Часть 1. Театр одного актёра
Квартира Аллы Петровны напоминала склад реквизита провинциального дома культуры, который забыли закрыть на учет тридцать лет назад. Везде, где только мог упасть взгляд, громоздились вещи, кричащие о празднике: на стенах висели выцветшие грамоты с надписями «Лучшей свекрови» (хотя свекровью она была лишь номинально для первой жены старшего сына), на полках пылились пластиковые кубки, связки воздушных шаров, потерявших форму и превратившихся в сморщенные тряпочки, и горы фотоальбомов.
Максим, переступая порог родного дома, всегда ощущал, как плечи сами собой опускаются под невидимой тяжестью. Он сжал прохладную ладонь Валерии, но тут же отпустил, заметив, как мать летит к ним по коридору, раскинув руки, словно собиралась обнять не людей, а весь земной шар.
— А вот и наши молодые! — голос Аллы Петровны, поставленный годами работы тамадой на свадьбах, юбилеях и проводах в армию, ударил по барабанным перепонкам. — Проходите, проходите! У нас сегодня не просто ужин, а генеральная репетиция счастливой жизни!
Валерия, девушка прямая и не привыкшая к лицемерию, вежливо улыбнулась, но в её глазах Максим прочитал настороженность. Она была одета просто, но со вкусом, в отличие от хозяйки дома, на которой красовалось нечто люрексное, блестящее и совершенно неуместное для семейного ужина в среду.
— Мам, знакомься, это Лера, — произнес Максим, стараясь говорить твердо.
— Валерия! Какое имя! Звучит как песня, как тост! — Алла Петровна цепким взглядом профессионального оценщика оглядела девушку с ног до головы. — Симпатичная. Худенькая только, но это мы исправим. В нашем роду кости не гремят, у нас женщины статные, корпусные!
Она захохотала, довольная своей шуткой, и этот смех рассыпался по прихожей мелким бисером. Максим поморщился. Он знал этот тон. Мать никогда не говорила просто так, каждое её слово было частью бесконечного сценария, в котором она — главный режиссёр и примадонна, а все остальные — массовка, обязанная вовремя хлопать.
— Проходите в зал, там уже всё накрыто! Олег с Галей уже там, заждались, поди, пока вы в пробках стояли!
В гостиной, которую мать упорно называла «банкетным залом», сидел старший брат Максима, Олег, и тётка Галина — родная сестра матери. Олег выглядел как человек, который давно смирился с неизбежным: он меланхолично ковырял вилкой маринованный огурец и смотрел в скатерть. Тётя Галина, женщина грузная и куда более приземленная, чем сестра, кивнула вошедшим.
Стол ломился. Но не от изысканных блюд, а от того, что Алла Петровна считала признаком богатства: много майонеза, жирное мясо, горы хлеба и неизменные салаты, украшенные веточками укропа, торчащими, как пожухлые ели.
— Ну-с, давайте знакомиться ближе! — скомандовала хозяйка, усаживаясь во главе стола. — Лерочка, рассказывай. Квартира есть? Или к Максимушке нашему на метры претендуешь? Шучу-шучу, не делай такое лицо!
Валерия медленно расправила салфетку на коленях.
— У меня своя квартира, Алла Петровна. И работа хорошая. Так что метры Максима в безопасности.
— Ой, какая мы серьёзная! — всплеснула руками мать. — Зубастая! Это хорошо. В семье зубы нужны, чтобы грызть гранит быта! Ха-ха! А ну-ка, Олег, налей молодым вина, что ты сидишь как истукан?
Вечер только начинался, а воздух в комнате уже стал густым и липким. Максим чувствовал, как внутри нарастает глухое раздражение. Он надеялся, что мать хоть раз сможет побыть просто мамой, а не ведущей с микрофоном, но надежды таяли с каждой минутой.
Часть 2. Сюрприз с подтекстом
Ужин длился уже час. Алла Петровна не замолкала ни на секунду. Она рассказывала истории со свадеб двадцатилетней давности, перебивала гостей, заставляла всех чокаться под свои рифмованные тосты, от которых у Максима сводило скулы.
— ...И вот невеста, представляете, на столе пляшет, а жених под столом спит! Вот это любовь! — вещала она, размахивая куском курицы. — А вы, молодежь, сейчас скучные пошли. Ни драки, ни пляски. Всё чинно, благородно, тьфу!
Галина, тётка Максима, пыталась перевести разговор в мирное русло:
— Алла, дай ты детям поесть спокойно. Лера, а ты откуда родом? Родители кто?
Но Алла Петровна не терпела конкуренции за внимание.
— Да успеет она биографию свою рассказать! У нас сегодня праздник. Смотрины! Товар лицом, так сказать. Максимка-то у меня парень видный, ему абы кто не пара. Но, вижу, Лера старается. Ест мало, фигуру бережет.
— Я просто не ем жирное, — спокойно ответила Валерия, отодвигая тарелку с плавающим в масле мясом.
— Зря! Мужик — не собака, на кости не бросается! — Алла Петровна подмигнула сыну. — Но ничего, семейная жизнь — она такая, быстро формы округлит.
Олег, сидевший напротив, вдруг поднял глаза на брата. В его взгляде читалось странное сочувствие, смешанное с усталостью. Он словно хотел сказать: «Беги, пока не поздно», но промолчал.
И тут наступил кульминационный момент. Алла Петровна торжественно поднялась, одернула блестящую кофту и исчезла в спальне. Вернулась она через минуту с большой коробкой, перевязанной аляповатым красным бантом.
— У нас в семье есть традиция! — провозгласила она, ставя коробку перед Валерией. — Свекровь должна одарить невестку, прикрыть, так сказать, наготу и показать заботу. Открывай, деточка! Не стесняйся!
Максим напрягся. Он знал эти «подарки». Жене Олега, которая сбежала через два года брака, мать подарила набор кастрюль с намеком, что та плохо готовит. Что же будет сейчас?
Валерия аккуратно развязала бант. Сняла крышку. Внутри лежало что-то объемное, сшитое из дешевой синтетики грязно-коричневого цвета в огромный желтый цветок. Это было платье. Платье, в которое можно было завернуть двух Валерий и ещё осталось бы место для мешка картошки.
В комнате стало тихо, слышалось лишь, как тикают старые часы, отсчитывая секунды позора. Валерия достала вещь, развернула её. Ткань шуршала неприятно, хрустела.
— Примеряй! Специально брала на три размера больше, — с улыбкой заявила свекровь. — На вырост, так сказать!
Галина поперхнулась морсом. Олег опустил голову еще ниже, изучая узор на скатерти. Максим замер, ожидая реакции жены. Обычно девушки в таких ситуациях краснели, бормотали «спасибо» и прятали глаза, чтобы потом дома прорыдаться в подушку. Его мать рассчитывала именно на это — на покорность, на принятие её доминирующей роли, где она имеет право унижать под видом заботы.
— На вырост? — переспросила Валерия. Голос её был ровным, но в нём зазвенели опасные нотки.
— Ну конечно! — радостно подтвердила Алла Петровна. — Ты сейчас, конечно, тростиночка, но как родишь, как борщей начнешь варить — разнесет тебя, матушка, как пить дать. У нас в породе все бабы в теле. Да и Максимка любит, чтоб было за что ухватиться. Так что носи, привыкай к будущему образу! Это я тебе как мать говорю, с высоты опыта!
Часть 3. Шторм
Валерия медленно положила платье обратно в коробку. Её движения были плавными, почти ленивыми, но Максим, знавший свою невесту чуть больше года, увидел, как у неё побелел кончик носа. Это был плохой знак. Очень плохой.
— То есть вы считаете, — начала Валерия, не повышая голоса, но вкладывая в каждое слово столько яда, что можно было отравить полк, — что моё будущее — это превратиться в бесформенное нечто, закутанное в этот... парашют для танка?
Улыбка на лице Аллы Петровны дрогнула, но не исчезла. Она не привыкла к отпору.
— Ой, ну зачем так грубо? Парашют... Это хороший халат, домашний! Женщина должна знать своё ме...
— ХВАТИТ! — Валерия резко встала. Стул с противным скрежетом отъехал назад.
Свекровь округлила глаза.
— Ты чего кричишь? Нервная какая...
— Я не нервная, Алла Петровна, — Валерия подошла к столу вплотную, упершись руками в скатерть. Её лицо пылало не стыдом, а яростью, той самой, которая сносит города. — Я просто не позволю какой-то базарной хабалке планировать моё ожирение! Вы себя в зеркало видели? Вы считаете, что быть похожей на перетянутый колбасный батон — это достижение?
— Лера... — попытался вмешаться Максим, но его голос утонул в потоке энергии, исходящей от жены.
— Что? — рявкнула она на жениха, а потом снова повернулась к свекрови. — Вы думали, я проглочу? Думали, я буду сидеть, хлопать глазками и благодарить за это уродство? Вы привыкли, что все вокруг пляшут под вашу дудку, тамада вы наша недоделанная! Но я вам не гость на пьяной свадьбе! Я не собираюсь участвовать в вашем цирке уродцев!
Алла Петровна открыла рот, и закрыла, как рыба, выброшенная на берег. Она ожидала слез, обиды, тихого сопения. Она не ожидала дикого, необузданного гнева. Не покорности, а атаки.
— Да как ты смеешь... в моем доме... пошла вон! — наконец выдавила из себя мать, её лицо пошло красными пятнами. — Неблагодарная дрянь! Я к ней с душой, а она...
— С душой?! — Валерия расхохоталась, и этот смех был страшнее крика. Она схватила коробку с платьем и швырнула её на пол. Картон треснул. — Оставьте свою гнилую душу себе! Это не подарок, это плевок! Вы хотели меня унизить? Показать, что я никто? ПОЗДРАВЛЯЮ, вы только показали, какая вы убогая, завистливая тётка, которая боится, что сыновья поймут, кто она есть на самом деле!
— Максим! — взвизгнула Алла Петровна, хватаясь за сердце (театрально, как всегда). — Убери эту психованную! Ты кого в дом привел?! Она же больная!
Максим смотрел на раскрасневшуюся Валерию, на трясущуюся мать, на брата, который вдруг перестал жевать и смотрел на невестку с нескрываемым восхищением. В голове Максима что-то щелкнуло. Всю жизнь он терпел. Терпел эти шутки, терпел вмешательство, терпел позор за материнское поведение. Он думал, что нужно быть дипломатичным. Но дипломатия здесь не работала. Здесь понимали только силу.
Он медленно поднялся.
— Она не психованная, мам. Она единственная нормальная в этой комнате. Кроме Олега, пожалуй.
— Что?! — прохрипела мать. — Ты... ты защищаешь её? После того, как она назвала меня хабалкой?
Максим подошел к Валерии и взял её за руку. Её ладонь была горячей, пульс бился бешеным ритмом.
— Да. Потому что ты вела себя именно так. Ты всю жизнь так себя ведешь. Унижаешь людей и называешь это юмором. Ломаешь жизни своим детям и называешь это заботой.
Часть 4. Приговор
В комнате повисла звенящая пустота. Казалось, даже мухи перестали летать, пораженные происходящим. Галина сидела, прикрыв рот рукой, и смотрела на племянника испуганно.
— Значит так, — голос Максима звучал холодно и твердо, без тени сомнения. — Мы уходим. Это платье можешь оставить себе, тебе оно как раз подойдет по стилю. И ещё одно.
Он сделал паузу, глядя матери прямо в глаза. В те самые глаза, которые привыкли повелевать пьяными гостями.
— Нашей свадьбы для тебя не существует. Ты на неё не приглашена.
— Чего? — Алла Петровна даже перестала изображать сердечный приступ. — Ты с ума сошел? Я же мать! Я сценарий написала! Я уже договорилась с музыкантами...
— НЕТ! — отрезал Максим. — Никаких сценариев. Никаких твоих конкурсов с переодеваниями. И тебя там не будет. Я больше никогда не позволю тебе унижать мою жену. Никогда. Ты перешла черту.
— Да ты пожалеешь! — заорала мать, вскакивая и опрокидывая бокал с вином. Красное пятно начало расползаться по скатерти, как кровь. — Приползешь еще! Кому вы нужны без меня?! Я прокляну!
— Проклинай, — вдруг подал голос Олег.
Все обернулись к нему. Старший брат, вечно тихий и забитый, поднял голову.
— Правильно, Макс. Уходи. И не оглядывайся. Если бы я тогда... с Ирой... так же сделал, может, мы бы и сейчас жили. А ты, мать... ты просто монстр. Энергетический вампир.
— И ты?! — Алла Петровна пошатнулась, схватившись за спинку стула. — Предатели! Выродки! Я вам жизнь отдала!
— Ты нашу жизнь сожрала, — буркнул Олег, вставая. — Я тоже пойду. Тошнит меня от твоего оливье и от твоих шуточек.
Валерия, всё ещё тяжело дыша, поправила волосы. Её истерика утихла, сменившись холодным презрением.
— Пошли отсюда, Максим. Здесь воняет нафталином и злобой.
Они вышли в прихожую. Алла Петровна не побежала за ними. Она стояла посреди комнаты, слушая, как хлопает входная дверь. Раз, другой.
Как только затихли шаги на лестнице, тетка Галина, до этого молчавшая, вдруг стукнула кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки.
— Ну что, дошутилась, клоунесса старая?
— Галя! — взвыла Алла Петровна. — Ты-то хоть поддержи! Они же... они же мне в душу плюнули! Платье ей не понравилось! Да оно денег стоит!
— Ты дура безмозглая, Алка, — зло бросила Галина, вставая из-за стола. — Каких денег? Ты его на распродаже конфиската купила за копейки, я же видела чек. Ты специально девку уколоть хотела. Ты же завидуешь! Завидуешь, что она молодая, красивая, с характером. Не то что твои подружки-разведенки.
— Я?! Завидую?! — задохнулась сестра.
— Ты. Ты всегда была злой бабой. Весёлой на людях, а внутри — гниль. Вот и осталась теперь одна. Олег правду сказал — сожрала ты их. И Иру сожрала, и мужа своего в гроб загнала своими концертами. А эти — молодцы. Зубастые. Эти выживут. Без тебя выживут.
Галина накинула плащ и вышла, даже не попрощавшись.
— Катись к чёрту! — крикнула ей вслед Алла Петровна, но дверь уже захлопнулась.
Она осталась в квартире одна. Среди салатов, грязной посуды и растекающегося винного пятна. На полу валялась коробка с платьем-мешком.
— Ничего, — прошептала она в пустоту. — Прибегут. Деньги понадобятся — прибегут. Куда они денутся...
Часть 5. Фотография
Месяц прошел в тягостном вакууме. Телефон Аллы Петровны молчал. Она несколько раз порывалась позвонить Максиму, чтобы устроить скандал, потребовать извинений, или наоборот — притвориться больной, чтобы вызвать жалость. Но всякий раз откладывала. Гордость боролась со страхом, и побеждала глупость. Она была уверена, что свадьба без неё не состоится. Кто же будет вести стол? Кто проконтролирует подачу горячего? Дети беспомощны.
Наступила дата, которую она помнила наизусть. Суббота. Алла Петровна с утра надела праздничный халат, накрасилась и села у телефона, ожидая звонка с мольбами: «Мама, спасай, ведущий заболел, всё пропало, приезжай!»
Часы показывали полдень. Потом два часа дня. Четыре. Тишина в квартире становилась невыносимой. Стены с грамотами и шариками словно насмехались над ней. Она включила телевизор, но раздражённо выключила через пять минут.
В шесть вечера телефон звякнул. Сообщение.
Сердце подпрыгнуло. «Ну наконец-то! Поняли, что без матери никуда!»
Она дрожащими руками схватила смартфон. Сообщение было от Олега.
Ни слова текста. Только фотография.
Алла Петровна открыла картинку и приблизила её.
Это было фото со свадьбы. Красивый ресторан, не тот дешевый, который она советовала («У Ашота скидка!»), а светлая терраса с видом на реку. Стильный декор, живые цветы.
В центре кадра стояли Максим и Валерия. Максим в смокинге, улыбающийся так искренне и свободно, как она не видела уже много лет. Валерия — в сногсшибательном белом платье, подчеркивающем ту самую фигуру, которую свекровь так старательно пыталась спрятать в балахон. Она выглядела не просто красивой — она выглядела победительницей.
Рядом с ними стоял Олег, обнимающий за плечи какую-то миловидную женщину (новую подругу, о которой мать даже не знала), и Галина, сияющая, с бокалом шампанского. И ещё куча гостей — молодых, весёлых, красивых. Там не было пьяных лиц в салатах. Там не было пошлых конкурсов с перекатыванием яиц в штанах. Там было счастье.
Настоящее, чистое счастье, в котором для неё не нашлось места. Даже крошечного уголка.
Телефон выпал из рук Аллы Петровны и глухо стукнулся об пол. Экран не погас, и счастливые лица продолжали светиться в полумраке захламленной квартиры.
Она почувствовала, как подступает холодный липкий страх. Не злость, не обида, а именно страх. Осознание того, что её мир — этот шумный балаган, который она строила всю жизнь — никому на самом деле не нужен. Что её власть держалась только на терпении окружающих. И когда терпение лопнуло, её просто вычеркнули. Как неудачный номер из программы.
— Да пошли вы... — прошептала она, но голос сорвался и превратился в жалкий скрип. — Иди ты к лешему, Максим...
Слезы, которых она не лила лет двадцать, вдруг потекли по щекам, размазывая тушь. Она сидела одна, в платье с люрексом, ненужная, забытая, наказанная своим же ядом. А с экрана телефона на неё смотрело будущее, которое закрыло перед ней дверь. Навсегда.
Автор: Анна Сойка ©