Алина вросла затылком в кухонную стену, ловя кожей мертвенный холод бетона. Взгляд её остекленел, зацепившись за невидимую точку в пространстве.
Лицо застыло маской, немой и неподвижной, словно парализованное внутренним арктическим ветром.
Три часа назад, стоя у разверстой пасти земли, она не проронила ни слезинки. За её спиной, точно сухой лист на ветру, шуршало шепотки родственников.
Каждое слово, острое и колючее, достигало цели. Её клеймили «черствой», судили за сухие глаза, пока она сжимала три несчастные гвоздики.
Алина завороженно наблюдала за танцем могильщиков: их лопаты с хрустом вгрызались в промерзший грунт, уверенно и ритмично.
Теперь она тонула в вакууме собственной кухни. Квартира пропиталась тяжелым, душным духом жареного лука и картофельного пара.
Женщины, подобно суетливым теням, сновали мимо, кромсали хлеб, выносили в зал тарелки с пестрыми салатами. Алину они огибали по широкой дуге, боясь задеть это изваяние скорби - или того, что они принимали за скорбь.
Из гостиной долетал гул голосов: многоголосый реквием от друзей и родни.
Внезапное прикосновение к руке обожгло.
Лариса, двоюродная сестра, смотрела с нескрываемой тревогой.
- Алиночка, пора. Нужно сесть со всеми.
Ноги не слушались, налитые свинцом. Лариса подхватила её под локоть, бережно повлекла через сумрак коридора навстречу столу.
***
Время растянулось, превращаясь в вязкий кисель. В памяти всплыл образ той юной девчонки в прокуренном клубе.
Гриша тогда казался воплощением совершенства: высокий, с резким, с породистым профилем. Мастер на заводе, где работал и её отец.
Он вел её в медленном танце уверенно, почти властно. Через три года последовало предложение.
Отец тогда хмурился, просил повременить, дождаться диплома. Гриша принял это с кротким терпением: носил охапки цветов, чинил всё, что ломалось в доме.
Мать таяла, превознося его хозяйскую хватку.
А на третьем курсе мир рухнул. Отец угасал в больничной стерильности под белым саваном простыней. Дыхание его напоминало свист уходящего поезда. В один из вечеров он подозвал Гришу.
- Обещай... женишься на ней. Сбережешь.
Гриша стиснул слабеющую руку старика, чеканя слова:
- Обещаю, Иван Петрович. Даю слово.
Потом отец повернулся к ней, глаза его горели лихорадочным блеском:
- Обещай, что выйдешь за него. Будьте счастливы.
Алина, задыхаясь от рыданий, была готова подписать любой приговор, лишь бы чудо свершилось.
- Обещаю, папочка! Только живи!
Отец выдохнул, закрыв глаза. Через пять дней тишина в палате стала окончательной. Свадьбу сыграли спустя полгода.
***
За длинным столом теснились два десятка теней. Лариса усадила Алину напротив матери Гриши - крошечной, сгорбленной старушки в угольном платке, которая неустанно терла покрасневшие глаза, нашептывая что-то пустоте.
Отец Гриши поднялся, воздев рюмку. Тишина накрыла комнату тяжелым покрывалом.
- Мой сын был опорой. Настоящий мужик. Каждую копейку - в семью. Работал до седьмого пота, не ныл. Золотой человек.
Лицо Алины оставалось невозмутимым, пока внутри разворачивалась иная кинолента. Она видела, как Гриша вваливается в дом в три часа ночи, разя перегаром и пустотой в карманах.
Слышала его площадной ор, от которого содрогались стены, и видела детей, забившихся в угол детской, парализованных страхом.
- Держись, милая, - тяжелая ладонь свекра легла на плечо. В его глазах стояла густая жалость. - Всё образуется.
Такую потерю не восполнить...
Гости зазвенели вилками. Атмосфера разряжалась.
Кто-то вспомнил анекдот из их общей молодости, послышались приглушенные смешки. Но Алина кожей чувствовала перекрестный огонь взглядов.
Родня шушукалась. Она знала каждое их невысказанное суждение.
***
Поднялся брат Гриши, расправив плечи.
- Брат жил по совести. Друзей не бросал. Помните, как Сереге на взнос отвалил, не считая? Таких людей нынче не делают.
Алина закрыла веки, и видения хлынули неудержимым потоком. Первые задержки после смены. Её наивная вера, разбитая вдребезги шлейфом чужих, сладких духов.
- У тебя кто-то есть? - спросила она тогда.
Гриша лишь криво усмехнулся, глядя на неё как на досадную помеху.
- А тебе-то что?
- Я твоя жена...
Он медленно осушил стакан воды, глядя ей прямо в зрачки:
- Я на тебе женился только потому, что старику твоему слово дал.
С того дня маски были сброшены. Он больше не таился.
Она молчала. Рожала, убирала, терпела, превращаясь в тень самой себя.
Вдруг мать Гриши рванулась к ней, заголосила, вцепляясь в плечи:
- Как же мы без него! Как же нам теперь, без Гришеньки нашего!
Алина сидела каменным изваянием, пока старуха содрогалась в рыданиях у неё на груди. Родственники кивали, умиленные этой картиной.
Алина смотрела в никуда. И вдруг по её щекам поползли влажные дорожки.
***
Перед глазами стояла стерильная белизна палаты - два месяца в гипсе после «случайного» падения с лестницы на даче. Истину знали двое.
Гриша навещал её ежедневно, приносил оранжевые шары апельсинов, лучезарно улыбался медсестрам. Но стоило двери закрыться, он наклонялся к самому уху, обдавая холодом:
- Пикнешь хоть слово - целой не выйдешь. Уяснила?
Теперь по её лицу струились слезы - жгучие, неистовые слезы облегчения. Океан свободы наполнял легкие.
Гриша никогда не переступит этот порог. Это знание было превыше всего.
Алина потянулась к бутылке, плеснула вина в стакан и осушила его одним глотком. А следом из её груди вырвался смех - резкий, судорожный, переходящий в истерический хохот.
Застолье оцепенело. Старуха-мать отпрянула в ужасе.
- Алиночка, господь с тобой, что ты?
Алина не могла остановиться, смех сотрясал её тело. Лариса с женщинами подхватили её, почти потащили.
- Истерика... Бедная девочка, не выдержала горя, - зашептали в толпе.
Её уложили в спальне. Лариса заботливо укрыла её пледом, пахнущим пылью и старым домом.
- Спи, родная.
Всё пройдет. Щелкнул выключатель.
Темнота обняла её.
Алина лежала часами, впитывая тишину. Вспомнила ту палату, где угасал отец.
Он верил, что отдает её под защиту. Давая клятву, она не ведала, что подписывает договор с бездной.
Она была верна своему слову. Тридцать лет она несла этот крест.
Алина перевернулась на бок и закрыла глаза. Впервые за три десятилетия в её душе воцарилось подлинное, ничем не омраченное счастье.