Глава 6
Будучи подростком, Аида ненавидела и боялась своих родителей. Особенно острую неприязнь вызывала мать, поскольку отец целыми днями работал и появлялся дома только поздно вечером.
Строго говоря, не смотря на встречи исключительно по выходным, с ним тоже не особенно клеилось. Родители Аиду дрессировали, искренне полагая, что ребёнок обязан хорошо учиться, открывать рот только тогда, когда спрашивают и вообще не отсвечивать. Никакой близости, разговоров по душам и прочего лишнего в семье отродясь не наблюдалось.
"Все так живут", - не сомневалась Аида долгое время.
У всех друзей было примерно тоже самое, что только подтверждало её мнение.
Отношения с мамой походили на битву, то было жёсткое противостояние между молодой женщиной и совсем ещё юной, неоперившейся девочкой.
Виктория Тарасовна дочь не любила и скрыть это не пыталась. Аида мешала ей, путалась под ногами, требовала внимания и сил, отдавать которые Виктория предпочитала друзьям, многочисленным подругам и любовникам, о наличии которых ослеплённый Любовью муж, не догадывался.
Раз и навсегда вручив своё сердце Виктории, Игорь Владимирович поставил её на пьедестал и не замечал ничего, довольствуясь тем, что объект обожания просто находился рядом, позволяя о себе заботиться.
Что касается дочери, то сама по себе, отдельно от Виктории, она не представляла для Игоря никакого интереса. Ну живёт с ними девочка, да пусть живёт. Если Виктория хотела, чтобы у Аиды появился репетитор или требовалось приодеть её к новому сезону, кормилец не возражал, не жалея, выдавал деньги. Но сам никогда не вникал, не проявлял инициативу и не от того, что был человеком жадным или вовсе бездушным, но потому, что Аида всегда была лишь дополнением к безгранично любимой женщине. Так уж сложилось, ничего не поделаешь. Ни о каком отцовском инстинкте Игорь Владимирович слыхом не слыхивал, следовательно не переживал, не рефлексировал, о не любви своей не задумывался.
"Нелюбовь — для меня норма. Данность. Ничего выдающегося', - поняла Аида много лет спустя.
Если что-то шло не так, Виктория незамедлительно распускала руки, лупила азартно, яростно, от души, в основном ремнем и до тех пор, пока не выдохнется, не устанут быстрые, злые руки.
Регулярные экзекуции, призванные привить беспрекословное послушание, подчинение, робкую, уважительную покорность, возымели, однако, эффект совершенно иной. Став взрослой, Аида, интуитивно выбирала мужчин, способных ударить. В каждом конкретном случае, она методично делала то, что гарантированно выводило любовника из равновесия. То было седьмое чувство. Целенаправленно раскачивая, расшатывая, подбирая наиболее обидные, колючие слова и словосочетания, она неизменно получала то, чего добивалась. Даже те представители мужской половины человечества, кто никогда до встречи с Аидой не позволял себе ничего подобного, неожиданно для себя срывались, а позже находили в этом пряный, пьянящий вкус. Виртуозно открывая тёмные стороны, будто срывая со стен обои, вытаскивая на поверхность то опасное, что беспробудно спало, Аида не задумывалась о последствиях. Что будет после неё, её ни мало не заботило.
Получив искомое, она испытывала едва ли не физическое удовольствие, близость после казалась особенно сладкой, голова кружилась от наслаждения, тело выгибалось дугой, срывались стоны с губ. Непреодолимое желание быть битой неотступно преследовало Аиду до тех пор, пока не родилась Влада.
Став мамой, она с удивлением обнаружила, что всё куда-то ушло, не сразу, не вдруг, не в одночасье, но безвозвратно, как ни бывало. Однажды она поймала себя на том, что более не испытывает потребности ощутить унижение и боль. Морок рассеялся.
Появление ребёнка кардинально изменило Аиду.
Первые три года материнство давалось ей с трудом, в том смысле, что она не чувствовала себя матерью, не могла осознать этот факт в полной мере.
"Я — мама", - часто думала Аида, глядя на дочку, осторожно пробуя понятие, как если бы ей завязали глаза и поставили перед ней неизвестное блюдо, отведать которое очень хочется, но от чего-то боязно приступать. Это было так странно, так удивительно, новые, безымянные, доселе неизведанные чувства теснились, толкались, спорили и ссорились в душе.
Глядя на Ладусю, Аида твёрдо знала одно — если этой девочке когда-нибудь понадобится её сердце, она с радостью отдаст его, не задумавшись ни на миг, ни на сотую долю секунды.
Многое из того, что она помнила о своём детстве, стало ещё более не понятно. Сама мысль о том, что можно ударить ребёнка, представлялась ей дикой. Как?! Ну, как?! Он маленький, заведомо слабый, зависимый и доверяет тебе безгранично. Первые несколько лет родители для малыша — это целый мир.
В то время, однако, физические наказания были обыденностью, никто не усматривал в этом ничего особенного.
Родители Аиды ничем не отличались от многих других.
Она их не осуждала, но понимание так и не пришло.
До встречи с Олегом Аида детей не хотела. Более того, полагала, что их у неё не будет. Не нужны ей дети. Зачем? От них одни проблемы. Да и какая из неё мама? Пожалуй, что никакая.
Но с этим мужчиной она свою позицию пересмотрела и ни разу не пожалела об этом. Потому что Влада — лучшее, что она сделала в жизни. Её девочка получилась совершенно чудесной, очень любящей, нежной, трогательной, чувствительной и вместе с тем умной, сообразительной, смелой и решительной. Словом такой, какой хотела бы быть сама Аида.
- Любимые дети совсем другие, - заметила Лина. - Обрати внимание, они иначе реагируют на неудачи, не парятся по пустякам, не боятся показаться смешными, открыто говорят и показывают свои чувства.
Да. Влада была другой и в тоже время одинаково походила на обоих родителей, взяв лучшее у каждого из них.
Олег нередко называл Аиду сухарём и, надо признать, ничуть не преувеличивал. Она действительно многого не умела, язык не повиновался, лежал во рту бесполезным, неповоротливым кусочком мяса, руки повисали плетьми. Ласковые слова и жесты давались сами собой исключительно в адрес дочки. С мужчинами этого никогда не получалось. В постели она предпочитала молчать, сосредоточившись на ощущениях, от партнёра признавала что-нибудь грубое, грязное или же просто тишину.
Даже под действием алкоголя, она становилась распущенной, требовательной, испытывала настоятельное желание подчинять, а иногда и подчиняться, но не мурлыкать словно кошечка, не шептать все эти глупые "милый, любимый, единственный, родной".
Конечно же Олегу хотелось, чтобы хотя бы время от времени жена обнимала его, целовала без всякого повода. Аида знала, понимала, но ничего не могла с собой поделать.
На чём держался их брак?
Первое время на взаимном интересе, на его желании, на том, что Аиде было жизненно необходимо знать наверняка, что она желанна.
Олег, в отличие от неё, на слова и признания не скупился. У него это выходило легко, непринуждённо, абсолютно естественно.
Она привыкла и когда он замолчал, страдала от его равнодушия в сотни раз сильнее, нежели от грубости или насмешек, которыми он бросался в неё безо всякого злого умысла на протяжении всей их непростой жизни.
Двойственность — вот слово, наиболее точно характеризующее этот брак.
Обидев, накосячив, допустив какую-то вольность, Олег умел получить прощение, знал как сделать так, чтобы сгладить любые углы. Так было до тех пор, пока из его сердца не ушла Любовь.
Надежда Ровицкая
Продолжение следует