Лихие 90-е. Валютная спекулянтка Людмила знакомится с неким Сергеем, который втягивает её в пучину непроглядной нищеты...
Людмила Гордеева в 1995 году была иконой новой России. Ей было тридцать два, но за её плечами уже лежала жизнь, насыщенная событиями, которых хватило бы на три судьбы. Она, бывший инженер-химик, в одночасье ставшая валютной спекулянткой в 90-м, а затем совладелицей сети обменных пунктов и импортёром дешёвой турецкой одежды. Она носила норковые шубы в июне и ездила на «мерседесе» с тонированными стёклами в окружении крепких парней в спортивных костюмах. Её жизнь была чередой сделок, взяток, угроз и победоносных банкетов в только что открывшихся ночных клубах. У неё было всё, что можно было купить в этом новом, диком мире: квартира на Тверской, дача в Жуковке, швейцарские часы и пустая душа, которая ныла по ночам от одиночества и запаха крови на заработанных деньгах.
Встретила она его в одном из своих клубов, который номинально числился на подставное лицо. Его звали Сергей. Не Серёжа, не Серёга – именно Сергей. Он работал там барменом и вышибалой в одном лице. Ему было двадцать пять. Он был красив не той гладкой красотой новых русских мажоров, а дикой, угловатой красотой волка из окраинной пятиэтажки: высокий, с пронзительными серыми глазами, коротко стриженный, в простой чёрной футболке, обтягивающей рельефные мышцы. Он не лебезил перед ней, как все. Когда она, сопровождаемая двумя «братками», прошла мимо него к своему столику, он лишь кивнул, оценивающе скользнув взглядом по её фигуре, одетой в платье от Versace. В его взгляде не было ни страха, ни алчности. Было любопытство.
Людмила привыкла брать то, что хочет. Она захотела его. Не как мужчину – как явление. Как глоток чистого, неиспорченного воздуха в своём мире смрада и цинизма. Она подошла к бару сама, отправив охранников ждать у дверей.
– Что-то покрепче, – сказала она, глядя ему прямо в глаза.
– Для вас, Людмила Петровна, всё покрепче, – усмехнулся он, наливая «Джек Дэниелс». – Но вам, наверное, и так крепко живётся.
– А ты откуда знаешь, как я живу?
– По глазам видно, – просто ответил он, передавая бокал. – У тех, кто здесь постоянно, взгляд либо пустой, либо злой. У вас… усталый.
Эта фраза сразила её наповал. Никто не говорил с ней так просто, по-человечески. Не боялся. Она стала приходить в клуб почти каждую ночь, садиться у барной стойки и часами разговаривать с Сергеем. Он рассказывал ей о своей жизни: о службе в Афгане, о работе на заводе, который встал, о том, как пошёл в «крышу» мелкого бизнеса, а потом бросил, потому что «тошнит от мордобоя». Он играл на гитаре и пел песни Высоцкого хриплым, необработанным голосом. Для Людмилы, утонувшей в попсе и шансоне, это было откровением. Он был настоящим. В её мире, построенном на фикциях и «распилах», он казался скалой.
Они сошлись быстро. Она перевезла его в свою квартиру. Он сначала сопротивлялся, гордость не позволяла. Но она нашла ключ: «Серёж, я не покупаю тебя. Я покупаю своё спокойствие. Рядом с тобой я сплю и не вижу кошмаров». Это была правда. Его грубая мужская энергия, его простые ценности стали для неё бальзамом. Он заставлял её готовить обычную еду вместо ресторанной, тащил на прогулки по парку, смеялся над её «понтами». Он называл её Людкой, а не Людмилой Петровной. И она впервые за много лет чувствовала себя не бизнес-леди, а женщиной.
Но лихие 90-е не отпускали так просто. Старые «друзья» Сергея из криминального мира не исчезли. Один из них, «кореш» по кличке Чиж, бывший афганец, теперь мелкий барыга, начал захаживать. Приносил «травку», «колеса». «Расслабиться, Серега, с такими деньгами-то теперь», – подмигивал он. Сергей сначала отнекивался. Но стресс от резкой смены мира, от чувства, что он «на содержании», хотя он этого и не показывал, делал своё дело. Он начал с «лёгкого» – с марихуаны и таблеток. Людмила, видевшая в этом очередной «прикол», новый острый опыт, попробовала с ним за компанию. Ей понравилось. Это было как её бизнес – быстрый кайф, уход от реальности.
Но Чиж знал своё дело. Он постепенно, как умелый рыбак, подтягивал их к более тяжёлому. «Вот это, ребята, настоящая музыка для души», – говорил он, показывая порошок героина. Это была середина 90-х, героин хлынул в Россию потоком. Он был символом «крутизны» и забвения для потерянного поколения.
Первый укол для Сергея стал попыткой доказать, что он всё ещё «пацан», а не «шмот олигарха». Для Людмилы – экстремальным экспериментом, граничащим со скукой богатой жизни. Эффект был сокрушительным. Всё, что было тяжко, больно, страшно – растворилось. Наступил мир, покой, блаженство. Они попали в ловушку с первого раза.
Дальше – классическая спираль падения.
- Деньги. Для Людмилы платить за дозу было не проблемой. Она совала Чижу пачки купюр, не считая. Деньги, которые раньше шли на шубы и бриллианты, теперь утекали в вены. Её бизнес начал буксовать. Ей было всё равно.
- Изоляция. Они перестали выходить. Отгородились от мира в своей золотой квартире, которая теперь больше походила на притон: грязная посуда, окурки, шприцы. Охранники, чувствуя крах, постепенно разбежались, прихватив что могли.
- Деградация. Сергей из сильного, молчаливого парня превратился в трясущегося, вечно ноющего искателя дозы. Его гордость сломалась. Он вымогал у Людмилы деньги, унижался, мог заплакать. Людмила из холодной, расчётливой «крёстной мамы» превратилась в бледную, исхудавшую тень с синяками под глазами. Её авторитет в криминальном мире испарился. Конкуренты, почуяв слабину, начали отжимать бизнес.
- Предательство. Чиж, поняв, что из Людмилы больше не выжать миллионов, а бизнес её рухнул, перестал давать дозу в долг. Он потребовал в счёт долга квартиру. В приступе ломки Сергей, которого Людмила считала своей последней опорой, подписал какие-то бумаги, будучи не в себе. Позже выяснилось, что это была доверенность на продажу недвижимости.
Финал наступил зимой 1998 года. Уже пахло грядущим дефолтом, но им было не до того. У них не было денег даже на «черную». Чиж пришёл с двумя верзилами. Людмила, в грязном халате, с трясущимися руками, пыталась что-то требовать, кричать о «прежних договорённостях». Чиж, холодно улыбаясь, показал документы на квартиру, уже переоформленные на его родственника.
– Всё, Людмила Петровна. Игра окончена. Ты больше не игрок. Выметайтесь. Обоих. Пока живы.
Сергея вышвырнули первым. Он даже не сопротивлялся, жалобно скулил, прося «дозу за выход». Людмилу вытолкали следом, сунув в руки её же норковую шубу, теперь засаленную и с дырой от сигареты. Дверь её собственной квартиры захлопнулась.
Они оказались на улице. Морозный, промозглый вечер. Сергей, не говоря ни слова, пошатываясь, побрёл куда-то в сторону вокзала, к своим старым «точкам». Он даже не оглянулся. Людмила стояла на снегу, в тонких туфлях на шпильках, сжимая в руках шубу. Её «мерседес» был давно продан за копейки посреднику. Счета пусты. Бизнес разорён.
Она пошла, не зная куда. Прошла мимо витрин бывших её бутиков, теперь переоформленных на других. Мимо ресторанов, где её когда-то встречали поклоном. Она дошла до парка, где они гуляли с Сергеем в первые месяцы. Села на холодную лавочку, та, с которой он когда-то смеялся, сдувая с её волос тополиный пух.
Теперь на её волосы падал снег. Она завернулась в грязную шубу, которая плохо грела. В кармане нащупала пустой пакетик из-под «белого» и пустой шприц. В другом кармане лежала одна-единственная тысячная купюра, забытая с лучших времён. Целое состояние год назад. Сейчас – даже на бутылку дешёвой водки не хватит.
Она сидела и смотрела, как по аллее идёт молодая пара. Девушка в дешёвой, но новой куртке, парень обнимает её за плечи. Они что-то щебечут, смеются. У них нет ни квартиры на Тверской, ни мерседеса. Но у них есть будущее. У Людмилы Гордеевой, некогда миллионерши, королевы лихих девяностых, не было теперь ничего. Даже прошлое было отравлено и разворовано. Только леденящий холод подступающей ночи, невыносимая ломка в каждом суставе и осознание, что дна она, наконец, достигла. И это дно было жёстким, как асфальт под тонкой подошвой её некогда безумно дорогих туфель. И уходить с него было уже некуда.
Подписывайся на канал - выкладываем новые истории ежедневно!