— Ты что, совсем замёрзла? Иди сюда, быстрее!
Голос был низким, с акцентом, но тёплым — как та самая кабина, из которой он высунулся, махая рукой. Ирина стояла у своей машины, прижав к груди пуховик, и думала, что сейчас просто умрёт.
Не от холода даже, от злости на себя. Как она могла отправиться в дальний путь не проверив подогрев машины? Да и ещё не посмотрев прогноз погоды! Она. Она, которая всегда всё планирует, просчитывает, контролирует.
А теперь стояла на забитой трассе, где снег валил так, будто небо решило закопать всех заживо.
— Я… у меня машина, — прокричала она сквозь ветер.
— Машина никуда не денется! А ты денешься, если тут останешься. Давай, не спорь!
Ирина оглянулась. Впереди, хвост из фур и легковушек. Позади — то же самое. Граница закрыта. Дорога не чищена. Телефон показывал одно деление, и то через раз. Она сжала зубы и пошла к его фуре.
Внутри пахло кофе, табаком и чем-то ещё — мужским, простым, успокаивающим. Он протянул ей плед.
— Меня зовут Кшиштоф. Но все говорят Кшиш. Так проще.
— Ирина, — выдохнула она, стягивая мокрые перчатки. — Спасибо.
— Не за что. Тут все в одной лодке. Вернее, в одной метели.
Он улыбнулся, и она впервые разглядела его толком. Лет сорок пять, может, чуть больше. Крупный, но не грузный. Лицо обветренное, руки — рабочие, с трещинами на костяшках. Глаза светлые, добрые. Не из тех, кто лезет с вопросами.
Ирина кутнулась в плед и прислонилась к стенке кабины. Тепло обволакивало медленно, но верно.
— Ты куда ехала? — спросил он, наливая из термоса что-то дымящееся.
— В Калининград. К сестре. Она там живёт. Ну, то есть жила… теперь уезжает.
— Далеко?
— В Испанию. Муж её туда зовёт. Работа, дети, всё дела.
Она взяла кружку. Чай. Крепкий, с сахаром.
— А ты не хочешь? — спросил он осторожно.
— Куда?
— Ну… уехать тоже. К ней, например.
Ирина усмехнулась.
— Я? Нет. У меня работа. Квартира. Мама. Всё как у всех.
— Это не ответ.
Она посмотрела на него и вдруг поняла, что не знает, что ответить. Потому что если честно, то она просто не думала об этом. Не позволяла себе.
Снаружи выл ветер. Снег барабанил по стеклу. Кшиш включил музыку — что-то польское, мягкое, под гитару.
— У тебя семья? — спросила Ирина, чтобы сменить тему.
— Был. Жена ушла лет семь назад. Сын остался со мной. Вот, смотри.
Он полез в бардачок и достал телефон. На экране — парень лет двадцати, в форме повара, с широкой улыбкой.
— Бартош. Учится в Варшаве. Хочет свой ресторан открыть. Я ему говорю: давай, только не забывай старика.
— Он похож на тебя.
— Нос мой. Упрямство — её.
Они засмеялись.
Ирина провела пальцем по краю кружки.
— А у меня дочь. Живёт в Москве, работает. Видимся редко. Она говорит, что я слишком много контролирую. Может, и правда.
— А муж?
— Был. Ушёл года четыре назад. К другой. Помоложе, поактивнее. Я не держала.
— Не держала или не хотела?
Ирина замолчала. Потом выдохнула.
— Устала держать. Он всё время жаловался: то я холодная, то занятая. А я просто работала. Кто-то же должен был зарабатывать, пока он «искал себя». Нашёл, кстати. Себя и её. Живут теперь в Подмосковье, строят дом. А я осталась в квартире, где мы начинали.
Кшиш кивнул. Не стал утешать, не стал говорить «всё будет хорошо». Просто налил ещё чаю.
Часа через два им позвонили с границы: дорогу не откроют до утра. Может, и дольше.
— Ложись, — сказал Кшиш. — Я тут спать не буду. Посижу, послежу, чтобы не замёрзли.
— А ты?
— А я привык. Одеяло возьму, на переднем сиденье посплю.
— Не надо. Давай… вместе как-то. Всё равно нас двое, теплее будет.
Он посмотрел на неё с удивлением, потом кивнул.
Устроились как смогли: она ближе к стене, он с краю, укрывшись одним пледом на двоих. Сначала было неловко. Потом — просто тепло. И тихо.
— Знаешь, — сказала Ирина в темноте, — я давно так не разговаривала. Ни с кем. Подруги, всё о детях, внуках, диетах. Мама, про здоровье и таблетки. На работе, начальство, отчёты. А просто… поговорить. Как сейчас.
— Я тоже, — признался он. — В дороге много думаешь. Но не говоришь. Не с кем.
Она повернулась к нему. Лица почти не видела, только контур.
— А тебе не страшно? Ездить одному, через границы, по чужим странам?
— Страшно бывает. Но не от этого. Страшно, что приедешь домой, а там никого. И ты поймёшь, что уже и не нужен никому. Вот это страшно.
Ирина сглотнула. Потому что это было про неё. Про то, о чём она не говорила даже себе.
— Я тоже боюсь, — прошептала она. — Что так и проживу. Правильно, тихо, никому не мешая. И никто не заметит.
Кшиш протянул руку и накрыл её ладонь своей. Тяжёлой, тёплой.
— Я заметил.
Она не ответила. Просто сжала его пальцы.
К утру буря стихла. Свет пробивался сквозь заиндевевшие стёкла. Ирина проснулась от звука, где-то впереди завели мотор. Граница открывалась.
Кшиш уже сидел за рулём, пил кофе из термоса.
— Доброе, — сказал он. — Сейчас начнут двигаться. Ты успеешь к своей машине?
— Да. Спасибо тебе. Правда.
Она собрала вещи, натянула куртку. Уже у двери обернулась.
— Кшиш…
— Да?
— Мне было хорошо. С тобой. И тепло. Спасибо, что не дал замёрзнуть.
Он улыбнулся.
— Мне тоже.
Ирина хотела уйти, но он вдруг окликнул:
— Подожди.
Она замерла.
Он полез в карман, достал мятую визитку.
— Тут мой номер. Телефон. Если что.
Ирина взяла карточку. Смотрела на неё, потом на него.
— Зачем?
— Затем, что… я не хочу, чтобы это закончилось вот так. Я буду возвращаться через месяц. Через Калининград. Если ты захочешь… я могу заехать. Кофе выпить. Поговорить. Просто поговорить.
— Просто?
— Или не просто. Не знаю. Я не умею красиво говорить. Я водитель. Что живу, как еду: по маршруту. А тут… тут я почувствовал, что хочу свернуть.
Ирина стояла, и внутри всё сжималось. От страха. От надежды. От того, что вдруг появилось… странное желание…
— А если я не позвоню? — спросила она тихо.
— Тогда я пойму, — ответил он серьёзно. — И не буду больше звонить. Честно.
Она кивнула, сжала визитку в кулаке и вышла.
К машине шла, не оборачиваясь. Села за руль. Завела. Поехала.
А визитку положила в карман. Не выбросила.
Через месяц, когда телефон зазвонил поздним вечером, она долго смотрела на экран. Потом подняла трубку.
— Я в городе, — сказал его голос. — Если ты не против… Давай встретимся.
Ирина закрыла глаза.
— Я на Ленинском, дом восемь. Четвёртый этаж.
— Буду через двадцать минут.
Она повесила трубку, подошла к зеркалу, поправила волосы. Сердце билось как чужое. Страшно. Глупо.
Но она пошла открывать дверь. Дверь в свою новую жизнь. Которая была для неё тайной.
«Самое прекрасное, что мы можем испытать, — это ощущение тайны. Она источник всякого подлинного искусства и науки. Тот, кто не знаком с этим чувством, кто утратил способность удивляться и благоговеть, тот подобен мертвецу, и глаза его закрыты». — Альберт Эйнштейн
🦋Обязательно подписывайтесь на мой канал и ставьте лайки. Этим вы пополните свою копилку, добрых дел. Так как, я вам за это буду очень благодарна.😊👋
Здесь Вы можете поддержать автора чашечкой ☕️🤓. Спасибо 🙏🏻