Шесть часов вечера. На кухне пахло тушеной картошкой с мясом и легкой, едкой гарью — Маша в спешке недосмотрела за сковородкой. Звук шипения масла сливался с голосом Галины Петровны, доносившимся из гостиной.
— Опять она там что-то спалит, — отчетливо произнесла свекровь, не повышая голоса, зная, что каждое слово будет услышано. — Пять лет замужем, а элементарно обед приготовить не научилась. Не женщина, а наказание.
Маша стиснула зубы и сильнее принялась мешать содержимое сковороды. Она сосредоточилась на медленном, ровном дыхании, как советовала психолог в дешевом журнале: вдох на четыре счета, выдох на шесть. Этот трюк помогал не реветь от бессилия уже второй год, с тех пор как Галина Петровна, овдовев, продала свою хрущевку и «временно» переехала к ним.
Дверь на кухню скрипнула. Вошел Сергей, скинул на стул портфель и, даже не взглянув на жену, потянулся к холодильнику.
— Ужин скоро? — спросил он, разглядывая банку с солеными огурцами.
—Через пятнадцать минут, — тихо ответила Маша. — Как день?
—Что день, что ночь, одно и то же. Контора душит.
Он сел за кухонный стол и уткнулся в телефон. Маша украдкой посмотрела на его усталый профиль, на преждевременную залысину. Когда-то он смеялся громче всех и носил ее на руках до самой квартиры. Сейчас он растворялся в этом доме, как тень, и единственным его активным действием было кивание в такт словам матери.
— Сереженька, иди сюда, новость интересная! — позвала Галина Петровна.
Сергей, нехотя оторвавшись от экрана, вышел в гостиную. Маша принялась накрывать на стол. Она слышала обрывки фраз: «премия у Нины Ивановны сыну…», «на даче соседи беседку…». Мир Галины Петровны вращался вокруг чужих успехов, которые она тут же примеряла на сына, неизменно находя, что он достоин большего.
Ужин прошел в привычном молчании, прерываемом лишь звоном ложек и монологами свекрови. Она критиковала консистенцию пюре («водянистое»), размер порции («хоть на птичьих кормах сидишь») и даже то, как Маша держит вилку («не по-хозяйски»). Сергей упорно смотрел в тарелку.
Помыв посуду, Маша вышла на балкон подышать. Квартира была их общей с Сергеем, купленной в ипотеку в первые, счастливые годы. Теперь она напоминала окоп, где ей отводилась роль ординарца при главнокомандующей Галине Петровне и ее уставшем адъютанте Сергее.
Вернувшись в комнату, она увидела, что муж уже спит, отвернувшись к стене. Маша легла на край кровати, стараясь не шевелиться. В голове назойливо крутилась мысль: «А что, если я просто уйду? Куда? На что?» Половина этой квартиры была по-прежнему собственностью банка, половина зарплаты уходила на общий счет, который мама Сергея мудро называла «семейным бюджетом».
Внезапно в тишине прорезался вибрирующий звук. Маша вздрогнула. Ее телефон, лежавший на тумбочке, светился незнакомым номером. Она схватила его, чтобы не разбудить мужа, и выскользнула в прихожую.
— Алло? — прошептала она.
—Мария Сергеевна Королева? — спросил официальный, безразличный мужской голос.
—Да, я.
—Вас беспокоят из нотариальной конторы «Фемида». Вам необходимо явиться для оформления документов о вступлении в наследство. Завещание на ваше имя открыто после смерти вашей дальней родственницы, Антонины Васильевны Зайцевой. Завтра, с десяти до шестнадцати.
Маша замерла, прислонившись лбом к прохладной стене прихожей. Антонина Васильевна… Тетя Тоня, двоюродная бабушка? Она видела ее в последний раз лет пятнадцать назад, на похоронах своей матери. Женщина была молчаливой, одинокой, жила где-то на окраине. Что она могла оставить? Старый сервиз? Икону? Книги?
— Хорошо… я приду, — машинально ответила Маша.
—Ждем вас, — отстукал нотариус и положил трубку.
Маша осталась стоять в темноте. Наследство. Звучало так странно, почти нереально. В ее жизни, состоявшей из кредитов, отчетов на работе и бесконечных претензий свекрови, не было места таким словам.
Она не заметила, как дверь в гостиную приоткрылась. В щели мелькнула тень халата.
— Кто это в такое время? — спросил голос Галины Петровны, безразличный и подозрительный одновременно.
—Никто… Ошиблись номером, — соврала Маша, сердце неожиданно заколотилось в груди.
—Ну, ложись уже. Свет зря жечь.
Маша вернулась в спальню и осторожно легла. Глаза ее широко открылись в темноте. Мысли путались. Она закрыла веки и попыталась уснуть, но перед ними стояло лишь одно: суровое лицо тети Тони и неясное слово «наследство». Последней ее мыслью перед сном было: «Хоть бы что-нибудь ценное. Хоть крошечную сумму. Чтобы хватило… чтобы хватило просто снять маленькую студию на окраине. Одну».
За тонкой стенкой, в гостиной, Галина Петровна тоже не спала. Она прислушивалась к тишине, и ее цепкий, практичный ум уже складывал два факта: поздний звонок и взволнованный шепот невестки. Ей не поверили. Она это знала. А где ложь, там всегда что-то интересное. Что-то, что можно было бы обратить на пользу семьи. Ее семьи.
На следующий день Маша отпросилась с работы пораньше. У начальства она сослалась на острую зубную боль, и это была не совсем ложь — в виске со вчерашнего вечера монотонно и назойливо стучало. Адрес нотариальной конторы на карте светился точкой в историческом центре, куда она в последний раз выбиралась лет пять назад, на юбилей институтской подруги.
Войдя в строгое, обшитое дубом помещение с запахом старых бумаг и дорогого кофе, Маша почувствовала себя лишней. Молодая секретарша за стеклом, не поднимая головы, протянула ей бланк. Маша дрожащей рукой стала заполнять графы: ФИО, паспортные данные, степень родства с наследодателем.
— Садитесь, вас вызовут, — бросила секретарша.
Она просидела почти час, листая потрепанный журнал про интерьеры и безуспешно пытаясь унять дрожь в коленях. Наконец, ее пригласили в кабинет. За массивным столом сидел тот самый немолодой мужчина с усталым голосом, представившийся нотариусом Петром Ивановичем. Его движения были выверенными, медлительными.
— Королева Мария Сергеевна? Прошу, садитесь. Дело обстоит следующим образом. Ваша двоюродная бабушка, Зайцева Антонина Васильевна, оставила завещание, составленное два года назад. Единственной наследницей по нему являетесь вы.
— Я… я понимаю. А что именно?
—Сейчас, — нотариус надел очки и открыл папку. — В состав наследственной массы входит, во-первых, объект недвижимого имущества: квартира общей площадью семьдесят восемь квадратных метров по адресу: улица Садовая, дом десять, квартира сорок два.
Маша перестала дышать. Садовая. Это был не просто центр. Это был тот самый, посткарточный центр, с реконструированными сталинскими домами, каштанами во дворах и ценами, которые она никогда в жизни даже не рассматривала.
— Во-вторых, — продолжил Петр Иванович, как будто зачитывал меню, — денежный вклад на счете в ПАО «Сбербанк» в размере восемнадцати миллионов семьсот пятидесяти тысяч рублей.
В ушах у Маши зазвенело. Цифры проплыли перед глазами бессмысленной вереницей. Она машинально перевела взгляд на окно, на проплывающие внизу крыши дорогих машин, и вдруг с абсолютной, леденящей ясностью осознала масштаб. Это не сервиз. Это другая жизнь.
— Вам необходимо подписать вот эти документы о принятии наследства, — нотариус пододвинул несколько листов. — После чего в установленный законом срок, через шесть месяцев, вы получите свидетельство и сможете распоряжаться имуществом. Вопросы есть?
Вопросов не было. Была пустота. Маша тупо кивнула и, куда-то глядя мимо его плеча, ставила подписи. Ей вручили копии описи наследственного имущества и справку от нотариуса. Бумаги она сунула в обычный синий конверт из канцелярского набора, который лежал на краю стола. Конверт казался неправдоподобно легким для того, что в нем было.
Обратная дорога в метро стерлась из памяти. Она вышла на своей станции, прошла через серый двор своей панельной девятиэтажки и, наконец, остановилась перед дверью квартиры. Ключ долго не хотел поворачиваться в замке. Внутри пахло жареным луком и лавровым листом. Галина Петровна, судя по всему, решила взять кулинарный реванш.
— Это ты? — раздался ее голос с кухни. — Где шлялась? Ужин сейчас готов будет. Иди накрывай.
Маша молча сняла пальто и ботинки. В одной руке она сжимала тот самый синий конверт, как спасательный круг. Сердце бешено колотилось, но внутри росла странная, медленная волна спокойствия. Она вошла в кухню.
Сергей уже сидел за столом, играя в телефоне. Галина Петровна, повернувшись к плите спиной, мешала что-то в кастрюле.
— Ну? — спросила свекровь, не оборачиваясь. — Куда бегала? На прием к стоматологу, говорила? Что, вырвали что?
—Нет, — тихо сказала Маша. Она сделала паузу, собираясь с духом. — Я была у нотариуса.
Сковорода на плите зашипела громче. Сергей медленно оторвался от экрана. Галина Петровна повернулась. Ее взгляд, острый и оценивающий, мгновенно перешел с лица Маши на конверт в ее руке.
— У нотариуса? — повторила она, растягивая слова. — И что тебе там сказали, интересно? На что ты там могла претендовать? На старый сервиз тетиной бабки? Или на ее потрепанную шубу?
Маша не ответила. Она вынула из конверта бумаги и положила их на стол перед мужем.
— Что это? — пробурчал Сергей, нехотя потянувшись к ним.
—Читай.
Он начал читать вполголоса. Сначала монотонно, затем его голос стал сбиваться. Он дошел до строчки с адресом квартиры и замер. Потом его глаза прыгнули на цифру вклада. Цвет с его лица схлынул.
— Мать… — выдохнул он, не своим голосом. — Мама, ты только посмотри…
— Что там? — Галина Петровна резко вытерла руки о фартук и рывком выхватила у сына бумаги. Ее глаза, привыкшие мгновенно выхватывать суть из квитанций и рекламных флаеров, пробежали по строчкам. На ее лице отразилась целая гамма чувств: недоверие, шок, а затем — лихорадочный, алчный восторг. Она перечитала все еще раз, пальцем вдавливая слова.
— Квартира… — прошептала она. — На Садовой. Семьдесят восемь метров… И сумма… Сынок, ты понимаешь? Ты только вдумайся! — Голос ее крепчал, наполняясь торжествующими нотками. — Это же решает все наши проблемы! Все! Наконец-то в этой семье случилась настоящая удача! Вот оно, счастье-то!
Она обернулась к Маше, и ее взгляд был уже совершенно иным — оценивающим, пересчитывающим, стратегическим. В нем не было ни капли былого пренебрежения.
— Ну, Машенька, а ты молчунья! Такое скрывала! — в ее голосе прозвучала фальшивая, сиропная теплота.
Сергей встал. Он подошел к жене и впервые за многие месяцы посмотрел на нее не сквозь нее, а пристально, с горящим интересом. Он взял ее за руки, которые были холодны как лед.
— Маш… Родная… — сказал он, и в его голосе слышался неподдельный, почти детский восторг. — Вот это да. Вот это действительно поворот. Это же… это же меняет все.
Он обнял ее, и его объятие было жестким, требовательным. Маша стояла неподвижно, глядя ему в грудь. От его привычного запаха табака и одеколона теперь тошнило. Она смотрела на сияющее лицо Галины Петровны, на охваченного азартом мужа, и тот самый конверт в ее руке вдруг стал невероятно тяжелым. Он тянул ее ко дну. Она поняла самое главное: для них это была удача семьи. Их семьи. А она в ней была лишь предъявителем билета.
— Завтра, — сказал Сергей, отпуская ее и уже снова глядя на бумаги, — завтра же я на работе все обдумаю. Надо планировать. Надо решать, как этим распорядиться грамотно.
— Конечно, сыночек, конечно! — подхватила Галина Петровна. — Надо мозги включать. Это же капитал!
Маша тихо вышла из кухни. За ее спиной сразу же началось оживленное обсуждение: «продать или сдавать», «проценты», «можно и машину новую». Она прошла в спальню, закрыла дверь и села на кровать. Через тонкую стену доносились их возбужденные голоса. Она разжала ладонь. На ней от конверта остались красные вмятины. Она смотрела на них и медленно понимала одну простую вещь. Она только что получила все. И в тот же миг потеряла последние иллюзии. Все, что было до этого звонка, — кончилось.
Маша проснулась раньше будильника. Всю ночь она ворочалась, а сон, если и приходил, был беспокойным и обрывистым. В ушах звенели вчерашние голоса: «капитал», «наша удача», «надо планировать». Она встала, стараясь не смотреть на спящего Сергея, и на цыпочках вышла на кухню, чтобы приготовить кофе. Ей нужно было побыть одной, чтобы хоть как-то собрать мысли в кучу.
Но одиночество длилось недолго. Ровно в семь утра в кухню бодро вошла Галина Петровна. Она была уже одета, причесана, и на ее лице играла деловая, почти торжествующая улыбка.
— Доброе утро, дочка! — прозвучало неожиданно тепло. — Не трудись, я сама. Иди, собирайся на работу.
Маша молча кивнула, удивленная непривычным тоном. Она приняла душ, оделась и, вернувшись на кухню, замерла на пороге. За столом, в пижаме, сидел Сергей. Перед ним стояла чашка с остывшим кофе. Рядом, разложив на столе лист бумаги и с калькулятором в руках, сидела Галина Петровна. Они что-то оживленно обсуждали, не замечая ее.
— Мама, но если сдавать, то надо сначала сделать ремонт, — говорил Сергей, потирая лоб. — Элитная отделка нужна, тогда и аренда будет в три раза выше.
—Ремонт, сынок, это само собой! — парировала свекровь. — На эти деньги можно взять дизайнера. Я вчера до двух ночи смотрела передачи про евроремонты. Там сейчас модно… как его… лофт. Или скандинавский стиль.
Маша медленно подошла к столу.
—Сергей, ты сегодня опаздываешь? — тихо спросила она, глядя на его пижаму.
Он наконец поднял на нее глаза. В его взгляде не было ни усталости, ни привычного раздражения. Была какая-то новая, легкая беспечность.
— А, Маш… Нет, я не опаздываю. Я сегодня не иду.
—Как не идешь? У тебя же совещание в десять, — сказала Маша, чувствуя, как у нее холодеет внутри.
Сергей отпил глоток кофе и махнул рукой.
—Да бросил я эту контору. Уволился.
—Ты… что?
—Уволился, — повторил он отчетливо, как будто объяснял что-то очевидное. — С утра отправил заявление по электронке. Потом позвоню, скажу, чтобы расчет готовили. Нет смысла там больше пахать как лошадь, когда у нас теперь такие возможности.
Маша прислонилась к столешнице, чтобы не упасть. Воздух будто выкачали из кухни.
—Ты с ума сошел? — вырвалось у нее хриплым шепотом. — Как можно было так, сгоряча? Без обсуждения? А что мы будем делать?
Галина Петровна положила руку на руку сына, как бы успокаивая его, но ее взгляд был устремлен на Машу, жесткий и назидательный.
— Мария, успокойся. Не надо истерик. Мы все прекрасно обсудили и просчитали, пока ты спала, — сказала она медленно, растягивая слова. — Сергей принял единственно верное, взрослое решение. Зачем ему надрываться за тридцать тысяч, когда мы можем получать пассивный доход в разы больше? Твоя зарплата, кстати, тоже не ахти, но на текущие расходы хватит. А доход от сдачи квартиры и проценты по вкладу — это будет наш семейный стабилизационный фонд. Мы теперь, можно сказать, рантье.
Сергей кивнул, явно довольный этим умным словом.
—Именно, мама права. Не драматизируй, Маша. Мы, наконец, можем начать жить, а не выживать. Я устал быть винтиком. А теперь, — он жестом указал на бумагу перед матерью, — мы инвесторы. Будем грамотно управлять активами.
Маша смотрела на них — на сытого, довольного мужа и на его мать, светящуюся от сознания своей проницательности. В горле встал ком. Это было не обсуждение. Это был ультиматум, озвученный за ее спиной.
—Вы ничего не можете управлять, — тихо, но четко сказала она. — Никакими «активами». Это мое наследство. Оно оформлено на меня.
Наступила короткая пауза. Галина Петровна усмехнулась — коротко, сухо.
—Доченька, какая разница, на кого оформлено? Мы же одна семья. Что твое, то наше. Разве не так, Сереженька?
—Конечно, — быстро согласился Сергей. — Мы все делим пополам. Всегда делили. И эта удача — она на всех. Наша общая.
Маша покачала головой. Ей хотелось кричать, бить посуду, но она сжала руки в кулаки и сделала глубокий вдох.
—Это не удача. Это ответственность. И вы не можете вот так взять и бросить работу, считая мои деньги своими. Мы не обсуждали это. Я не давала согласия.
— На общее благо семьи согласие не спрашивают, его создают, — отчеканила Галина Петровна, вставая. — Ты, я смотрю, немного не в себе от неожиданности. Это понятно. Иди на работу, успокойся. Мы тут без тебя план действий разработаем.
Сергей потянулся за сигаретой, которую давно не курил дома.
—Да, иди, Маш. Не переживай. Все будет отлично.
Маша посмотрела на часы. Она действительно опаздывала. Она молча взяла сумку и вышла из квартиры, не попрощавшись. Дверь закрылась за ней с глухим щелчком, отсекая звук их оживленных голосов. Она стояла на лестничной площадке, прижавшись лбом к холодному бетону стенки. Внутри все кричало. Они уволились. Они так уверены в своем праве распоряжаться ее жизнью, ее будущим. Они уже не просят — они планируют. И ее роль в этом плане была предельно ясна: работать дальше и финансировать их новую, сытую жизнь «рантье».
Она так и не поехала на работу. Вместо этого она села на первую попавшуюся скамейку в соседнем скверике. Моросил холодный осенний дождь, но Маша его не замечала. Она смотрела на серый асфальт, по которому ползли желтые листья, и думала об одном: синий конверт лежал дома. А ключи от той, другой, желанной жизни были все еще у нотариуса. И между этими двумя точками стояли двое, которые считали себя вправе перехватить эти ключи и открыть ту дверь первыми, нагло оттолкнув ее плечом.
Весь день Маша провела в лихорадочном, бесполезном движении. Она бродила по городу, заходила в кафе, пыталась читать новости в телефоне, но слова расплывались перед глазами. В голове стучала одна мысль: «Они уволились. Они уволились с работы». Это звучало как приговор. Несмотря на бумаги от нотариуса, эта новость делала наследство чем-то осязаемо опасным, словно она принесла в дом не шкатулку с драгоценностями, а разорвавшуюся гранату без чеки.
К пяти часам вечера внутреннее напряжение сменилось глухим, холодным гневом. Она не могла просто сбежать. Это была ее квартира, ее жизнь. Пусть ипотечная, но наполовину ее. Она обязана была сказать им все, что думает. Решимость придавала ей шаткую твердость.
Когда она вернулась, в квартире пахло не привычной жареной картошкой, а чем-то изысканным — грибами, сливками, трюфельным маслом. На плите стояла новая, блестящая сковорода, которую Маша раньше не видела. Галина Петровна, надев свой лучший шёлковый халат, с важным видом помешивала соус.
— А, вернулась! — воскликнула она без прежней ехидцы, тоном полноправной хозяйки, принимающей гостя. — Иди, приводи себя в порядок. Ужин будет особенным. Отмечаем новую веху.
Маша молча прошла в спальню. Сергей лежал на кровати, смотрел какой-то обзор дорогих автомобилей на планшете и улыбался. Он выглядел расслабленным, счастливым.
— Маш, глянь, — он повернул к ней экран. — Я присматриваюсь к этой модели. С пробегом, конечно, но класс! Теперь-то можно позволить.
Она не взглянула на экран.
—Сергей, нам нужно серьезно поговорить.
—Поговорим за ужином, хорошо? Мама волнуется, чтобы соус не подгорел. Там трюфели, представляешь?
Ужин действительно был похож на званый вечер. Галина Петровна накрыла на стол в гостиной, достала хорошую скатерть и даже поставила свечи. Она разливала по бокалам красное вино, купленное, как Маша догадалась, также в ее отсутствие и, вероятно, на деньги из того самого «семейного бюджета».
— Ну, — начала свекровь, поднимая бокал, — поднимем за наше светлое будущее! За мудрое решение Сергея и за удачу, которая наконец-то посмотрела на нашу семью благосклонно.
Маша не стала поднимать свой бокал. Она поставила его на стол с тихим, но твердым стуком.
—Прежде чем за что-то пить, я хочу обсудить ситуацию. Меня не спросили. Мое мнение не учли. Вы приняли решение, которое касается всех, в одностороннем порядке.
Сергей нахмурился, его праздничное настроение слегка померкло.
—Опять начинаешь? Мы же объяснили утром. Это для общего блага.
—Общее бло — это когда решения принимаются вместе. А не когда двое решают за третьего, как распорядиться тем, что принадлежит ему.
Галина Петровна мягко, но властно положила руку на руку сына, давая понять, что берет слово.
—Мария, дорогая, давай без эмоций. Давай посмотрим на факты. Факт первый: у нас теперь есть капитал. Факт второй: Сергей уволился с нелюбимой работы, где его не ценили. Факт третий: тебе нужно время, чтобы освоиться с мыслью о таких деньгах. Мы это понимаем. Поэтому мы и предлагаем тебе — продолжай спокойно работать. А мы возьмем на себя все хлопоты по управлению наследством. Это же логично? Ты ведь в этих финансовых вопросах не сильна.
В ее тоне сквозила непоколебимая уверенность в своей правоте, снисходительная, как к несмышленому ребенку.
—Я не сильна, — тихо согласилась Маша. — Но я не глухая и не немая. У меня есть свои мысли. Например, я считаю, что квартиру на Садовой нужно продать.
В комнате повисла гробовая тишина. Свеча затрещала.
—Продать? — прошипел Сергей, отставив бокал. — Ты с ума сошла? Это же золотая жила!
—Продать, — повторила Маша, набирая воздуха в легкие. — Вырученные деньги положить в банк под процент. Часть потратить на полное погашение нашей ипотеки здесь. Оставшиеся — вложить в образование, например, на курсы. Или создать подушку безопасности. Настоящую, а не для финансирования безделья.
Галина Петровна замерла, ее лицо стало каменным. Потом она медленно отпила вина и поставила бокал с таким звоном, что Маша вздрогнула.
—Безделья? — ее голос был тихим и страшным. — Ты называешь заботу о будущем семьи — бездельем? Мы, значит, бездельники? А ты, выходит, благодетельница, которая нас содержит? Да ты забыла, в каком доме живешь и кому обязана тем, что у тебя над головой крыша есть!
— Мама, — начал Сергей, но Галина Петровна резко обернулась к нему.
—Молчи, сынок! Давай послушаем госпожу Королеву дальше. Какие еще гениальные планы?
Маша чувствовала, как дрожь поднимается от кончиков пальцев, но она сжала руки под столом и заставила себя говорить дальше.
—У меня нет гениальных планов. У меня есть желание поступить разумно. Ваш план — это жить на то, что свалилось на меня. И заставить меня работать на вас. Это несправедливо.
— Несправедливо? — Галина Петровна вскинула голову, и ее глаза сверкнули холодным, ничем не прикрытым презрением. — А справедливо — это сидеть на шее у мужа и свекрови, которые тебя приютили? Справедливо — это получить целое состояние и тут же возомнить себя королевой? Да ты, милочка, просто золотая рыбка, которой повезло попасть в наше ведро. И твоя задача — исполнять желания, а не учить нас жизни!
Слова ударили Машу с такой силой, что она физически откинулась на спинку стула. Вся ее неуверенность, все годы терпения и чувство вины, мастерски взращенные свекровью, поднялись комом в горле. Но вместе с ними поднялась и ярость — чистая, освобождающая.
Она встала. Ее ноги не дрожали.
—Я — золотая рыбка? Хорошо. Тогда знайте: эта рыбка уходит из вашего ведра. Сегодня. Сейчас.
Она вышла из-за стола и направилась в спальню. За ее спиной раздался стук опрокинутого стула — вскочил Сергей.
—Маша! Ты куда?! Прекрати этот цирк!
—Это не цирк, — сказала она, не оборачиваясь, хватая с полки небольшую дорожную сумку. — Это конец. Ваш план меня не устраивает. Ваше отношение ко мне — тем более.
Она стала сбрасывать в сумку самое необходимое из ящика комода: нижнее белье, футболки, носки. Действовала быстро, автоматически.
—Ты никуда не поедешь! Это мой дом! — закричал Сергей, блокируя дверь.
—Твой дом, который на половину в залоге у банка, — бросила ему Маша, проходя мимо него в ванную за туалетными принадлежностями. — И я свою половину платежа вносила всегда. Так что пропусти.
Галина Петровна появилась в дверном проеме. Она уже не кричала. Она наблюдала с ледяным, оценивающим спокойствием.
—Пусть идет, Сережа. Нагуляется. Подумает о своих словах. Пока не извинится, обратно не пускать. Без нас она — никто. И ничего.
Эти слова стали последней каплей. Маша застегнула сумку, натянула пальто и вышла в прихожую. Она надела ботинки, не присаживаясь.
Сергей стоял посреди комнаты, растерянный и злой.
—Маш, опомнись! Мы же семья!
—Семьей не становятся по принуждению, — тихо сказала она. — И не остаются ею из-за денег.
Она открыла входную дверь и вышла на лестничную площадку. Дверь захлопнулась за ней, негромко, но навсегда. Никто не вышел ее остановить.
Спускаясь по лестнице, она ждала, что ее накроет паника, страх, неуверенность. Но пришло странное, пустое спокойствие. В сумке болтались зубная щетка и смена белья. В кармане пальто лежали телефон, кошелек с двумя тысячами рублей и паспорт. И больше ничего. Ни конверта, ни копий документов. Они остались там, на том самом столе, рядом с недопитым вином и остывшим соусом с трюфелями.
Она вышла на холодную, темную улицу и остановилась, не зная, куда идти. Потом достала телефон и нашла в контактах единственное имя, на которое могла сейчас рассчитывать — подругу Ольгу, с институтских времен. Та жила на другом конце города, в съемной однушке с годовалым сыном.
— Оль, — сказала Маша, когда та ответила, и голос ее впервые за вечер задрожал. — Можно я к тебе? Ненадолго.
—Боже, Маш, что случилось? Конечно, можно! Едешь скорее.
Маша отключилась и, вызвав такси, прислонилась к стене дома. Из окна ее кухни на третьем этаже лился теплый желтый свет. Там оставались ее прошлая жизнь, ее вещи и два человека, которые были абсолютно уверены, что она — всего лишь золотая рыбка, которая обязана исполнять их желания.
Она села в подъехавшую машину. И подумала, что, может быть, пора перестать быть рыбкой. Пора стать акулой. Но для этого сначала нужно было найти того, кто объяснит правила этого нового, жестокого океана.
Первые три дня у Ольги пролетели в тумане. Маша спала на раскладушке в тесной гостиной, рядом с балконной дверью, через которую дуло. Она почти не говорила, механически помогала подруге по хозяйству: мыла посуду, складывала вещи малыша, чистила овощи на суп. Ее мысли были прикованы к одному — к тому сине-желтому конверту, оставшемуся на кухонном столе. Копии документов от нотариуса, которые были ее единственным доказательством правоты и одновременно — ее ахиллесовой пятой.
Телефон молчал. Ни одного звонка от Сергея. Ни одного сообщения. Эта тишина была красноречивее любых криков. Она означала одно: они были уверены в своем превосходстве. Они считали, что она сдастся, вернется с повинной головой и согласится на их условия. Эта уверенность обжигала сильнее любого оскорбления.
На четвертый вечер, уложив ребенка, Ольга села напротив Маши, поставила между ними две чашки чая и взглянула на нее прямо.
— Хватит, Маш. Молчание — не стратегия. Что ты планируешь делать? — спросила она без предисловий.
Маша обхватила теплую чашку ладонями.
—Не знаю. Я ничего не могу сделать без тех бумаг. Они у них.
—А что в этих бумагах? Дубликаты можно запросить?
—Наверное. Но я… я даже не знаю, как это правильно делается. Я никогда не сталкивалась с наследством, с юристами. Я чувствую себя полной дурой, — голос Маши дрогнул от бессилия.
Ольга внимательно посмотрела на нее.
—А ты думаешь, они знают? Они просто громче кричат и наглее себя ведут. Это не знание, это наглость. Им не нужны юристы, им нужно, чтобы ты испугалась и сдалась. Твое главное оружие сейчас — это не документы, а информация. Ты должна узнать, на что имеешь право по закону. А не по их доморощенным понятиям о «семейном капитале».
— Юрист стоит денег, — тупо произнесла Маша. — У меня только две тысячи в кошельке. Остальное… общий счет. К которому у меня теперь нет доступа.
Ольга вздохнула, затем встала и достала с верхней полки шкафа старую кожаную папку.
—У меня есть знакомая. Алена. Она работает в хорошей юридической фирме, специализируется на семейном и наследственном праве. Мы учились вместе на курсах. Я уже позвонила ей. Она готова тебя выслушать. Первичная консультация — бесплатно. Для тебя.
Маша посмотрела на подругу широко открытыми глазами. В них стояли слезы.
—Оль… Я не знаю, как тебя благодарить.
—Благодарить будешь, когда выиграешь эту войну. Записывай адрес и время.
Кабинет Алены оказался не таким, как представляла себе Маша. Не помпезные хоромы с колоннами, а скромный, светлый офис в бизнес-центре. Сама Алена, женщина лет тридцати пяти в строгом пиджаке, выслушала ее историю, не перебивая. Лишь изредка делала пометки на листе бумаги.
Когда Маша закончила, сбивчиво и эмоционально, Алена отложила ручку.
—Давайте структурируем, Мария. Факты: вы получили наследство по завещанию. Это — объект недвижимости и денежный вклад. Это правильно?
—Да.
—Брак зарегистрирован. Имущество, нажитое в браке, является совместной собственностью супругов. Но, — Алена сделала смысловую паузу, — есть важнейшее исключение. Согласно статье 36 Семейного кодекса РФ, имущество, полученное одним из супругов по безвозмездным сделкам, а именно — по наследству или по договору дарения, является его личной собственностью.
Маша замерла, впитывая каждое слово.
—Это значит…
—Это значит, что квартира и деньги, которые вы унаследовали, принадлежат исключительно вам. Ваш супруг не имеет на них никаких прав. Ни на владение, ни на распоряжение. Даже если вы решите продать эту квартиру, вам не потребуется его согласие. Это ваше личное решение и ваши личные деньги.
В груди у Маши что-то оборвалось и упало, освобождая место для непривычного, почти головокружительного чувства — силы.
—А они… они уволились с работы. И ждут, что я буду их содержать.
—Их решения — их зона ответственности и, если честно, их глупость, — сухо констатировала Алена. — Ваши обязательства по содержанию супруга возникают, только если он является нетрудоспособным и нуждающимся. Увольнение по собственному желанию к нетрудоспособности не относится. Вы не обязаны финансировать их образ жизни. Более того, — Алена посмотрела на Машу поверх очков, — если ваш супруг начнет набирать кредиты или иные долги после получения вами наследства, эти долги будут считаться его личными. Взыскивать их с вашего наследственного имущества нельзя. Это не совместно нажитое.
Маша слушала, разинув рот. Каждое слово было гвоздем, забиваемым в крышку гроба их с Галиной Петровной самоуверенности.
—Что мне делать сейчас? Документы у них.
—Это решаемо. Во-первых, мы напишем заявление нотариусу о выдаче вам дубликатов свидетельства и описи. Во-вторых, я рекомендую вам немедленно открыть отдельный банковский счет, на который будут поступать доходы от наследства. Или даже два счета — для вклада и для арендных платежей, если решите квартиру сдавать. Ни в коем случае не вносите эти средства на общие счета с супругом. Как только деньги смешаются, доказать их первоначальное происхождение будет сложнее.
Алена выдвинула ящик стола и достала визитку.
—Вот мой прямой номер. Когда получите дубликаты, приходите. Составим план дальнейших действий. Пока же мой главный совет: не поддаваться на провокации. Не вступать в эмоциональные перепалки. Ваша позиция должна основываться не на обидах, а на букве закона. Он — на вашей стороне.
Выйдя из офиса, Маша не пошла сразу к метро. Она села на скамейку в сквере рядом. Было холодно, но ее словно обжигало изнутри. В голове, вместо хаоса и страха, впервые выстроилась четкая, ясная цепочка.
Личная собственность. Статья 36. Отдельный счет. Не их долги.
Она повторяла это как мантру. Страх отступал, растворяясь в холодной, стальной решимости. Она достала телефон. В строке поиска набрала: «Как получить дубликаты документов у нотариуса». Потом нашла сайт банка и открыла раздел «Открытие счета онлайн».
Она больше не была золотой рыбкой в чужом ведре. Она была владелицей корабля. И пришло время показать самозваным капитанам, кто на самом деле держит штурвал. Она посмотрела в сторону своего района, того самого, с панельной девятиэтажкой. Завтра она получит дубликаты. А послезавтра… послезавтра она вернется. Но уже не просительницей, а человеком, который знает свои права. И первой фразой, которую они услышат, будет не крик и не оправдание, а спокойное, не терпящее возражений изложение фактов. Законных фактов.
Она встала со скамейки и briskly зашагала к станции метро. Позади оставалась растерянная, запуганная женщина. Впереди, навстречу холодному вечернему ветру, шла другая. Та, у которой наконец-то появился план. И оружие.
Возвращаться в квартиру, которая неделю назад была ее домом, Маша пришла в понедельник утром. Она сознательно выбрала время, когда муж и свекровь должны были быть дома. Сумка с вещами осталась у Ольги. С собой Маша несла только большую серую папку, куда аккуратно подшила вчера полученные у нотариуса дубликаты всех документов и распечатанную памятку от юриста с ключевыми статьями закона.
Она позвонила в дверь. Звук шаков за дверью был медленным, неспешным. Открыл Сергей. Он был в тренировочных штанах и старой футболке, выглядел помятым и невыспавшимся. Увидев ее, его лицо выразило сначала удивление, затем — плохо скрываемое облегчение.
— Маш… Заходи, — он отступил, пропуская ее. В его взгляде читалось: «Наконец-то образумилась».
В квартире стоял непривычный беспорядок. На столе в гостиной лежали развернутые газеты, чашки с недопитым чаем, пепельница. Чувствовалось, что ритм жизни здесь сбился, перешел в режим праздного ожидания. Из спальни вышла Галина Петровна. На ней был тот же шелковый халат. Она остановилась в дверном проеме, сложив руки на груди, и окинула Машу оценивающим, победным взглядом.
— Ну что, погуляла? — спросила она, и в голосе звучала непоколебимая уверенность в том, что сейчас последуют извинения. — Надоело по чужим углам скитаться? Понимаю. Возвращайся, ужин будем готовить вместе, поговорим.
Маша не стала снимать пальто и не пошла дальше прихожей. Она открыла свою папку.
— Разговора будет два, — сказала она четко и тихо, глядя прямо на Сергея. — Короткий — для вас. И длинный — для нотариуса, риелтора и управляющей компании. Я советую выслушать оба.
Сергей нахмурился, его облегчение начало таять.
—Что за тон? Мы тебя ждали, а ты…
—Я пришла сообщить о своих решениях, — перебила его Маша, вынимая из папки первый лист. — Квартира на Садовой будет сдаваться в долгосрочную аренду. Завтра я встречаюсь с агентом для оценки и оформления. Средства от аренды будут поступать на мой личный счет в Альфа-Банке, который я открыла в пятницу.
Галина Петровна фыркнула.
—Какие-то глупости несешь. Какие «личные счета»? Мы же обсудили…
—Мы ничего не обсуждали, — холодно парировала Маша. — Вы озвучили мне свой ультиматум. Я его отклоняю. Наследство, полученное мной по завещанию, является моей личной собственностью согласно статье 36 Семейного кодекса. Это не совместно нажитое имущество. Это значит, что ни Сергей, ни вы не имеете на него никаких прав. Ни юридических, ни моральных.
Она произнесла это заученной фразой, как отчеканила юрист, и наблюдала, как слова делают свое дело. Сергей побледнел, его рот чуть приоткрылся. Галина Петровна же, напротив, вся напряглась, как кошка перед прыжком.
— Что ты несешь?! — взорвался Сергей, сделав шаг вперед. — Мы семья! Мы все делим пополам! Я же твой муж! Имею полное право!
—На совместно нажитое в браке — имеете, — кивнула Маша. — На мою зарплату за эти годы, на эту квартиру, которую мы выплачивали вместе. А на то, что я получила в подарок от судьбы, — нет. Вы не имеете права требовать, чтобы я содержала вас после вашего добровольного увольнения. И не имеете права голоса в том, как я распоряжаюсь этими средствами.
— Да как ты смеешь! — Галина Петровна вскипела, ее лицо исказилось гневом. — Это наш общий капитал! Мы уже все распланировали! Я узнавала про дизайнеров! Мы выбрали стиль!
—Ваши планы меня не интересуют, — сказала Маша, и ее собственное спокойствие начинало удивлять ее саму. — У меня есть свои. Часть средств с вклада я реинвестирую. Часть потрачу на оплату хорошего юриста, который проследит за чистотой всех сделок. А ваше безделье — это ваша личная проблема и ваша ответственность.
Сергей схватился за голову. Для него это было не юридической дискуссией, а крушением всего мира, который они с матерьютолько начали строить в своем воображении.
—Ты что, совсем озверела?! Из-за каких-то денег семью рушить? Мы же могли бы жить по-человечески! Машину новую купить, на море ездить!
—Мы могли бы, — согласилась Маша. — Если бы вы в тот вечер сели со мной и спросили: «Маш, как ты думаешь, как нам поступить?». Но вы не спросили. Вы решили за меня. Вы уволились, не поинтересовавшись моим мнением. Вы назвали меня золотой рыбкой. Так вот, рыбка уплывает. И свое золото оставляет при себе.
Она положила на тумбочку в прихожей визитку юриста Алены.
—Это контакты моего адвоката. Все дальнейшие претензии и попытки обсуждения «справедливости» прошу направлять ей. С меня достаточно ваших моральных принципов, которые включаются, только когда это выгодно вам.
Она повернулась, чтобы уйти. За ее спиной раздался сдавленный, яростный вопль Галины Петровны.
—Вон! Убирайся вон из моего дома! Больше ногой сюда! Я тебя на порог не пущу!
Маша обернулась на пороге.Ее лицо было каменным.
—Это не ваш дом, Галина Петровна. Это квартира, записанная на Сергея Королева и Марию Королеву. Ипотека выплачена на сорок процентов, и моя доля в ней есть. Если я захочу вернуться, вы не сможете мне запретить. Но я не хочу. Живите здесь вдвоем. На то, что сможете заработать.
Она вышла и закрыла дверь. Первые секунды стояла, прислонившись к косяку, слушая, как из-за двери доносится истеричный крик свекрови и приглушенный, сбивчивый голос Сергея, пытающегося ее успокоить. Не было страха. Была пустота и странная, щемящая жалость к этому слабому мужчине за дверью, который променял ее на иллюзию легкой жизни.
Она спустилась на первый этаж и уже собиралась выйти на улицу, когда вспомнила, что не забрала почту из своего ящика. Возвращаться было неловко, но она решила, что это ее право. Поднявшись обратно, она остановилась у двери. Крики стихли. Слышались приглушенные, но ясные голоса. Галина Петровна говорила взволнованно, быстро. Маша замерла.
— …ничего он не понимает, дурак! Статьи, счета… Наглость беспримерная! Нет, так дело не пойдет. Она думает, что все решила. Ничего она не решила.
Пауза.Она, видимо, говорила по телефону.
—Слушай сюда. Нужен другой подход. Нужно играть на чувствах. Сергей должен извиниться, стать шелковым. Ласковым, внимательным. Надо, чтобы она поверила, что он образумился. Главное — уговорить ее не сдавать ту квартиру, а переехать туда всем вместе! Продать эту ипотечную коробку, влезть в ее новую квартиру. Вот тогда она окажется на нашей территории, понимаешь? Будем жить в ее квартире — и она уже не посмеет выгнать. Там уже давление по-другому будет. Она смягчится. А там и до документов доберемся… Как? Сережа должен уговорить! Он ее муж, в конце концов! Пусть вспоминает, как ухаживал, цветы дарит… Идиотский план? Это гениальный план! Она же дура сентиментальная! Она поверит!
Маша отшатнулась от двери, как от раскаленной плиты. Кровь отхлынула от лица, в ушах зазвенело. Весь ее внутренний холод, вся уверенность мгновенно испарились, сменились леденящим ужасом. Это было не просто нахальство. Это был расчетливый, циничный план захвата. Они не просто хотели ее денег. Они хотели завладеть ее пространством, ее свободой, ее жизнью. Хотели, чтобы она сама, доверчиво, впустила их в свою крепость.
Она бесшумно спустилась по лестнице, не забрав почту. На улице ярко светило солнце, но ее била крупная дрожь. Она достала телефон и, почти не видя экрана от накативших слез, набрала номер Ольги.
— Оль, — выдавила она, едва та ответила. — Они… они не остановятся. Они хотят не денег. Они хотят все.
Она всхлипнула, не в силах сдержаться. Рычаг закона, который она только что с таким трудом нашла, оказался бесполезен против этого подлого, тонкого яда. Против игры в любовь, в которую она, зная все, могла все равно поверить. Потому что она так хотела, чтобы этот человек, который был когда-то ее мужем, просто извинился. Просто обнял ее. Просто любил ее, а не ее квартиру на Садовой.
— Где ты? Сиди, не двигайся. Я выезжаю, — услышала она голос подруги.
Маша опустилась на холодный бордюр у подъезда, спрятала лицо в коленях и тихо плакала. Она выиграла первый раунд. Но теперь поняла, что война только началась. И враг был куда страшнее, чем она думала. Он был внутри ее собственного сердца.
Ольга забрала ее с того самого бордюра почти силой. Два дня Маша не выходила из маленькой гостиной, превратившейся в ее убежище. Она не плакала, просто лежала, уставившись в потолок, перебирая в голове услышанные слова. «Он должен стать шелковым… цветы дарит… дура сентиментальная». Каждая фраза впивалась в память, как заноза, вызывая одновременно тошноту и леденящую ярость. Знание их плана было оружием, но оно же парализовало. Как теперь реагировать на любое слово Сергея? Как отличить искренность от спектакля, если ты заранее знаешь сценарий?
На третий день вечером телефон, лежавший на одеяле, наконец завибрировал. На экране горело имя: «Сергей». Маша смотрела на него, как кролик на удава. Вибрация продолжалась, настойчивая, требовательная. Рука сама потянулась к аппарату, но она сдержала себя. Пусть позвонит еще раз. Или напишет. Ей нужно было время, чтобы настроиться, надеть защитную броню равнодушия.
Он перезвонил через десять минут. Маша вышла на балкон, чтобы не мешать спать ребенку, и приняла вызов. Секунду в трубке было только дыхание.
— Маш… — наконец произнес он. Голос был не таким, как в их последней ссоре — не злым, не требовательным. Он звучал тихо, устало, даже… виновато. — Ты слушаешь?
— Я слушаю, — нейтрально ответила Маша, глядя на темные окна соседних домов.
— Я… я не знаю, с чего начать. Эти дни… они были адом. Я все обдумал. Ты была права. Сто раз права.
Маша стиснула зубы. «Начинается», — пронеслось в голове.
— Мы с мамой… мы повели себя отвратительно. По-свински. Испугались счастья, опьянели от этих цифр и потеряли голову. Я… я даже не могу передать, как мне стыдно за те слова, которые тебе сказал. За то, что не встал на твою сторону.
Он говорил плавно, слова лились легко, будто отрепетированные. И в этом была главная ложь. Настоящий Сергей, каким она знала его последние годы, не извинялся. Он дулся, замыкался или взрывался. Он не умел так складно формулировать раскаяние.
— Я уволился с горяча, это идиотизм. Конечно, я пойду искать новую работу. Уже ищу. И мама… мама тоже поняла, что перегнула палку. Она очень переживает.
Маша молчала, давая ему говорить, накапливая в себе холод.
— Маш, родная… Я просто не могу без тебя. Эта квартира пустая. Я осознал, что натворил. Прости меня. Дай нам шанс все начать заново. Не из-за денег, боже упаси. Просто… потому что мы семья. Потому что я люблю тебя.
Слово «люблю», произнесенное после всего, обожгло ее, как удар током. Не болью, а диким, неприличным смехом, который она едва сдержала. Это была самая грубая, самая предсказуемая карта в их колоде. И они ее разыграли.
— Что ты предлагаешь? — спросила Маша своим самым бесцветным голосом, чтобы не выдать дрожь.
— Давай встретимся. Просто поговорим. Как раньше. Я не буду ничего просить, клянусь. Просто увидеть тебя. Может, сходим в то кафе, у метро, где раньше всегда сидели?
«Где раньше всегда сидели»… Он вспомнил. Это было так тонко, так попадало в цель ее ностальгии, что стало окончательным доказательством обмана. Настоящий Сергей никогда не вспоминал таких мелочей. У него была плохая память на сентиментальные детали.
— Хорошо, — неожиданно для себя сказала Маша. — Завтра. В семь.
Она положила трубку, не дожидаясь его ответа. Руки дрожали. Она сознательно шла навстречу ловушке. Но теперь это была не ловушка для нее, а для них. Она должна была увидеть этот спектакль своими глазами. Убедиться окончательно. Чтобы убить в себе последнюю, глупую надежду.
На следующий день, за час до встречи, она долго стояла перед узким зеркалом в прихожей у Ольги. Надела старый, но хороший свитер, подкрасила ресницы. Не для него. Для себя. Она должна была выглядеть так, как будто у нее все в порядке. Как будто его слова могут что-то изменить.
Он ждал ее у столика у окна, в самом том кафе. Увидев ее, встал. На его лице была неуверенная, виноватая улыбка. В руках он держал маленький, жалкий букетик из трех роз, купленных, видимо, у метро. Это было так неестественно для него, так кричаще «по сценарию», что Маше снова захотелось смеяться.
— Маш… Спасибо, что пришла, — он протянул цветы.
Она молча приняла их и положила на соседний стул, не понюхав. Села напротив.
—Я слушаю.
Он заказал для нее капучино, точно помня, что она его не пила уже лет пять, предпочитая простой эспрессо. Это была еще одна деталь из прошлой жизни, искусственно извлеченная для антуража. Он говорил. Говорил много. О том, как все осознал, как будет меняться, как ему нужна только она, а не квартиры. Что он готов подписать любые бумаги, отказаться от любых претензий, лишь бы она вернулась.
— Знаешь, о чем я думал? — сказал он, наклоняясь через стол, и в его глазах горел подобранный, режиссированный огонек. — Мы могли бы начать совсем с чистого листа. Продать нашу старую квартиру, развязаться с ипотекой. И переехать… в твою новую. В наш новый дом. Там же есть место для мамы, она будет помогать, не мешать, я ей строго-настрого сказал! Мы бы обустроили все так, как ты захочешь. Начали бы новую жизнь, без долгов, без этого давящего чувства. Как ты думаешь?
Он произнес это с такой наигранной легкостью, как будто эта идея только что пришла ему в голову. Но Маша увидела, как его взгляд скользнул по ее лицу, выискивая малейшую реакцию, одобрение. Это была кульминация. Выйти на ее территорию. Завладеть пространством.
Маша медленно отпила из чашки. Капучино был приторно сладким.
—Это интересное предложение, — сказала она наконец, глядя ему прямо в глаза. — Но есть одна проблема.
— Какая? — он насторожился, но старался сохранить мягкое выражение лица.
—Вчера, когда я уходила, я на минуту задержалась у двери. Я хотела забрать почту из ящика.
Она сделала паузу, наблюдая, как его лицо постепенно застывает, а в глазах проступает паника, которую невозможно скрыть.
— И я совершенно случайно услышала, как твоя мать кому-то звонила. По-видимому, подруге. Она очень подробно, почти по пунктам, излагала план. Про то, как ты должен стать «шелковым». Про цветы. Про то, что я «дура сентиментальная». И про то, что главная задача — уговорить меня переехать всем вместе в мою квартиру. Чтобы я оказалась на вашей территории. Чтобы я не посмела вас выгнать. Это был очень детальный план, Сергей. Почти гениальный, как она выразилась.
Он сидел, не двигаясь. Его лицо стало пепельно-серым. Вся выстроенная за два дня конструкция из извинений и обещаний рухнула в одно мгновение, обнажив пустоту и ложь.
— Маш… это… ты не так поняла… — попытался он выдавить из себя, но слова повисли в воздухе, беспомощные и жалкие.
—Я все поняла абсолютно правильно, — тихо сказала Маша. Она достала из сумки кошелек, положила на стол купюру за кофе и встала. — Игра окончена. Ты очень плохой актер. И передай своей режиссерше: ее план провалился. Не потому что он глупый. А потому что я больше не та сентиментальная дура, которой была еще месяц назад. Спасибо вам за это.
Она повернулась и пошла к выходу, оставив его сидеть с недопитым кофе и тремя увядающими розами на соседнем стуле. Она не оглядывалась. Выходя на улицу, она почувствовала не торжество, а бесконечную усталость и грусть. Последний мостик между ней и ее прошлой жизнью был теперь не просто сожжен. Он был разоблачен как дешевая бутафория. Оставалось сделать последний шаг. Не эмоциональный, а юридический и окончательный. Она достала телефон и нашла в контактах номер юриста Алены. Завтра. Завтра она назначит встречу и завершит эту историю. Раз и навсегда.
Финал истории наступил не громким скандалом, а в той же самой квартире, где все и началось. Маша пришла не одна. Рядом с ней, с деловой папкой в руках, была Алена. Визит был согласован заранее, по телефону, где Маша коротко сказала Сергею: «Завтра в шесть. Будет мой юрист. Решаем все окончательно».
Они вошли в квартиру, которая за неделю окончательно приобрела запущенный вид неухоженного мужского жилья. В воздухе пахло пылью, вчерашней едой и безысходностью. Сергей и Галина Петровна ждали их в гостиной, сидя на диване рядом, как союзники на переговорах. На лицах обоих читалась смесь злобы, страха и усталости от неопределенности. Увидев Алену, Галина Петровна презрительно фыркнула, но в ее глазах мелькнула тревога.
Маша не садилась. Она осталась стоять посередине комнаты, Алена — чуть позади, в роли тихого, но весомого аргумента.
— Я не буду тратить время на предисловия, — начала Маша, и ее голос, ровный и низкий, звучал непривычно уверенно в этих стенах. — Ситуация зашла в тупик. Вы не отступаете, я не сдаюсь. Так мы можем существовать годами. Я предлагаю выход.
— Какой еще выход? — с вызовом проговорила Галина Петровна. — Ты все уже решила без нас. Привела какую-то…
—Галина Петровна, — мягко, но твердо перебила ее Алена, делая шаг вперед. — Я рекомендую выслушать. Это будет в ваших интересах.
Сергей молчал, уставившись в пол.
— Вот мои условия, — продолжила Маша, вынимая из папки Алены два экземпляра подготовленного документа. — Это не официальное соглашение, а изложение фактов и моих решений. Вы можете их принять или оспаривать в суде. Я готова к обоим вариантам.
Она положила один экземпляр на журнальный столик перед диваном.
— Первое. Наследственная квартира на Садовой будет сдана в аренду через агентство. Все доходы от нее и проценты по вкладу являются моей исключительной собственностью. Никто из вас не имеет к ним отношения. Это не предмет для обсуждения, это констатация закона.
Галина Петровна дернулась, но Алена едва заметно подняла руку, предупреждая возражение.
— Второе. Эта квартира, — Маша сделала легкий жест рукой, — ваша и моя, Сергей. Она в ипотеке. Я готова продолжить выплачивать свою половину платежа только при одном условии: ты возвращаешься к работе. Не к мечтам о статусе рантье, а к реальному труду. Твоя зарплата будет идти на твои личные расходы и на вторую половину ипотеки. Общего «семейного» счета больше не будет. Мы разделяем финансы полностью.
Сергей медленно поднял на нее глаза. В них не было ненависти, была пустота и растерянность человека, которого загнали в угол его же собственной глупостью.
—То есть… ты просто… отсекаешь нас? — хрипло спросил он.
—Нет. Я предлагаю взрослые отношения, основанные на ответственности, а не на паразитизме. Ты мой муж. Если ты хочешь оставаться им, тебе нужно встать на ноги, а не пытаться встать на мои.
— А я? — встряла Галина Петровна, ее голос дрожал от негодования. — Куда я денусь? На улицу?
—Третий пункт, — Маша перевела на нее взгляд. — Вы, Галина Петровна, имеете пенсию и, как я знаю, небольшие сбережения от продажи своей квартиры. Я не обязана вас содержать. У вас есть два варианта. Первый — вы возвращаетесь на свою прежнюю работу гардеробщицей в театр, откуда ушли пять лет назад, они, как я узнала, до сих пор ищут надежного человека. Это даст вам дополнительный доход и самостоятельность. Второй вариант — вы снимаете жилье за свой счет. Я готова финансово помочь вам с арендой на первые три месяца, пока вы устраиваетесь. Но не больше.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Предложение было настолько четким, безэмоциональным и не оставляющим лазеек для манипуляций, что даже Галина Петровна на время лишилась дара речи. Она рассчитывала на истерику, на упреки, на слабость. Она получила бизнес-план своего выживания.
— Это… это безобразие! — выдохнула она наконец, но уже без прежней силы. — Ты выгоняешь старую женщину!
—Я предлагаю вам варианты, от которых вы сами когда-то отказались, предпочтя жить за мой счет, — холодно парировала Маша. — Я не выгоняю. Я прекращаю финансировать ваше добровольное безделье. Выбор за вами.
Сергей поднялся с дивана. Он выглядел вдруг постаревшим и очень маленьким.
—И что… что дальше? Если я найду работу… если мама… то что? Мы просто будем жить тут, как соседи, деля счет за свет?
—Дальше — будет видно, — честно сказала Маша. — Доверие и уважение не восстанавливаются по расписанию. Сначала должно появиться основание для них. Ваша работа, ваша ответственность, ваше уважение к моим границам и моему праву принимать решения. Если это появится — будем смотреть. Если нет… — она не стала договаривать, но смысл был ясен.
Алена слегка кашлянула.
—С юридической точки зрения, это наиболее рациональный путь, — сказала она, обращаясь больше к Сергею. — Попытка оспорить личное наследство жены в суде будет бесперспективной и дорогостоящей. Предложение Марии дает вам обоим шанс сохранить крышу над головой и структурировать отношения, избегая дальнейшего обострения конфликта.
Галина Петровна больше не смотрела на Машу. Она уставилась в окно, ее гордая, надменная осанка сломалась, выдав просто уставшую, обиженную старуху. Ее план рухнул окончательно. Не из-за юридических статей, а из-за того, что жертва перестала быть жертвой и заговорила с ней на языке безжалостной, взрослой реальности.
Сергей взял со стола листок с условиями. Рука его дрожала.
—И все? — прошептал он. — Ты просто приходишь и ставишь условия, как начальник?
Маша взглянула на него,и в ее глазах впервые за этот вечер промелькнуло что-то, похожее на печаль.
—Нет, Сергей. Я не ставлю условия. Я, наконец, устанавливаю границы. Вы думали, что наследство — это козырь в ваших руках. Ошибка. Оно стало моим зеркалом. И в нем вы увидели себя настоящих. А теперь, — она сделала паузу, обводя взглядом комнату, его, ссутулившуюся мать, — решайте. Остаетесь жить на этих условиях или ищете свой путь?
Она повернулась и вышла в прихожую, Алена — за ней. Дверь закрылась без стука. За ней не последовало ни криков, ни упреков. Только тяжелое, гнетущее молчание.
На улице Маша глубоко вдохнула холодный воздух. Она не чувствовала триумфа. Чувствовала бесконечную усталость и щемящую грусть по тому, что было и чего уже никогда не будет. Но под этой грустью, твердой, нерушимой плитой, лежало что-то новое — чувство собственного достоинства, которое не купить ни одной квартирой на Садовой. Она отстояла не деньги. Она отстояла право быть хозяйкой своей жизни.
— Все хорошо? — тихо спросила Алена, кладя ей руку на плечо.
—Не знаю, — честно ответила Маша. — Но теперь это моя «не знаю». И только мне решать, что с этим делать дальше.
Они пошли по темной улице к припаркованной машине. Окно той самой кухни на третьем этаже светилось желтым, но теперь это был просто свет в чужом окне. Она больше не боялась этого света. Она просто шла вперед, оставив позади зеркало, в котором остались их отражения. Ей было куда идти.