Вика прижала к груди нотную папку, словно щит. В подъезде пахло жареной рыбой и дешевыми сигаретами — верный признак того, что Надя и Оля снова «гостили» на её кухне. В свои тридцать два года Вика, музыкальный работник в детском саду, чувствовала себя измотанной тенью в собственной квартире.
Дверь распахнулась раньше, чем она успела вставить ключ. На пороге стоял Коля. Его лицо, обычно бледное и дергающееся от внутреннего напряжения, сейчас полыхало багровыми пятнами.
— Опять задержалась? — вместо приветствия выплюнул он. — Дети в садике важнее мужа, который с утра маковой росинки во рту не видел? У мамы давление, Надя с Олей голодные, а ты где-то шляешься!
Вика молча обошла его, стараясь не задеть плечом. В гостиной стоял густой дым. Надя и Оля, дальние родственницы Коли из провинции, приехавшие «на недельку» три месяца назад, вальяжно раскинулись на диване. Светлана Викторовна, свекровь, сидела во главе стола, как на троне, перебирая какие-то бумаги.
— Викочка, ты как раз вовремя, — ледяным тоном произнесла свекровь, не поднимая глаз. — Мы тут посовещались. Хватит этой неопределенности. Коля нервничает, девочки не могут обустроиться. Нужно переоформить квартиру на Колю. Целиком.
Вика замерла.
— Эту квартиру мне оставил дедушка, — тихо сказала она. — И здесь прописан мой сын, Тёма. Вы же знаете, он сейчас у моей мамы в санатории...
Коля с грохотом опустил кулак на стол. Посуда жалобно звякнула.
— Твой сын! — взвизгнул он, вскакивая. — Вечно ты за него прячешься! Я здесь хозяин, я мужчина! А ты только и можешь, что на пианино бренчать за копейки! Нам нужно расширяться, Наде и Оле нужен свой угол.
Светлана Викторовна величественно поднялась, подошла к Вике и вырвала у неё из рук свидетельство о рождении Тёмы, которое та хранила в папке.
— Послушай меня, деточка, — вкрадчиво произнесла старуха. — Мы уже всё подготовили. Делить здесь нечего: твой сын к этой квартире не имеет никакого отношения. Он здесь не живет, а значит, и претендовать не на что. Подпишешь дарственную на Колю, или мы выставим твои вещи на лестницу прямо сейчас.
Надя и Оля согласно закивали, ухмыляясь. Вика посмотрела на Колю. Тот стоял, сложив руки на груди, и в его глазах не было ничего, кроме холодного, болезненного самолюбия. Он ждал её капитуляции. Они торжествовали: они захватили её пространство, её быт и теперь замахивались на будущее её ребенка.
— Я... мне нужно …, — прошептала Вика, чувствуя, как сердце колотится в самом горле.
Она закрылась в ванной и прислонилась лбом к холодному кафелю. В кармане завибрировал телефон. Сообщение от старого друга семьи, адвоката Андрея Павловича: «Виктория, я нашел то, что мы искали. Буду через пять минут. Ничего не подписывай».
Вика вышла в коридор. Коля уже держал наготове ручку и какую-то бумагу.
— Ну? Давай, не тяни резину! — гаркнул он. — Мама, дай ей документ!
В дверь позвонили. Настойчиво, трижды.
— Кто это еще? — проворчала Оля, нехотя поднимаясь с дивана.
На пороге стоял высокий мужчина в безупречном пальто. За его спиной маячили двое крепких парней в форме частной охраны. Андрей Павлович вошел, не дожидаясь приглашения, и обвел взглядом присутствующих.
— Добрый вечер, — его голос звучал как удар колокола. — Я представляю интересы Виктории и её сына Артема.
Светлана Викторовна попыталась вставить слово, но адвокат жестом заставил её замолчать.
— Коля, ты зря так надеялся на неосведомленность жены, — Андрей Павлович развернул плотную папку. — Вика, покажи им то, что ты нашла в дедушкином архиве на прошлой неделе.
Вика, дрожащими руками, достала из внутреннего кармана папки старый, пожелтевший конверт. Она долго не решалась его вскрыть, боясь разочарования, но сегодня у неё не было выбора.
— Это не просто квартира, — Вика посмотрела прямо в глаза мужу. — Это доверительная собственность. Дедушка знал, какой ты человек, Коля. Он видел, как ты относишься к людям, когда у тебя появляется хоть капля власти.
Адвокат зачитал пункт из завещания: «Объект недвижимости переходит в полное владение Виктории и её сына только при условии отсутствия обременений в виде посторонних лиц, претендующих на долю. В случае попытки силового или психологического давления на владелицу, квартира автоматически переходит в фонд опеки ребенка, а все проживающие подлежат немедленному выселению силами правопорядка».
В комнате воцарилась гробовая тишина. Лицо Коли из багрового стало пепельно-серым.
— Что это за чушь? — пискнула Надя. — Мы родственники!
— Вы — посторонние лица, — отрезал Андрей Павлович. — Более того, за последние три месяца вы не оплатили ни одного счета, нанесли ущерб имуществу и оказывали давление. Вот постановление о немедленном освобождении помещения. У вас есть пятнадцать минут.
Светлана Викторовна вскочила, пытаясь выхватить бумагу, но охранники вежливо, но твердо преградили ей путь. Коля рухнул на стул, его руки мелко дрожали. Он привык побеждать криком, но против сухой буквы закона и крепких парней его «характерность» испарилась.
— Вика, ну мы же семья... — завел он жалобным голосом.
— Семья не выгоняет ребенка из дома, Коля, — ответила Вика, и её голос больше не дрожал. — Семья не делит то, что ей не принадлежит. Забирай маму, Надю и Олю. Вещи я вышлю курьером.
Через двадцать минут в квартире стало оглушительно тихо. На лестничной клетке еще слышались возмущенные крики Светланы Викторовны и истеричные всхлипы Нади, но здесь, за закрытой дверью, воздух вдруг стал чистым и прозрачным.
Андрей Павлович положил руку Вике на плечо.
— Ты молодец. Тёма будет гордиться тобой.
— Знаете, Андрей Павлович, — Вика подошла к окну и распахнула его настежь. — Я завтра куплю новые шторы. Светлые, как майское утро.
Она смотрела вниз, во двор, где уже зажигались первые фонари. Завтра вернется Тема. Они вместе пойдут в парк, будут кормить уток и смеяться. Впереди была целая жизнь — без криков, без дыма, без страха. Вика знала: теперь она сможет защитить свой мир.
Вера в будущее разливалась по венам сладким теплом. Справедливость — это не просто слово из учебников, это тихий вечер в собственном доме, где тебя любят и ждут.