Часть 1. Ритуал духоты
Воскресенье в доме Алины и Льва начиналось не с солнечных лучей на подушке и не с ленивого потягивания, а с давящего, липкого ощущения неизбежности. Это чувство напоминало зубную боль, которая пока не острая, но уже ноет где-то в десне, предвещая мучительный визит к врачу. Только вместо стоматологического кресла Алину ждал старый, скрипучий диван в квартире свекрови и стол, заставленный жирными закусками.
Три года. Сто пятьдесят шесть недель. Именно столько длилась эта пытка, замаскированная под «семейное единение».
Алина стояла у зеркала в прихожей, механически расчесывая волосы. В отражении на неё смотрела молодая женщина, в глазах которой застыла тоска загнанного зверя. Лев, её муж, уже суетился на кухне, гремя чашками. Он был бодр, гладко выбрит и излучал то тошнотворное предвкушение сына, который спешит за порцией материнского одобрения.
— Алинка, ты скоро? — крикнул он. — Мама звонила, сказала, что холодец уже застыл, а тетя Люба принесла свои фирменные котлеты. Нельзя опаздывать, ты же знаешь, как они расстраиваются.
Алина опустила расческу. Рука дрогнула. Сегодня был не просто очередной день сурка. Сегодня она имела право на свою жизнь. Вчера вечером она получила сообщение от Ленки, лучшей подруги детства. Ленка родила сына, Мишутку, и сегодня собирала самых близких на смотрины. Не застолье, а тихие посиделки на час-полтора. Алина купила крошечный комбинезон и погремушку. Она ждала этого визита как глотка воздуха.
Она вышла в коридор. Лев натягивал парадные ботинки.
— Лёва, — тихо сказала она. — Я никуда не поеду.
Муж замер с одним ботинком в руке. Он медленно выпрямился, его лицо выражало искреннее непонимания, словно она заговорила на мертвом языке.
— В смысле? — переспросил он, моргая. — Куда не поедешь? К маме?
— Да. К Ирине Игоревне. Я же говорила тебе в среду, и напоминала в пятницу. У Лены родился сын. Я еду к ней.
Лев нахмурился. Его лоб пошел складками, а губы скривились. Он помнил. Конечно, он помнил. Просто в его картине мира желания жены были чем-то вроде фонового шума — присутствуют, но не влияют на основной сюжет.
— Мама ведь ждёт! Как это не поедешь?! Что я скажу? — растерянно спросил муж у Алины. — Ты понимаешь, что там вся родня соберется? Тётка Люба, Светка с мужем, даже Зоя Павловна с первого этажа обещала зайти. Это традиция, Алина!
— Лёва, я хочу поздравить подругу. Я не видела её полгода. А твою маму я вижу чаще, чем собственное отражение в витринах, — голос Алины был спокойным, но внутри начинала закипать темная, густая жижа раздражения.
— Поздравить можно и по телефону! — Лев махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Или заедешь к ней на неделе. Мама готовилась. Она с пяти утра на ногах. Ты представляешь, как это выглядит? «Здрасьте, мама, Алина предпочла чужого ребенка вашей семье». Так?
— Это не чужой ребенок, это моя крестница будет! — Алина повысила голос. — И хватит давить на жалость. Твоя мама «готовится» каждый выходной так, будто ждет делегацию ООН. Я устала, Лев. Я просто хочу один выходной провести так, как хочу я.
Лев покраснел. Его напускное добродушие слетело, обнажив капризную, жесткую натуру, которую он обычно прятал за улыбками.
— Ты эгоистка, — выплюнул он. — Мы тебя приняли, окружили заботой. А ты? Тебе сложно посидеть три часа за столом? Пожрать вкусной еды? Люди мечтают о такой дружной семье, а ты нос воротишь.
— Дружной? — Алина горько усмехнулась. — Лёва, какая дружба? Твоя сестра Светлана всё время обсуждает мои наряды, намекая, что они дешёвые. Твоя тётка спрашивает, когда я, наконец, рожу, словно я инкубатор. А твоя мать... она просто сидит во главе стола и дирижирует этим парадом лицемерия.
— НЕТ! — рявкнул Лев. — Не смей так говорить! Одевайся. Мы едем. Я не собираюсь краснеть из-за твоих капризов.
Он схватил её куртку с вешалки и швырнул ей в руки. Тяжелая молния больно ударила Алину по пальцам.
Часть 2. Телефонный террор
Боль была резкой, но отрезвляющей. Алина посмотрела на покрасневший палец, потом на мужа. Она медленно повесила куртку обратно.
— Иди ты к лешему, Лев, — произнесла она отчетливо. — Езжай один.
Лев опешил. За три года он привык видеть её уступчивой, молчаливой, иногда плачущей в ванной, но всегда покорно садящейся в машину.
— Ты сейчас серьёзно? — прошипел он. — Ты хочешь скандала? Ты его получишь.
Он выхватил телефон и нажал на быстрый набор. Громкая связь включилась автоматически, или он сделал это специально, чтобы добить её авторитетом клана.
— Алло, сынок? Вы уже выехали? — раздался властный, чуть подрагивающий голос Ирины Игоревны. — Котлеты стынут, а Зоя Павловна принесла свой знаменитый рулет.
— Мам, тут такое дело... — Лев метнул на жену взгляд, полный злорадства и обиды. — Алина не хочет ехать. Говорит, подруга ей важнее нас.
На том конце повисла пауза. Не та, что в театрах, а бытовая, пропитанная осуждением пауза скандальной женщины.
— Что значит «не хочет»? — голос свекрови стал холодным. — Дай ей трубку.
Лев протянул телефон Алине, как оружие.
— Алина, деточка, — начала Ирина Игоревна елейно, но с металлическими нотками. — Лёва шутит? У нас семейный обед. Какая ещё подруга? Ты замужем, милая. Твоё место рядом с мужем, за столом свекрови. Мы же семья! Я встала ни свет ни заря, давление сто восемьдесят, а я жарю, парю... Для кого?
— Ирина Игоревна, доброе утро, — Алина старалась держать оборону. — Я уважаю ваш труд, но я предупреждала Льва. У меня…
— Меня не интересуют твои отговорки! — перебила свекровь, срываясь на визг. — Ты плюешь мне в душу! Я тебя как дочь... А ты! Если ты сейчас же не выйдешь из дома, можешь вообще забыть дорогу в нашу квартиру!
— Хорошо, — отрезала Алина. — Забуду.
Она нажала «отбой». Лев стоял, раскрыв рот. Его лицо пошло красными пятнами.
— Ты... ты бросила трубку? Матери? — он задыхался от возмущения. — Ты совсем страх потеряла?
В этот момент телефон Льва снова зазвонил. На экране высветилось: «Светлана».
— Ответь, — кивнула Алина. — Пусть вся стая выскажется.
Лев включил динамик.
— Лёва! Мама за сердце хватается! Валидол пьет! — визжала золовка Света. — Твоя царевна вообще берегов не видит? Мы тут все собрались, ждем, а она, видите ли, к подружке намылилась! Передай ей, что она дрянь!
— Слышала? — Лев посмотрел на Алину с торжеством. — Ты доводишь людей. Одевайся, живо! Поедем, извинишься, скажешь, что голова болела, помутнение было. Мама добрая, она простит.
Алина смотрела на него и видела не мужчину, а пустую оболочку, набитую чужими мыслями и страхами. Ему было тридцать два года, но пуповина, связывающая его с матерью, была толщиной с пожарный шланг.
— Я ни перед кем извиняться не буду, — тихо, но твердо сказала она.
— Ах так? — Лев начал метаться по тесной прихожей. — Тогда пеняй на себя. Я сейчас тётке Любе позвоню. Она тебе мозги вправит. Она педагог с сорокалетним стажем!
— Звони хоть Папе Римскому. Катись отсюда!
Часть 3. Осада
Следующие полчаса превратились в сюрреалистический кошмар. Лев не уезжал. Он устроил штаб карательной операции прямо в прихожей. Он звонил всем.
Тётка Люба по телефону вещала басом:
— Алина, это недопустимо. Семейные узы — это святое. Твой эгоизм разрушает брак. Ты обязана подчиниться коллективу. Кто ты такая без семьи мужа? Ноль без палочки!
Потом трубку взяла соседка свекрови, та самая Зоя Павловна, которую Алина видела два раза в жизни:
— Деточка, как не стыдно! Ирина Игоревна святая женщина! Мы тут сидим, ждем, а ты... Тьфу! Срамота!
Лев ходил вокруг Алины кругами, тыча телефоном ей в лицо.
— Видишь? Все говорят, что ты неправа! Все! Ты одна против всех. Неужели ты такая тупая, что не понимаешь? — он уже не выбирал выражений. — Собирайся, твою мать! Ты меня позоришь! Что я скажу соседям? Что моя жена гулящая и шляется по подругам вместо того, чтобы ухаживать за больной матерью?
Алина сидела на банкетке и молчала. Внутри нее натягивалась струна. Каждое слово, каждый визг из динамика, каждое оскорбление мужа закручивали колок этой струны всё туже.
— Ты просто ничтожество, — вдруг сказал Лев, нависая над ней. — Я тебя из такой дыры вытащил, в люди вывел. А ты нос воротишь от нормальной еды, от нормального общения. Жадная до своего времени? А кто за квартиру платит? Я!
— Мы платим пополам, — процедила Алина.
— Да что твои копейки! — заорал он. — Ты должна мне ноги мыть и воду пить за то, что я на тебе женился! Светка права была, ты — обычная приживалка!
Струна лопнула. Звук был почти физический, оглушающий.
Алина встала. Медленно. Её больше не трясло. Страх исчез, испарился, сгорел в пламени чистой, дистиллированной злости. Она посмотрела на Льва, и он, заметив этот взгляд, невольно сделал шаг назад. В её глазах не было слез. Там была пустота, готовая поглотить всё вокруг.
— Приживалка? — переспросила она. Голос её упал до шепота, от которого дрожали стекла. — Значит, так?
Часть 4. Истерика как оружие
Алина резко развернулась, схватила с полки тяжелую вазу с сухими цветами — подарок той самой тётки Любы — и со всей силы швырнула её в стену, прямо над головой Льва.
Осколки брызнули шрапнелью. Грохот был ужасающим.
— ДА ПОШЁЛ ТЫ! — заорала она так, что Лев присел, закрыв голову руками. — И МАМАША ТВОЯ, И СВЕТКА, И ТЁТКА, И ВСЯ ВАША СВОРА!
— Ты... ты чего? — пролепетал Лев, его лицо стало цвета мела. — Ты больная?
— БОЛЬНАЯ?! — Алина схватила его пальто и швырнула ему в лицо. Пуговицы больно хлестнули его по щеке. — Я три года терпела! Я жрала ваши жирные котлеты, от которых меня тошнит! Я слушала бред твоей маразматичной соседки! Я терпела, как вы обсасываете мои кости! ХВАТИТ!
Она не просто кричала. Она бесновалась. Это была не женская истерика со слезами и шмыганьем носом. Это был гнев валькирии, крушащей всё на своем пути. Алина схватила с тумбочки ключи от машины Льва и швырнула их в открытую дверь ванной. Они с звонким плеском упали в унитаз.
— УБИРАЙСЯ! — визжала она, наступая на мужа. — ВОН ОТСЮДА! ЧТОБЫ ДУХУ ТВОЕГО ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО! Я ТЕБЕ НЕ ПРИСЛУГА! Я ТЕБЕ НЕ СОБАЧКА ДРЕССИРОВАННАЯ!
Лев вжался в вешалку. Он никогда не видел её такой. Он ожидал слез, уговоров, молчаливого протеста. Но это? Это было стихийное бедствие. Он вдруг осознал, что физически боится этой женщины.
— Алина, успокойся, соседи вызовут... — начал он, заикаясь.
— ПУСТЬ ВЫЗЫВАЮТ! — перебила она, хватая его за лацканы пиджака и тряся как тряпичную куклу. — ПУСТЬ ВСЕ ВИДЯТ, КАКОЙ ТЫ ЖАЛКИЙ МАМЕНЬКИН СЫНОК! ТЫ ЖЕ МУЖИК, ИЛИ АППЕНДИКС СВОЕЙ МАМАШИ?! ВАЛИ К НЕЙ! ЖРИ ЕЁ ХОЛОДЕЦ, ПОКА НЕ ЛОПНЕШЬ!
— Да катись ты! — попытался огрызнуться Лев, но голос дал петуха.
— НЕТ, ЭТО ТЫ КАТИСЬ! — Алина толкнула его к двери с такой силой, что он ударился плечом о косяк. — ПРОВАЛИСЬ ТЫ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ СО СВОИМИ ТРАДИЦИЯМИ! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! ТЫ МНЕ ПРОТИВЕН!
Она схватила его ботинок, второй, который он так и не надел, и запустила им в него. Ботинок угодил мужу в бедро. Лев взвыл.
— Психопатка! — взвизгнул он, распахивая входную дверь. — Я уезжаю! Ты еще приползёшь! Ты пожалеешь!
— ДА ЧТОБ ТЕБЯ ЧЕРТИ ВЗЯЛИ! — орала она ему вслед на весь подъезд. — ЧТОБ ТЕБЕ ЛОПНУТЬ ОТ ИХ ЛЮБВИ!
Она вытолкала его на лестничную клетку, схватила его сумку с документами (он всегда брал её с собой) и вышвырнула следом. Сумка ударилась о перила и раскрылась, бумаги разлетелись по бетонному полу.
— И НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ! — Алина с грохотом захлопнула дверь.
Она не сползла по стене. Она не заплакала. Она стояла посреди разгромленной прихожей, тяжело дыша, и чувствовала, как по венам разливается невероятная, пьянящая лёгкость. Кровь бурлила. Адреналин смыл три года унижений. Она посмотрела на свои руки — они не дрожали.
Она прошла на кухню, налила себе стакан воды и залпом выпила. Затем взяла телефон, заблокировала номера Льва, Ирины Игоревны, Светланы и даже неизвестный номер тётки Любы.
Через час она, красивая, накрашенная и спокойная, ехала на такси к подруге.
Часть 5. Пир стервятников
Лев приехал к матери через полтора часа. Он был помят, без одного ботинка (пришлось искать его на лестнице, но шнурок порвался), с царапиной на щеке от пуговицы.
В квартире Ирины Игоревны стоял густой, тяжелый запах жареного лука, дешевых духов и старости. За столом сидели все: монументальная Ирина Игоревна, язвительная Светлана с тихим мужем, громогласная тётка Люба и любопытная соседка Зоя Павловна.
Когда Лев вошел, повисла тишина.
— А где... эта? — спросила мать, поджав губы.
— Она не приехала, — буркнул Лев, садясь на свободный стул. — Она... заболела. Головой.
— Я так и знала! — победно воскликнула Светлана. — Я же говорила, мам! Она нас ни в грош не ставит!
И тут началось. Обычно мишенью была Алина. Её обсуждали, ей давали советы, её критиковали за худобу, за работу, за молчаливость. Алина служила громоотводом, впитывающим яд этого семейства. Но сегодня громоотвода не было.
Энергия, привыкшая находить выход в унижении невестки, начала искать новую цель.
— Лёва, а почему ты такой мятый? — прищурилась тётка Люба. — Жена не погладила? Или ты сам не умеешь? Как можно в таком виде к матери являться? Неуважение!
— Да отстаньте вы, — огрызнулся Лев, накладывая себе салат.
— Как ты с тетей разговариваешь? — тут же вспыхнула Ирина Игоревна. — Мы тебя ждали, всё остыло! Ты не мог её заставить? Что ты за мужик такой, если баба тобой крутит?
— Мама, хватит! — Лев ударил вилкой по тарелке. — Я есть хочу.
— Посмотрите на него! — вступила Зоя Павловна. — Нервный какой. Весь в отца. Тот тоже вечно огрызался, пока не спился.
— Зоя Павловна, идите вы в баню! — не выдержал Лев.
Скандал разгорелся мгновенно. Без Алины, которая обычно сглаживала углы своим молчанием и покорностью, семья напоминала банку с пауками. Светлана обвинила Льва в том, что он испортил праздник. Тётка Люба припомнила Ирине Игоревне старый долг. Зоя Павловна оскорбилась и начала требовать извинений.
Лев сидел, опустив голову, и слушал этот гул. Он вдруг отчётливо понял: это не любовь. Это безумие. И Алина была единственным щитом, который спасал его от этой лавины.
Через месяц их привычный уклад рухнул окончательно.
Алина так и не извинилась. Она подала на развод. Квартира была её добрачная (о чем Лев в пылу ссоры забыл упомянуть, крича про оплату, он платил только за коммуналку и еду), и он был вынужден переехать к матери.
Теперь каждое воскресенье, а также понедельник, вторник и все остальные дни, он был главным блюдом на столе Ирины Игоревны. Родственники быстро разбежались. Тётка Люба перестала ходить, потому что переругалась со Светланой из-за наследства бабушки. Светлана с мужем перестали приезжать, потому что без безотказной Алины, которая помогала накрывать и убирать, Свете было лень возиться, а слушать нотации матери ей не хотелось. Зоя Павловна обиделась насмерть.
Остались только трое: вечно недовольная Ирина Игоревна, жалующаяся на давление, озлобленная разведенная Светлана, иногда забегающая за деньгами, и Лев.
Он сидел на той самой кухне, ел остывший, жирный плов и слушал бесконечный монолог матери о том, какую хорошую жену он упустил, ведь «Алина хоть и с характером была, но хозяйственная, не то что ты, дармоед».
Лев смотрел в окно на серый двор и вспоминал тот день, когда Алина швырнула вазу. Он вспоминал её искаженное, но прекрасное в своём гневе лицо. Он не ожидал этого. Он думал, она слабая. А она оказалась живой. И теперь эта жизнь текла где-то далеко, без него, а он остался здесь, в душном склепе, среди запаха лекарств и упреков, наказанный собственной глупостью и жадностью своей родни.
Счастливая жизнь была так близко. Всего-то и надо было — один раз сказать маме «нет». Но теперь было слишком поздно.
Типун тебе на язык, Лёва, — подумал он про себя, глядя на мать. — Сам себя и наказал.
Автор: Анна Сойка ©