В тот день осень решила показать свой самый скверный характер. Небо, затянутое свинцовыми тучами, низко нависало над городом, словно грозилось вот-вот рухнуть на крыши домов. Мелкий, противный дождь моросил с самого утра, превращая опавшую листву в скользкое коричневое месиво. Ветер завывал в подворотнях, швырял в лицо прохожим ледяные капли и заставлял плотнее кутаться в шарфы.
Наталья стояла под козырьком медицинского центра "Здоровье" и безуспешно пыталась вызвать такси. Приложение показывало какие-то сумасшедшие цены и время ожидания двадцать минут. Она зябко передернула плечами. Ее старенькое пальто, которое она все никак не могла собраться сменить на что-то более теплое, совершенно не грело.
Наталья приходила к эндокринологу. Очередной плановый осмотр, очередные анализы, очередные вежливые, но пустые слова врача: "В вашем возрасте, голубушка, нужно беречь себя. Щитовидка — дама капризная".
В свои сорок шесть Наталья чувствовала себя на все шестьдесят. Усталость накопилась где-то глубоко в костях, въелась в кожу, поселилась в потухших глазах.
"Жить для себя". Эту фразу ее муж, Игорь, любил повторять последние лет пятнадцать.
— Наташка, ну зачем нам дети? — говорил он, обнимая ее вечером на диване. — Это же пеленки, крики, бессонные ночи. А мы с тобой свободны! Захотели — в кино пошли, захотели — на море улетели. Мы же решили жить для себя! Посмотри на Петровых — вечно замотанные, денег нет, дети болеют. А мы короли!
Наталья кивала, соглашалась. А потом, когда он засыпал, тихо плакала в подушку. Она хотела детей. Безумно, до физической боли хотела. Но врачи разводили руками: несовместимость. Или что-то еще, непонятное, неуловимое. Игорь проверялся, принес справку, что у него, якобы, все в порядке, но "есть нюансы". Сказал, что проблема, скорее всего, в ней, но он ее такую, "бракованную", все равно любит.
На ЭКО он не согласился категорически. "Я не позволю мучить твой организм гормонами! Ты мне живая нужна, а не инвалид!". И Наталья смирилась. Решила, что так тому и быть. Раз Бог не дает, значит, их миссия — любить друг друга и заботиться друг о друге.
Она посвятила себя Игорю. Его карьере, его комфорту, его здоровью. Он начинал простым менеджером, а теперь был директором филиала крупной строительной компании. Наталья же так и работала библиотекарем. Тихая, незаметная работа, которая позволяла ей всегда быть дома раньше мужа, чтобы встретить его горячим ужином и идеально выглаженной рубашкой.
Дождь усилился. Наталья вздохнула и снова посмотрела на экран телефона. Машина все еще не найдена.
— Куда же вы все пропали? — прошептала она.
В этот момент к дверям медицинского центра подъехал знакомый черный внедорожник. "Мерседес" Игоря.
Наталья встрепенулась. Сердце радостно екнуло. Игорь! Он приехал за ней! Как он узнал? Она же не говорила, что идет к врачу, не хотела его волновать. Наверное, почувствовал. У них же такая связь, такое родство душ!
Она уже шагнула было из-под козырька, готовая помахать ему рукой, но что-то ее остановило. Игорь припарковался не у главного входа, где стояла она, а чуть дальше, у бокового крыльца, где располагалось отделение педиатрии.
Наталья замерла. Зачем он здесь? Может, заболел кто-то из сотрудников, и он, как хороший начальник, решил помочь? Или у кого-то из партнеров проблемы?
Дверь машины открылась. Игорь вышел. Он был без зонта, в своем любимом кашемировом пальто, которое Наталья чистила на прошлых выходных. Он открыл заднюю дверь и достал... детский комбинезон? Нет, это была автолюлька.
Наталья прищурилась. Зрение ее никогда не подводило. Игорь достал автолюльку, в которой, укутанный в теплый плед, спал младенец.
А следом из машины вышла женщина. Молодая, лет тридцати. Стройная, даже несмотря на просторную куртку. На голове — небрежный пучок, на лице — минимум косметики, но она была хороша той свежей, молодой красотой, которая не требует украшений.
Игорь что-то сказал ей, улыбаясь так тепло и нежно, как не улыбался Наталье уже очень давно. Он поправил капюшон на голове женщины, заботливо прикрыл ее от дождя полами своего пальто, пока они шли к крыльцу.
Женщина несла большую сумку с детскими вещами. Игорь нес ребенка. Он держал люльку уверенно, привычно, словно делал это каждый день.
Они поднялись по ступенькам и скрылись за дверьми с вывеской "Педиатр. Вакцинация".
Наталья осталась стоять под дождем. Она даже не заметила, как вышла из укрытия. Ледяные струи стекали по лицу, смешиваясь с внезапно выступившим холодным потом. Пальто промокло мгновенно, но она не чувствовала холода.
Внутри нее разверзлась черная дыра. Огромная, страшная, засасывающая все мысли, все чувства, всю жизнь.
Это не мог быть Игорь. Это галлюцинация. Побочный эффект от лекарств. Сон. Кошмар.
Но "Мерседес" с номерами "777" стоял здесь, реальный, осязаемый.
Наталья медленно, как лунатик, подошла к машине. Заглянула в салон через тонированное стекло.
На заднем сиденье валялась погремушка — яркий пластиковый жираф. А на переднем пассажирском сиденье лежала женская перчатка. Кожаная, тонкая, изящная. Не ее, Натальи, размера.
Мир качнулся. Наталья схватилась за ручку двери соседней машины, чтобы не упасть.
Значит, это правда. Значит, он врал.
Сколько она простояла так, глядя на проклятую погремушку, она не знала. Может, минуту, может, час. Время перестало существовать.
Двери клиники снова открылись. Они вышли.
Ребенок в люльке уже не спал, а кряхтел. Игорь наклонился к нему, пощекотал пальцем щечку и засюсюкал:
— А кто у нас такой сердитый? А кто у нас сейчас домой поедет к маме кушать? Тема, смотри, какой дождик!
"Тема". Артем. Имя, которое они с Натальей выбрали для своего нерожденного сына двадцать лет назад.
Женщина смеялась.
— Игорек, не балуй его. Он и так с рук не слезает.
"Игорек". Она называла его Игорьком. Наталья всегда звала его полным именем или "любимый".
Они подошли к машине. Игорь открыл дверь, начал ловко устанавливать люльку на базу isofix.
Наталья сделала шаг вперед. Из горла вырвался какой-то хрип, похожий на стон раненого зверя.
Игорь обернулся. Улыбка сползла с его лица мгновенно, сменившись выражением дикого, животного ужаса. Он побледнел так, что стал похож на мертвеца. Руки его затряслись, он выронил ключи в грязь.
— Наташа? — прошептал он одними губами.
Женщина тоже обернулась. Посмотрела на Наталью с испугом, но без удивления. Она знала. Она знала о существовании жены.
— Ты... — голос Натальи сорвался. — Ты же бесплоден... Ты же говорил...
Игорь сделал шаг к ней, протягивая руки, словно пытаясь загородиться от удара.
— Наташ, послушай... Это не то... Я все объясню...
— Что ты объяснишь? — закричала она, и этот крик, полный боли и отчаяния, эхом отразился от мокрого асфальта. — Что это не твой ребенок? Что это кукла? Что это не ты?
— Наташа, тише, люди смотрят! — зашипел он, оглядываясь. — Не устраивай истерику!
— Истерику? — Наталья засмеялась. Страшно, громко, безумно. — Я двадцать лет жила для тебя! Я убила в себе мать ради тебя! Я верила каждому твоему слову! А ты... У тебя сын? Тема?
Молодая женщина поспешно села в машину и захлопнула дверь, отгораживаясь от скандала.
Игорь, видя, что жена не унимается, вдруг резко изменился в лице. Страх прошел, уступив место злости и раздражению. Он поднял ключи, вытер их о пальто.
— Да, сын! — рявкнул он. — И что? Мне сорок восемь лет, Наташа! Я мужик! Мне наследник нужен! А ты что? Ты сухая ветка! Пустоцвет!
Эти слова ударили Наталью сильнее, чем пощечина. "Пустоцвет". Так называла ее свекровь в первые годы брака, пока Игорь не запретил ей.
— Но ты же говорил... Мы несовместимы... Ты любишь меня...
— Любил! — отрезал Игорь. — Или жалел, не знаю. Привык просто. Ты же удобная, Наташа. Как старые тапочки. Всегда дома, всегда все готово, мозг не выносишь. А мне жизни хотелось! Настоящей! Смеха детского, пеленок этих чертовых! Я жить хотел, понимаешь?!
— Мы же решили жить для себя... — прошептала Наталья.
— Это я для тебя сказку придумал, чтобы ты не ныла! — зло бросил он. — Чтобы не чувствовала себя неполноценной. Я благородство проявил! А мог бы вышвырнуть тебя еще пятнадцать лет назад и найти нормальную, здоровую бабу!
Он шагнул к ней вплотную, нависая, давя своим авторитетом, как делал всегда, когда хотел ее подчинить.
— Так что слушай меня внимательно. Раз уж ты все увидела... Вали домой. Собирай свои манатки. Квартира моя, я ее до брака покупал, ты там никто. Дачу я на маму оформил. Машину... ладно, "Матиз" свой можешь забрать, заслужила за выслугу лет. Даю тебе два дня. Чтобы духу твоего не было!
— Но мне некуда идти... — пролепетала Наталья. У нее не было своего жилья. Родители умерли давно, их квартиру продали, деньги вложили в бизнес Игоря, который потом прогорел.
— Проблемы индейцев шерифа не волнуют, — цинично усмехнулся он. — К подружкам иди. В общагу. Мне плевать. Я хочу привести сюда свою семью. Своего сына.
Он развернулся, сел в машину. Двигатель мощно взревел. "Мерседес" сорвался с места, обдав Наталью грязью из-под колес, и исчез в пелене дождя.
Наталья осталась одна. Посреди серого, равнодушного города.
Как она добралась домой, она не помнила. Кажется, шла пешком, не разбирая дороги, натыкаясь на прохожих, не чувствуя ни холода, ни усталости.
Квартира встретила ее уютом и теплом. Тем самым уютом, который она создавала годами. Занавески, которые она шила сама. Картины, которые она вышивала. Цветы на подоконниках, которые она поливала каждое утро.
Теперь все это было не ее. Это было декорацией для чужой жизни. Для той, молодой, с пучком на голове. Для маленького Темы.
Наталья прошла в спальню. Опустилась на кровать. Сил не было даже плакать. Была только пустота. Огромная, звенящая пустота внутри черепной коробки.
Она "сухая ветка". "Старые тапочки". "Никто".
Игорь прав. Она никто. Без него, без этой семьи, без этой иллюзии счастья — она никто.
Наталья лежала, глядя в потолок, пока за окном не стемнело. Мысли текли вяло, лениво. Может, выпить таблеток? У нее много снотворного. Уснуть и не проснуться. И не будет этой боли, этого унижения.
Она встала, пошла на кухню за водой. На столе стояла вазочка с печеньем. Овсяным, которое любил Игорь. Она машинально взяла одно, откусила. Сухое. Безвкусное.
Взгляд упал на газету, лежавшую на подоконнике. "Вестник района". Там было объявление, обведенное красным маркером — она сама обводила, хотела сдать старые книги.
"Приюту для бездомных животных требуется помощь. Корма, ветошь, руки. Мы находимся..."
Животные. Собаки, кошки. Они ведь тоже никому не нужны. Их тоже выбрасывают, как старые тапочки, когда они надоедают или стареют.
Наталья вдруг вспомнила, как в детстве мечтала стать ветеринаром. Лечить щенков, спасать котят. Но мама сказала: "Фи, Наташа, это грязь, это блохи. Будешь библиотекарем, это интеллигентно".
И она стала интеллигентным библиотекарем. И интеллигентной женой-тряпкой.
Наталья решительно вытерла сухие глаза. Нет. Умирать она не будет. Слишком много чести для Игоря.
Она начала собираться. Чемоданов у нее не было — Игорь забирал единственный в командировки. Она достала большие клетчатые сумки, с которыми ездила на рынок.
Одежда. Книги. Фотографии... Нет, фотографии она оставит. Пусть он смотрит на них и помнит. Или пусть сжигает. Ей все равно.
За два часа она собрала свою жизнь в три клетчатые сумки.
Утром она позвонила на работу и взяла отпуск за свой счет. Потом позвонила подруге, Лене, единственной, кто остался после зачистки круга общения, проведенной Игорем.
— Лен, можно я у тебя поживу пару дней? Игорь меня выгнал.
— Господи, Наташка! Конечно! Приезжай сейчас же! Этот козел... Я всегда знала!
Лена жила в малюсенькой двушке на окраине с двумя котами и вечным беспорядком. Но она встретила Наталью как родную. Напоила чаем с коньяком, уложила на диван, накрыла пледом.
— Ничего, прорвемся, — приговаривала она, гладя Наталью по голове, как маленькую. — Ты сильная. Ты умная. Ты свободна теперь! Понимаешь? Свободна!
Свободна. Это слово звучало странно. Пугающе. Что делать с этой свободой в сорок шесть лет, без денег, без жилья, без семьи?
На следующий день Наталья поехала в приют по объявлению. Ей просто нужно было куда-то деть себя, занять руки и голову.
Приют оказался старым коровником в промзоне. Лай сотен собак оглушил ее еще на подходе. Вонь стояла невыносимая.
Наталью встретил угрюмый бородатый мужик в грязном комбинезоне.
— Чего надо? — буркнул он.
— Я... по объявлению. Помочь.
— Помочь? — он смерил ее взглядом — чистое пальто, шарфик. — Ну, бери лопату, иди вольеры чистить. Там дерьма по колено.
Наталья взяла лопату. И пошла.
Первые полчаса ее рвало. От запаха, от вида нечистот. Потом она привыкла. Она работала остервенело, до мозолей, до боли в спине. Выгребала грязь, меняла подстилки, наливала воду.
Собаки смотрели на нее из-за решеток. Разные. Огромные кавказцы и маленькие дворняжки. Старые, слепые, трехногие. Брошенные. Преданные.
Один пес, старый рыжий спаниель с мутными глазами, подошел к решетке и лизнул ей руку.
Наталья села прямо в грязь и заплакала. Впервые за эти дни. Она плакала, обнимая грязную решетку, а пес скулил и тыкался мокрым носом ей в ладонь, утешая.
— Ты моя хорошая, — шептала она. — Ты тоже одна? И я одна. Мы с тобой никому не нужны.
— Ну зачем же в грязь-то? — раздался голос над головой.
Наталья подняла голову. Перед ней стоял высокий мужчина в ветровке цвета хаки. Не тот бородач, другой. Лицо обветренное, морщины у глаз, но взгляд ясный, спокойный.
— Вставайте, — он протянул ей руку. Большая, теплая ладонь. — Простудитесь.
Наталья встала, отряхивая пальто.
— Я... я просто...
— Вижу. Тяжело с непривычки. Я Павел. Владелец этой богадельни.
— Наталья.
— Наталья... Красивое имя. Редкое сейчас. Вы плакали из-за Рыжего? Не переживайте, у него опухоль, но мы лечим. Он боец.
— Нет, я... из-за себя, — честно призналась она.
Павел внимательно посмотрел на нее.
— Бывает. Иногда к нам приходят люди, которым хуже, чем собакам. Мы всех принимаем. И души лечим, и вольеры чистим. Пойдемте чай пить, Наталья. У меня травяной, с мятой.
Они пили чай в вагончике, служившем и офисом, и ветеринарным кабинетом. Павел рассказывал о приюте, о каждой собаке как о человеке. Он был бывшим военным, полковником в отставке. Продал квартиру, машину, дачу, чтобы построить этот приют. Жил здесь же, в вагончике.
— Жена ушла, сказала, что я чокнутый, — спокойно говорил он. — Дочь взрослая, в Питере живет. А я вот... нашел себя здесь. Эти хвосты — они ведь не предадут. Не соврут. Любят просто за то, что ты есть.
Наталья слушала его и чувствовала, как внутри разливается тепло. Впервые за долгое время ей было спокойно.
Она стала приезжать в приют каждый день. После работы в библиотеке (которую, слава богу, сохранила) мчалась на другой конец города. Надевала старую куртку, резиновые сапоги и шла к своим "хвостам".
Павел был рядом. Он учил ее делать уколы, обрабатывать раны, варить кашу в огромных котлах. С ним было просто. Надежно.
Однажды, спустя три месяца, Павел сказал:
— Наташа, мне помощник нужен. Постоянный. Администратор. Зарплата небольшая, но есть комната здесь, во флигеле. Теплая, с душем. Ты как?
Наталья посмотрела на него. На его руки с въевшейся землей. На его добрые глаза.
— Я согласна, Паша.
Она переехала в приют. Сдала свою "Матиз" в ломбард, чтобы купить собакам лекарства. И начала новую жизнь. Жизнь, в которой было много грязи, лая, тяжелого труда, но еще больше — любви. Настоящей, бескорыстной любви сотен живых существ.
С Павлом они сблизились незаметно. Сначала просто чаепития по вечерам. Потом долгие разговоры под звездами. Потом...
Это случилось весной. Они выгуливали собак в поле за приютом. Солнце припекало, пахло талой землей и первой травой.
— Наташа, — Павел остановился и взял ее за руку. — Я не мастер говорить красиво. Старый солдат. Но я хочу сказать... Ты отогрела мое сердце. Я думал, оно уже камнем стало после Чечни и развода. А ты... ты как солнце.
Он достал из кармана маленькую коробочку. Там было серебряное кольцо, простое, но очень изящное.
— Выходи за меня. Дворцов не обещаю, но любить буду. И в обиду никому не дам.
Наталья заплакала. Но это были слезы счастья.
— Я согласна, Паша.
Они расписались через месяц. Тихо, без помпы. Лена была свидетельницей и рыдала громче невесты.
Прошел год.
Наталья сидела в кабинете приюта, разбирая накладные на корм. Она постриглась коротко, загорела, в глазах появился озорной блеск. Она больше не была "сухой веткой". Она была хозяйкой большой, шумной семьи.
Дверь скрипнула.
— Мы закрыты, приемные часы с двух... — начала она, не поднимая головы.
— Наташа?
Этот голос. До боли знакомый, но какой-то чужой, надтреснутый.
Наталья подняла глаза. В дверях стоял Игорь.
Она едва узнала его. Он постарел, осунулся. Под глазами мешки, лицо серое, небритое. Дорогое пальто выглядело помятым, ботинки грязные.
— Ты? — спокойно спросила она. Сердце даже не екнуло. Ни боли, ни страха. Только легкое удивление.
— Я тебя еле нашел, — хрипло сказал он. — Лена адрес не давала, пришлось припугнуть...
— Зачем?
Игорь прошел в кабинет, сел на стул без приглашения.
— Наташа, я... я вернулся.
— Куда вернулся? Ко мне? — Наталья усмехнулась. — Ты же выгнал меня.
— Ошибка это была! Страшная ошибка! — он схватился за голову. — Юля эта... она аферистка! Ребенок не мой!
— Как не твой? — Наталья подняла брови. — Ты же говорил "копия", "наследник".
— Да какая копия! — Игорь махнул рукой. — ДНК-тест я сделал недавно. Не мой! Она нагуляла его, а мне лапшу на уши вешала! Деньги тянула. Квартиру я на нее переписал... половину. Идиот!
Он поднял на Наталью глаза, полные слез.
— Наташа, прости меня! Я все потерял. Бизнес пошел под откос, Юля меня обобрала и выгнала. Я сейчас у матери живу. Но это ад! Мать пилит с утра до ночи... Наташа, давай начнем сначала?
Он потянулся к ней через стол, пытаясь взять за руку.
— Ты же любишь меня! Мы столько лет вместе! Я помню, ты добрая, ты все простишь. Мы квартиру снимем, я поднимусь, я еще могу! Тебе в этой помойке не место, ты же библиотекарь, интеллигентная женщина...
Наталья смотрела на него и видела перед собой не любимого мужа, а жалкого, побитого жизнью эгоиста. Он пришел не потому, что любит. А потому, что ему плохо. Ему нужна удобная жилетка, кухарка, служанка. Старые тапочки.
— Руки убери, — тихо сказала она.
Игорь отдернул руки, словно обжегся.
— Наташа...
— Интеллигентной женщины больше нет, Игорь. Она умерла в тот день под дождем, у клиники. Есть Наталья Павловна, зоозащитник. И жена Павла Андреевича.
— Какого Павла? — опешил он. — Ты... замуж вышла? За кого? За бомжа какого-то местного?
— За Настоящего Человека.
Дверь распахнулась. Вошел Павел. В камуфляже, огромный, спокойный, за его спиной виднелась морда огромной овчарки.
— Наташа, там корм привезли, нужно... — он замолчал, увидев гостя. — А это кто?
— Это прошлое, Паша, — сказала Наталья, вставая и подходя к мужу. Она положила голову ему на плечо. — Оно заблудилось.
Павел смерил Игоря тяжелым взглядом.
— Прошлое? Ну, раз заблудилось, надо дорогу показать. Выход там, гражданин.
Игорь вскочил. Он посмотрел на Павла, на его могучие плечи, на оскалившуюся овчарку. Посмотрел на Наталью — цветущую, спокойную, счастливую. Чужую.
— Ты пожалеешь! — визгливо крикнул он. — Ты будешь локти кусать! Променяла меня на псарню!
— Вон! — рявкнул Павел так, что задрожали стекла.
Игорь вылетел из вагончика пулей.
Наталья и Павел подошли к окну. Они видели, как Игорь бежал к воротам, спотыкаясь в грязи, как шарахался от лающих собак. Он был жалок и смешон.
— Кто это был? — спросил Павел, обнимая жену.
— Никто, — ответила Наталья. — Просто пустое место.
Она повернулась к мужу и поцеловала его.
— Пойдем корм принимать, Паш. У нас много дел. Жизнь продолжается. И она прекрасна.
Они вышли на улицу. Солнце светило ярко, заливая двор золотым светом. Собаки радостно лаяли, приветствуя хозяев.
Наталья вдохнула полной грудью. Воздух пах свободой, весной и счастьем. Она знала точно: Бог не дал ей своих детей, чтобы она могла спасти сотни чужих жизней. И чтобы однажды она встретила того, кто полюбит ее по-настоящему.
А "сухая ветка" расцвела. Да так, что всем на зависть.
***
Вечером они сидели у костра. Рыжий спаниель, который пошел на поправку, спал у ног Натальи. Павел играл на гитаре что-то тихое, душевное.
Наталья смотрела на огонь и думала. О том, как причудлива судьба. О том, что боль — это не конец, а начало. Болезненное, страшное, но необходимое начало чего-то нового.
Если бы Игорь не предал ее, она бы так и прожила жизнь "тенью". Удобной мебелью. Не узнала бы своей силы. Не нашла бы своего призвания. Не встретила бы Павла.
Спасибо тебе, Игорь. Спасибо за предательство. Ты убил во мне рабыню и родил Женщину.
— О чем задумалась? — спросил Павел, откладывая гитару.
— О том, что я счастливая, — улыбнулась Наталья. — И о том, что "жить для себя" — это самая большая глупость. Жить нужно для кого-то. Для тех, кто слабее. Для тех, кто любит. Вот тогда это Жизнь.
Павел прижал ее к себе.
— Ты моя мудрая. Ты моя любимая.
Наталья закрыла глаза. Ей было сорок семь лет. И все самое лучшее было еще впереди.
**КОНЕЦ**