Я знала: если мама звонит в среду днём и елейным голосом спрашивает, что я делаю вечером, значит, готовится какая-то грандиозная подстава. В нашей семье хорошие новости сообщают быстро и просто, а вот для того, чтобы сесть мне на шею, требуется прелюдия.
— Мариша, доченька, я пирог испекла. Твой любимый, с капустой. Мы с папой и Катей заедем? Разговор есть, семейный.
Мне тридцать четыре года. Я начальник отдела логистики, у меня в подчинении двадцать здоровых мужиков, и я умею решать проблемы с таможней за пять минут. Но когда звонит Галина Петровна — моя мама — я превращаюсь в нашкодившую школьницу, которая заранее чувствует ремень.
— Приезжайте, — выдохнула я, глядя на гору отчетов. — К семи успеете?
— Успеем, родная, успеем.
Я положила трубку и оглядела свою кухню. Мою гордость. Светлые фасады, дорогая фурнитура, плитка, которую я ждала из Италии два месяца. Эту двухкомнатную квартиру я купила пять лет назад. Сама. Без помощи родителей, без богатых любовников, без наследства. Пять лет я пахала как проклятая, ела гречку и не ездила в отпуск, чтобы закрыть ипотеку досрочно. И вот, полгода назад я внесла последний платеж. Сделала ремонт мечты. Только-только начала дышать полной грудью, купила себе дорогое постельное белье, кофемашину...
И вот — «семейный совет».
Они приехали ровно в семь. Мама — с пирогом и решимостью танка на лице. Папа — тихий, как всегда, стараясь слиться с обоями в прихожей. И Катя. Моя младшая сестра. Ей двадцать шесть, и у неё на лице вечное выражение оскорбленной невинности. Катя была беременна, месяц шестой, живот уже отчетливо выпирал из-под тесного свитера.
— Ой, Маринка, ну и хоромы у тебя всё-таки, — протянула сестра, не разуваясь, проходя в гостиную. — Светло так. Не то что в нашей конуре.
— Разуйся, пожалуйста, — попросила я, сдерживая раздражение. — Я вчера полы мыла.
Катя закатила глаза, но кроссовки скинула.
Мы сели пить чай. Мама нарезала пирог, суетливо двигала чашки, нахваливала мои новые шторы. Я молчала и ждала. Я знала, что сейчас будет. Денег попросят? Или чтобы я взяла кредит на машину для Катиного мужа, Игоря? Игорь — это отдельная песня. «Творческая личность», который третий год ищет себя, лежа на диване, пока Катя работает администратором в салоне красоты (вернее, работала до декрета).
— Мариш, — начала мама, отставив чашку. — Мы тут подумали... Ситуация у нас критическая.
Я напряглась.
— Что случилось? Кто-то заболел?
— Слава богу, все здоровы, — отмахнулась мама. — Но вот Катенька... Ей рожать скоро. А они с Игорем живут в той съемной «однушке» на окраине. Ты же была там, знаешь. Сырость, первый этаж, окна сифонят. Разве можно туда младенца?
— Мам, ну так пусть снимут другую квартиру, — резонно заметила я. — Или Игорь наконец пойдет работать не «на перспективу», а за деньги.
Катя всхлипнула. Мама метнула на меня испепеляющий взгляд.
— Ты, Марина, как всегда, черствая. У человека сложный период, он в поиске, а ты деньгами попрекаешь. Дело не в этом. Ипотеку им сейчас не дадут, сама понимаешь. А цены на аренду взлетели... В общем, мы нашли выход.
Она сделала паузу, торжественно глядя на меня.
— Какой?
— Мы решили сделать рокировку. Временную! — быстро добавила мама, увидев, как у меня поползла вверх бровь. — Года на три, пока ребеночек подрастет. Катя с Игорем и малышом переедут сюда, к тебе. Здесь тепло, просторно, парк рядом гулять. А ты переедешь в их съемную квартиру. Ну, или к нам с папой, если захочешь сэкономить.
В комнате повисла тишина. Слышно было, как тикают часы на стене — те самые, дизайнерские, которые я выбирала неделю.
— Что? — переспросила я, надеясь, что ослышалась. — Мам, ты серьезно?
— А что такого? — тут же вступила Катя, агрессивно поглаживая живот. — Тебе одной зачем 60 квадратов? Ты приходишь только ночевать. Детей у тебя нет, мужа нет. А нам нужнее. Это же ради племянника! Или тебе для родной крови жалко?
Я посмотрела на папу. Он изучал узор на скатерти, стараясь не поднимать глаз. Понятно, его голос тут совещательный, а вернее — отсутствующий.
— Так, подождите, — я постаралась говорить спокойно, хотя внутри начинала закипать лава. — Вы предлагаете мне выехать из моей собственной квартиры, в которую я вложила миллионы и пять лет жизни, и переехать в чужой клоповник на окраине? Просто потому, что Катя и Игорь не подумали о жилье, прежде чем заводить ребенка?
— Не смей так говорить о сестре! — взвизгнула мама. — «Не подумали»! Дети — это божий дар! А ты... ты эгоистка, Марина. Всегда была такой. Только о себе и думаешь. Мы же не навсегда просим. На пару лет!
— Нет, — твердо сказала я.
— Что «нет»?
— Нет, я не съеду. Это мой дом. Я плачу за него коммуналку, я здесь все сделала под себя. Я не собираюсь жить в съемной квартире с тараканами.
— Но мы же семья! — у мамы задрожали губы. Это был её коронный номер — переход от агрессии к роли жертвы. — Как ты можешь? Сестра в таком положении... Ей нужен комфорт. У тебя вон спальня пустует, ты все равно в гостиной на диване часто сидишь.
— Спальня не пустует, я там сплю, — отрезала я. — И это моя кровать с ортопедическим матрасом, который нужен моей больной спине.
— Ой, ну конечно, спина у неё, — фыркнула Катя. — А у меня ребенок внутри! Знаешь что? Мы уже даже вещи начали собирать. Мама сказала, ты согласишься, потому что у тебя совесть есть. А ты...
— Вы начали собирать вещи? — я встала из-за стола. Меня трясло. — Вы, не спросив меня, уже все решили?
— Мы думали, ты поймешь, — тихо сказал папа. Впервые за вечер. — Марин, ну правда... Им тяжело. Игорь пока не тянет.
— Пап, а почему Игорь не тянет? Ему тридцать лет. У него руки-ноги на месте. Почему его проблемы должна решать я ценой своего комфорта? Почему вы не пустите их к себе? У вас же «трешка».
Мама аж поперхнулась чаем.
— К нам? Ты с ума сошла? Отцу нужен покой, у него давление. А младенец — это крики, плач, пеленки. Мы пожилые люди, мы не выдержим!
— Ах, вот как, — я горько усмехнулась. — То есть вам покой нужен, а мне, которая работает по 10 часов в сутки, покой не нужен? Мне можно и в клоповник, и в тесноту?
— Ты молодая, потерпишь! — рявкнула мама, теряя терпение. — Короче так. Хватит ломать комедию. В субботу Игорь привезет вещи. Освободи шкафы в спальне и в прихожей. Свою одежду можешь к нам отвезти пока. И убери свои эти вазы, ребенок разобьет.
Это было уже не просто наглость. Это было объявление войны. Я смотрела на этих людей — моих самых близких, родных людей — и понимала, что для них я не человек. Я функция. Я ресурс. Я «старшая», которая «должна».
— Уходите, — тихо сказала я.
— Что? — мама застыла с куском пирога в руке.
— Уходите из моего дома. Сейчас же. И никакого переезда не будет. Ни в субботу, ни через год. Никогда.
— Ты выгоняешь мать? — театрально схватилась за сердце Галина Петровна. — Из-за квадратных метров?
— Я выгоняю людей, которые меня не уважают. Вон!
Скандал был знатный. Катя рыдала и кричала, что я проклята и останусь старой девой с сорока кошками. Мама обещала, что ноги её здесь больше не будет, и что она вычеркнет меня из завещания (которого, по сути, и нет, делить там нечего, кроме старой дачи). Папа молча обувался, виновато ссутулившись.
Когда дверь за ними захлопнулась, я сползла по стене в прихожей и разрыдалась. Не от жалости к ним. От обиды за себя. Мне было больно физически. Почему так? Почему, если ты чего-то добиваешься, ты автоматически становишься должным тем, кто не добился ничего?
Но это был не конец. О, нет. Это было только начало осады.
На следующий день мне начали звонить родственники. Тетя Люба из Саратова, которую я видела три раза в жизни, звонила, чтобы пристыдить: «Бедная Катенька плачет второй день, молоко может пропасть, а ведь ещё даже не родила! Как тебе не стыдно, у тебя же две комнаты!». Звонила крестная: «Марина, Бог велел делиться».
Мама сменила тактику. Она перестала орать и начала давить на жалость смсками: «У отца поднялось давление из-за твоей черствости. Вызываем скорую. Надеюсь, ты довольна».
Я пила валерьянку литрами, на работе начала делать ошибки. Но держалась. Я понимала: если уступлю сейчас — потеряю квартиру навсегда. Нет ничего более постоянного, чем временное. Пусти я их «на три года», потом они сказали бы: «Куда мы пойдем, ребенок в садик тут привык», «Игорь ещё не встал на ноги», «В школу надо по прописке». Я бы осталась на улице или жила бы с родителями до старости, слушая упреки.
Кульминация наступила через неделю.
Я вернулась с работы пораньше, голова раскалывалась. Подхожу к двери, достаю ключи... и слышу голоса внутри. В моей квартире.
Замерла. Может, показалось? Приложила ухо к двери.
— ...ну вот здесь кроватку поставим, а этот стол дурацкий выкинем на балкон, он только место занимает, — голос Кати.
— А комп мой куда? Мне для стримов нужно место, — баритон Игоря.
— Ну, в гостиной угол выделим. Только надо интернет проверить, а то Марина, наверное, самый дешевый тариф брала.
У меня потемнело в глазах. Ключ у мамы! Я давала ей дубликат год назад, когда уезжала в командировку, чтобы она цветы поливала. И забыла забрать.
Я открыла дверь рывком.
В прихожей стояли коробки. Чужие грязные коробки с вещами. Катя расхаживала по моей спальне в уличной обуви, Игорь сидел на моем белом диване с ногами и пил пиво. Пиво! На моем диване!
Увидев меня, они замерли. Игорь поперхнулся.
— Вы что здесь делаете? — мой голос звучал на удивление спокойно, но это было спокойствие перед взрывом.
Катя быстро сориентировалась:
— Ой, Марин, а мы решили сюрприз сделать! Мама дала ключи. Мы подумали, зачем ссориться? Просто перевезем вещи потихоньку, а ты привыкнешь. Мы же не чужие люди! Смотри, как тут все удачно встает.
— Ключи, — протянула я руку.
— Марин, ну не начинай... — заныл Игорь.
— Ключи на стол! Оба! И вон отсюда! У вас пять минут, чтобы забрать свои коробки. Если через пять минут вы не уйдете, я вызываю полицию и пишу заявление о незаконном проникновении.
— Ты не посмеешь, — прошипела Катя, её лицо пошло красными пятнами. — Я беременна! Полиция тебя же и засмеет!
— Проверим? — я достала телефон и начала набирать 112.
Игорь вскочил.
— Кать, пошли. Она психованная. Я тебе говорил.
— Ненормальная! Стерва! Чтоб ты сдохла в этой своей квартире одна! — орала сестра, пока Игорь выталкивал её в подъезд. Коробки они бросили.
— Коробки заберите, или я их с лестницы спущу! — крикнула я вслед.
Игорь вернулся, злобно зыркнул, схватил две коробки. Остальные я выставила на лестничную площадку сама и захлопнула дверь.
Руки тряслись так, что я не могла попасть в замочную скважину, чтобы закрыться на засов. Первым делом я позвонила в слесарную службу — менять замки. Срочно. Прямо сейчас. Даже если это будет стоить тройной тариф.
Пока мастер ехал, позвонила мама.
— Ты что устроила?! Кате плохо! У неё тонус! Если она потеряет ребенка, это будет на твоей совести, убийца!
— Мама, — перебила я её. — Завтра я меняю номер телефона. Ключи я меняю прямо сейчас. Больше у тебя доступа в мою квартиру нет. Если вы или Катя с Игорем ещё раз появитесь на моем пороге без приглашения, я буду разговаривать только через полицию.
— Доченька, опомнись... — тон резко сменился на плаксивый. — Мы же хотели как лучше...
— Кому лучше? Мне? Нет. Вам. Вы хотели решить проблемы Кати за мой счет. Больше этого не будет.
Я заблокировала её номер. Потом номер папы. Потом Кати и Игоря.
Прошел месяц.
Я живу в своей квартире. Замки новые, надежные. В спальне снова идеальный порядок, никто не ходит в обуви по моему паркету. Я купила новый плед на диван, потому что на старом мне мерещился запах дешевого пива Игоря.
Тишина. Спокойствие. Никто не требует «войти в положение».
Но по вечерам иногда становится жутко. Я знаю, что вся родня теперь считает меня монстром. До меня доходят слухи через общих знакомых, что Катя всем рассказывает, как я выгнала беременную сестру на мороз (хотя был сентябрь, и у них была съемная квартира). Говорят, они переехали к родителям. Теперь в той «трешке» ад: ребенок родился, орет ночами, Игорь скандалит с папой, мама пьет корвалол.
Иногда меня грызет червячок сомнения. Может, я правда поступила слишком жестко? Может, надо было потерпеть, пустить их, пожить самой в тесноте пару лет? Ведь семья — это главное, так нам внушали с детства.
Но потом я вспоминаю наглые глаза Игоря на моем диване и фразу сестры: «Тебе всё равно одной много». И жалость испаряется.
Я много работала, чтобы у меня было «много». И я не виновата, что они не сделали того же.
А вы как думаете, я должна была поступить иначе?
Спасибо вам за прочтение 🤍