Если бы мне кто-то сказал, что я буду бояться звонка домофона, я бы рассмеялся. Но это стало моей реальностью. Каждый вечер в 21:00 раздавался резкий, требовательный гудок. Не звонок — гудок, будто на КПП. Это был он. Полковник полиции в отставке, Василий Семёнович. Мой тесть.
Мы с Ольгой поженились, когда я был перспективным IT-специалистом, а она — скромной дочерью строгого отца. Василий Семёнович тогда ещё служил. На нашей свадьбе он произнёс тост, глядя не на нас, а куда-то в пространство своим стальным взглядом: «Будешь плохо обращаться с моей дочерью — найду. Всю жизнь ловил людей. Найду и тебя». Все думали, это шутка. Я тоже.
Он вышел на пенсию, и его мир, ранее ограниченный кабинетом и участком, сжался до одной точки — нашей семьи. Вернее, до меня.
Сначала это были «советы». Он являлся без предупреждения.
— Ковёр криво лежит. У хорошего хозяина всё по линеечке.
— Я тебе принёс нормальную, мужскую пасту. А то ты эту итальянскую слизь ешь.
— Машину не там припарковал. Видно со двора, что у Ольги муж — неряха.
Он ходил по нашей трёхкомнатной квартире, купленной на мои деньги, как по плацу. Его взгляд, привыкший выбивать признания, выискивал недостатки. Пятно на стекле, пыль на антресолях, слишком много книг на английском («Что, своих писателей мало?»). Ольга вначале заступалась: «Пап, не надо!» Он отрезал: «Молчи. Мужчину воспитываю. Чтобы тебе с ним хорошо было».
Я работал в крупной компании. Начался важный проект. Я задерживался. В 22:30 мне позвонил мобильный. Незнакомый голос:
— Добрый вечер. Это капитан Сидоров, отдел по борьбе с экономическими преступлениями. К вам есть несколько вопросов. Можете подъехать?
Сердце ушло в пятки. Я приехал. Меня действительно два часа продержали в кабинете, задавая странные, расплывчатые вопросы о моей работе, о доходах, о знакомых. Ни в чём конкретном не обвиняли. В конце капитан Сидоров, глядя на меня ледяными глазами, сказал: «Ваш тесть, Василий Семёнович, беспокоится о вас. Говорит, вы сильно устаёте. Советует больше времени уделять семье». Это было предупреждение.
На следующий день Василий Семёнович «заскочил на чай».
— Слышал, в гости к Сидорову заглядывал? — спросил он, размешивая сахар. — Хороший парень. Мой воспитанник. Я его просил… побеседовать с тобой. Для твоего же блага. А то работаешь много, на жену внимания не обращаешь. Непорядок.
Я почувствовал, как почва уходит из-под ног. Его «забота» была тотальной. Он проверял мои кредитную историю через знакомых в банке («Чтобы в долги не влез»). Устроил «внеплановую проверку» моего старого друга, у которого был небольшой бар («Мало ли с кем общаешься»). Моя жизнь превратилась в открытую книгу, которую он читал и делал в ней критические пометки красным карандашом.
Он любил делать это при гостях, при Ольге, при её матери.
— Ну что, «программист», — начинал он, наливая себе коньяк. — Опять в своём виртуальном мире сидел? А на даче забор покрасить? Руки не из того места?
Или, глядя на мою тарелку: — Мало ешь. Мужик должен есть мясо, а не этот твой листик салата. Бабка на базаре крепче тебя выглядит.
Ольга сначала робко пыталась остановить, но он её мгновенно осаживал: «Ты мужа жалеешь? Значит, плохой он муж, раз его жалеть надо». Со временем она привыкла. Её взгляд становился пустым, она смотрела в тарелку. Она была сломлена им ещё в детстве, и теперь я был следующим в этой череде.
Самым страшным были его глаза. Он никогда не кричал по-настоящему. Он говорил тихо, назидательно, а его взгляд — холодный, пронзительный, лишённый всякой человеческой теплоты — прожигал меня насквозь. В этом взгляде было всё: презрение к моей «не мужской» профессии, уверенность в своей абсолютной власти, наслаждение от процесса подавления. Он ломал меня не силой, а системой — тотальным, всепроникающим контролем, подкреплённым реальной угрозой применения системы, которой он когда-то служил.
Я получил повышение. Меня должен был возглавить новый отдел. Это была моя мечта. В день презентации проекта перед советом директоров, за час до начала, ко мне в кабинет вошли два человека в штатском.
— Пожалуйте с нами. По поводу утечки конфиденциальной информации.
Всё рухнуло. Два дня допросов, обыск на рабочем месте, подозрения в промышленном шпионаже. Проект передали другому. Меня, конечно, отпустили — доказательств не было. Но репутация была уничтожена. Я уволился «по собственному желанию».
Вечером того же дня Василий Семёнович сидел в моём кресле. На столе перед ним лежала копия какой-то служебной записки.
— Видишь, к чему приводит карьеризм? — сказал он с мнимой грустью. — Хотел слишком высоко взлететь. А надо думать о семье. Теперь будешь больше дома. Поможешь Оле. Да и я тебе работу спокойную подыщу — вахтёром в хорошем учреждении. С графиком. Будешь людей на работу пропускать. Настоящее дело.
И тогда я увидел это. В его глазах. Микроскопическую искру удовлетворения. Он этого и хотел. Он не просто мешал жить. Он методично, шаг за шагом, разрушал мою личность, мою карьеру, мою независимость, чтобы построить на руинах удобного для себя зятя — послушного, затюканного, вечно благодарного «вахтёра», который будет благодарен ему за каждый глоток воздуха.
Я посмотрел на Ольгу. Она плакала на кухне, но не из-за меня. Из-за позора, который я, по её мнению, навлёк на семью. Она была его солдатом до конца.
В ту ночь я ушёл. Оставил всё: квартиру, вещи, сломанную жену. Ушёл с одним рюкзаком. Он выиграл. Он отстоял свою территорию, свою дочь, своё право калечить жизни.
Иногда я думаю, что ненавижу его не за угрозы, не за унижения. Я ненавижу его за то, что он превратил дом, который должен быть крепостью, в филиал участка, где я был вечным подследственным, а он — полковником, ведущим моё дело. Дело под кодовым названием «Твоя Жизнь». И приговор по нему был вынесен ещё до начала суда.
Подписывайся на канал - публикуем новые истории ежедневно