицу, а ветер пробирал до костей. Я раскрыла зонт и направилась к своей новой машине. Я уже успела подать на развод, и первое слушание было назначено через неделю. Мой юрист, хищный и циничный парень по имени Глеб, заверил меня: «Елена Викторовна, мы их разденем. Главное — чеки». А с чеками у меня всегда был порядок.
У моего автомобиля кто-то стоял. Ссутулившаяся фигура в тонкой, промокшей до нитки курточке. Он дрожал, переминаясь с ноги на ногу в луже талого снега. В руках — три поникшие розы, завернутые в мокрый целлофан.
Андрей.
Он выглядел так, будто постарел на десять лет. Серое лицо, щетина, мешки под глазами. Взгляд был затравленный, как у бездомной собаки. Увидев меня, он бросился навстречу.
— Лена! Леночка! Слава Богу, я тебя нашел! Я тут два часа мёрзну! Твои телефоны молчат...
Я остановилась, держа его на расстоянии вытянутого зонта. Он стоял под ледяным душем, а я — в сухом и безопасном коконе. Эта метафора была до боли точной.
— Что тебе нужно, Андрей? — мой голос прозвучал так холодно, что, казалось, мог заморозить капли дождя.
— Лен, ну хватит дуться. Поиграли в гордость и хватит. Пора домой, — он попытался изобразить свою фирменную улыбку побитого щенка, которая раньше всегда на меня действовала. — Катя ждет. Она плачет, скучает по тебе, спрашивает, когда мама Лена вернется...
Я чуть не рассмеялась вслух. «Мама Лена». Месяц назад я была «нищенкой».
— Скучает? — я усмехнулась. — По мне или по моему кошельку, Андрей?
— По тебе! — горячо заверил он, пытаясь схватить меня за руку. Я отдернула ладонь, как от прокаженного. — Ну и по уюту, конечно... Лен, мы не справляемся. Я признаю, я был полным дураком. Я не должен был слушать Катю. Она ребенок, что с неё взять? Я виноват. Но я же люблю тебя!
— Ты любишь комфорт, Андрей. Ты любишь вкусно есть, спать на чистом белье и ездить на машине, за которую платит жена.
— Не говори так! Мы же семья! — в его голосе появились истеричные нотки. — Лен, у меня кредиторы звонят. Я просрочил платеж за машину... Ту, что на меня оформлена. Банк грозится забрать.
— Так продай её, — пожала я плечами. — И погаси долг.
— Но как я без машины?! — он искренне удивился, словно я предложила ему отрезать себе ногу. — Лен, вернись. Я всё исправлю. Я обещаю, Катя будет шелковой. Я буду помогать по дому, мыть посуду, всё, что скажешь! Только вернись. У меня денег нет даже на интернет, Кате учиться надо...
Он перечислял свои беды, и чем больше он говорил, тем больше я понимала: он не раскаивается. Ему не стыдно за то, что он меня предал. Ему просто неудобно жить. Ему холодно, голодно и страшно. Он пришел не мириться. Он пришел просить милостыню.
— Андрей, — перебила я его поток жалоб. — А помнишь, что Катя сказала? «Или эта нищенка, или я».
— Да она дура малолетняя, глупость сморозила!
— Нет. Она сказала правду. Только она ошиблась в терминах. Нищие — это вы. Нищие духом. Вы привыкли только потреблять. Вы высосали из меня всё, что могли, а когда я потребовала элементарного уважения, вы меня выкинули.
— Но я пришел мириться! Я стою тут под дождем! Я на колени встану, если хочешь! — он и правда начал опускаться на одно колено, прямо в грязную лужу.
— Не унижайся еще больше, — остановила я его. — Это бесполезно.
Я обошла его, сняла блокировку с машины. Он вскочил и схватился за ручку двери, как утопающий за соломинку.
— Я не дам тебе уехать! Ты обязана нам помочь! Мы твоя семья! По закону!
— По закону ты скоро будешь моим бывшим мужем, Андрей.
— Я не дам развод! — заорал он, когда я завела мотор. — Я отсужу у тебя половину всего! Я докажу, что ремонт мы делали вместе!
Я опустила стекло на пару сантиметров и посмотрела на его искаженное от злобы и страха лицо.
— Попробуй. Мои юристы уже подготовили все чеки. Каждый гвоздь, каждая банка краски, каждый диван — всё оплачено с моей личной бизнес-карты, Андрей. И техника. И мебель. Ты не получишь ничего. Кроме долгов. И кстати, готовься. Мы подаем встречный иск о взыскании с тебя и твоей матери как собственницы квартиры половины стоимости неотделимых улучшений жилья. Сумма иска — полтора миллиона рублей. Галина Петровна будет в восторге.
Его лицо перекосило от ужаса. Он отшатнулся от машины, и я плавно нажала на газ. В зеркале заднего вида он становился все меньше — маленькая, жалкая фигура под проливным дождем.
Развод прошел на удивление быстро. Увидев папку с чеками и предварительный иск на полтора миллиона, Андрей сдулся. Он подписал все бумаги, согласившись, что никакого совместно нажитого имущества у нас нет. Ему досталась его старая машина (ту, новую, всё-таки пришлось продать, чтобы закрыть кредиты) и огромная дыра в бюджете.
Я не стала подавать иск на возмещение ремонта. Мне хватило моральной победы. Но я забрала всё, на что у меня были чеки. Буквально всё. Я наняла грузчиков. Они вынесли плазменную панель, стиральную машину, холодильник, всю мебель из гостиной и спальни, и даже ортопедический матрас, на котором спал Андрей. Я принципиально вывезла всё, оставив их в пустых гулких стенах с ободранным ламинатом (его, к сожалению, забрать было нельзя).
Катя, пожив неделю в пустой квартире без интернета, с вечно пьяным и злым отцом, собрала вещи и переехала к бабушке. Галина Петровна, получив «подарочек» в виде истеричной и требовательной внучки, которая привыкла к другой жизни, быстро поняла, какую ошибку совершила. Теперь скандалы гремели уже в её доме.
Недавно я встретила общего знакомого. Он рассказал, что Андрей совсем опустился. Его понизили в должности за прогулы. Он всем рассказывает, какая я стерва, обобрала его до нитки и сломала ему жизнь.
Я слушала и улыбалась. Я сидела в кафе, пила капучино и ждала мужчину, с которым познакомилась месяц назад. Он архитектор. И вчера, когда у меня сломалась машина, он не спросил: «Сколько это будет стоить?», а просто приехал, забрал меня и отвез мою машину в сервис.
Вечером мы ужинали у меня дома. Он привез бутылку хорошего вина и сам приготовил пасту. Мы разговаривали, смеялись. В какой-то момент он взял мою руку, посмотрел на кольцо, которое я купила себе сама, и сказал: «Красивое. Но я подарю тебе лучше».
Я посмотрела на него, на уютную чистоту своей квартиры, на огни города за окном и впервые за много лет почувствовала абсолютное, звенящее счастье.
Жизнь действительно расставила всё по местам. Они остались со своей гордостью и нищетой, учась выживать в реальном мире, где за всё нужно платить. А я забрала с собой самое ценное — самоуважение. И, как оказалось, это самый надежный капитал, который не девальвируется и приносит самые высокие дивиденды.
