Не родись красивой 36
Сидеть Фрол не мог. Известие сына подняло его на ноги. Коля тоже встал.
— В город собрался?! — Фрол даже вытянул шею вперёд, будто недослышал. — А чего ты там делать станешь? Кто тебя там ждёт?
— Устроюсь. На работу. Люди же живут.
— Где это слыхано, чтоб из дома уходили? — Фрол сердито захлопал ресницами. — Земля-то вот она, рядом. Хозяйство есть. Мы ж рядом всегда жили.
— Сам же сказал, бать, что отделить хочешь.
— Так то Кондратку отделить надо. Он старший. А ты ещё молод. Время придёт — и тебя отделим.
Николай покачал головой.
— Не буду ждать. Не хочу. Сейчас хочу. Уйду — и всё. Пусть Кондрат успокоится.
Фрол замер. Он чувствовал: сейчас сын скажет то, от чего повернётся вся их жизнь.
Николай вздохнул и выдавил:
— Мы… это… с Ольгой решили пожениться.
Фрол вскинул глаза. В них было непонимание, тревога и глухой страх.
— Как — пожениться? — голос его стал хриплым. — Ты …на барыне?
— Да какая она барыня, бать… Она такая же, как мы все.
— Все да не все, — буркнул Фрол, отводя взгляд, её и слепой узнает, не нашего корня. Не зря прозвали городской.
— Вот потому и уйдём в город. Чтобы никому глаза не мозолить. Не могу я без Ольки. И она ко мне тянется. А здесь жить мы не можем. Она мне выходит… вроде, как родня.
Он замолчал.
Фрол смотрел на сына долго, пристально. В глубине взгляда мелькало что-то болезненное — словно старый страх, смешанный с нежданной гордостью и тяжким осознанием, что настал миг отпускать.
— Господи… — выдохнул он. — В барыню влюбился… Ишь ты.
Он перевёл дыхание и тихо спросил:
— А она… согласна?
Николай едва улыбнулся — впервые за все эти дни.
— Согласна, бать.
Фрол нахмурился, подбородок его подёргивался.
- Колька, не отпущу я тебя. В городе нет ничего у тебя. А здесь – дом. Жену приведешь, жить будете.
—Нет, Николай покачал головой не уговаривай ты меня. Всё равно уйду. И Ольга здесь мучается. Ты сам видишь — Кондрат бесится. Да не только из-за неё… из-за всего. А она меня выбрала. Я люблю её, бать. Мы уйдём.
Фрол расстегнул ворот, будто дышать трудно стало, перевёл взгляд куда-то в сторону, на пустой загон.
— Да кто ж вас там ждёт? — глухо спросил он. — Никто. Ни у тебя, ни у неё ни копейки за душой. Пропадёте. Как жить-то будете? Ольга… она ведь ни к какому делу. Хоть и девица неплохая, а руки-то у неё барские. Пропадёшь с ней, Николай. А дитё родится? Куда вы с ним? И сюда потом не воротишься — люди осудят, и нам оправданий не найдёшь.
Николай опустил голову, но говорил твёрдо:
— Я знаю, что обратно дороги нет. Поэтому и не вернёмся. Но без Ольги я не могу, бать. И как мы с Кондраткой собачимся — так тоже нельзя. Решать надо что-то. Вот мы и решили.
Фрол медленно повернул голову к сыну, пристально, как будто впервые, вглядывался в него.
— А она-то… не против? — спросил он осторожно. — Ольга?
— Не против, — тихо ответил Николай. — Сама сказала.
Фрол вздохнул, щёки его едва дрогнули.
— Значит… люб ты ей? — спросил он, но голос был.
— А может, не люб, а Колька? Может, она просто бежать отсюда хочет. Вы вокруг неё, как петухи. А она от того страдает. Вот и решила: «уйду с ним — всё лучше, чем тут мучиться». Ты парень мягкий, податливый. С тобой жить можно. А только без любви-то как? — Фрол поднял на него глаза, в которых стояла и тревога, и тоска. — Скажу я тебе честно: без любви никак.
— Да нет, — горячо возразил Николай. — Любит она меня. Я же чувствую.
Фрол смотрел на него долго. В глазах — читалось сомнение, какая-то тихая жалость, робкая надежда.
— Ну… может, и любит, — произнёс он, медленно и тяжело. — Может…
Отец хотел добавить ещё что-то, но слова застряли. Он поставил локти на колени, обхватил голову руками и тихо вздохнул — так, что сердце у Кольки сжалось.
— Там же у нас, в городе, дядька Игнат живёт, — тихо сказал Николай. — Может… может, он поможет.
Фрол задумчиво почесал подбородок. Глаза его сузились, лицо омрачилось воспоминанием.
— Может, и поможет… — произнёс он медленно. — Только сам знаешь: у него жена больная, девки. Лишнего у него нет. Да и домишко…, Фрол махнул рукой, глянуть страшно. К себе-то он вас вряд ли примет. А где жить будете? Венчаться где? Здесь церковь закрыли, в городе — и подавно. А сунетесь в какую контору… так у вас никаких бумаг-то и нет.
— Папань… — Николай вздохнул. — Да сейчас ни у кого никаких бумаг нет.
— Не скажи, — Фрол качнул головой. — Новая власть по-новому метёт. Всё теперь бумага решает. Хотя…, он перевёл взгляд на сына, у тебя ведь вроде метрика есть? А? Её бери. А может… — Фрол запнулся, зная, что ступает на тонкий лёд. — Может, Кондратку попросить? Пускай спросит председателя, тот справку какую напишет…
— Нет, бать, — резко, даже слишком резко, перебил его Николай. — Кондратку я просить не буду. Ты сам видишь, почему. Когда он узнает, что я с Олькой ухожу…, Коля на мгновение сжал кулаки, он совсем взбесится.
Фрол тяжело перевёл дух.
— Так всё одно не скроешь… — вымолвил он глухо. — Всё равно узнает. Деревня — она же, как решето: всё прознается.
Фрол помолчал, собираясь с мыслями. В нём боролись тревога, отцовская забота, невысказанная печаль.
— Ладно, — сказал он. — Сам я к Степану Михайловичу схожу. Спрошу его. Может, он и напишет бумагу… какую надо.
Он поднял глаза, будто ожидая благодарности. Но в ответ увидел в сыне страх, надежду и решимость.
— А матери… как скажем? — тихо произнёс Фрол. — Мать… мать ведь переживать будет. Так переживать… Господи…
Фрол поднялся, отёр ладонью пот со лба.
— Ладно, давай доделывать. Помощники… — буркнул он, глядя то на сына, то на перекошенную кормушку. Думал, вырастут, опорой мне будут на старости лет. А они выросли… Один во власть ударился, другой и вовсе в бега метит. Какая уж тут помощь от вас…
— Бать, ты ещё не старый, — осторожно сказал Николай.
— Это сейчас не старый… — буркнул Фрол. — А вот пройдёт годков пять…
— Ладно тебе, бать, не наговаривай. Ты нормальный, сильный. А там видно будет.
Фрол махнул рукой — то ли соглашаясь, то ли отгоняя тяжёлые мысли. И снова взялся за работу.
Пилили, прибивали, чистили — молча, сосредоточенно. Каждый думал свою думу, и думы эти тяготили.
Во дворе появилась Евдокия.
— Ну что, как вы тут? — она окинула взглядом загон. — Ох, ну вы сегодня за день управитесь.
Было видно, что она довольна.
— Обедать пошли, —позвала она, разворачиваясь к избе.
— Погоди-ка, мать, — остановил её Фрол. — Подь-ка сюда. Колька-то… вон что надумал.
— Что? — Евдокия подошла ближе.
— В город хочет уходить.
Евдокия замерла. Посмотрела сначала на мужа, потом на Николая — взглядом испуганным, непонимающим.
— Как это… уходить? — выдохнула она едва слышно.
— А вот так.С Ольгой они…, Фрол поискал слово,, снюхались. Решили уйти.
Евдокия охнула.
— С Олькой… — выдохнул еле слышно. — Напхалась она нам на головушку… говорила я себе: не к добру эта баронька. Так и есть — не к добру.
Повернулась к сыну:
— Куда ж ты, сынок, пойдёшь? Кто тебя там, в городе, ждёт? Будешь маяться, холодный-голодный. Нет, Коленька, нехорошее это решение. Оставь его… останься здесь, дома.
—Нет, мамань, Николай поднял голову прямо,, я уже решил.
Евдокия всхлипнула, выступили слёзы.
— Что ж ты, сынок… кого ж в жёны выбрал? — дрожащим голосом продолжала она. — Неужто среди наших девок нет тебе пары? Девки и бойкие, и красивые, и к каждой работе приученные. А эта…барыня и есть - барыня.
—Мамань, мягко, но твёрдо сказал Николай, я люблю её.
Евдокия тихо ухнула, как будто в ней что-то оборвалось. Плечи затряслись, она закрыла лицо передником.
Фрол подошёл, положил ей руку на плечо.
— Ну-ну, будет, мать. — Голос его был строг, но сочувственный. Жизнь заставит, научится. Нужда не тётка. Будет и стирать, и мыть, и работать.
Но Евдокия плакала — тихо, глухо, как плачут, когда душа не выдерживает.
— Мамань… ну ладно тебе, — Николай подошёл поближе, неловко коснулся её руки. — Город-то недалеко. Приходить буду. Я ж не навсегда…
— Вот она, жизнь-то… — Евдокия подняла на мужа заплаканные глаза. Не успели подняться, и на тебе…
— Ладно, мать, — проговорил Фрол. — Всегда ведь дети из дома уходят.
— Уходят-то уходят…, Сокрушалась она да только на соседнюю улицу. А этот куда? Несмелый, тихий… Да сожрёт его тот город, сожрёт вместе со всеми потрохами…
— Мамань, да ты что такое говоришь? — возмутился Николай, но тихо, почти виновато.
—Ладно, мать, добавил Фрол, не переживай. Научится он за себя стоять. Ты сама говоришь — жизнь научит.
Евдокия ещё долго всхлипывала, утирая слёзы.
— Пойдёмте, — сказала она, уставшим голосом. — Девки, небось, уже стол накрыли.
Остановилась, повернулась:
— А Олька-то… она согласная?
— Согласная, мамань, — тихо ответил Николай.
Евдокия ничего не сказала.Только глубоко вздохнула, тяжело, беспокойно, и пошла к двери.
— Пойдёмте, — сказал Фрол. — Обедать пора.
Фрол шёл к председателю не торопясь. Будущий разговор тяготил. Просьба была настолько необычной, что Фрол сомневался, что найдутся ли у него те слова, которые будут убедительными. Надежда была лишь на то, что Степан – свой человек, с которым вместе росли и жили. Фрол специально дождался, когда Кондрат вернётся домой, что бы тот пока не знал о намерении Николая. Перед дверью Фрол постоял, провёл ладонью по лицу, вздохнул и тихонько толкнул её.
Внутри было тихо. Степан Михайлович сидел за столом и что-то сосредоточенно читал.
— Здравия тебе, Степан, — сказал Фрол, снимая шапку.
— Здравия, Фрол. Чего пришёл? — Степан поднял глаза от бумаг. — Садись.
Фрол сел. Немного помолчал, собираясь с духом.
— Дело у меня к тебе, Степан Михайлович… Попросить хочу.
— Ну, говори уж, — председатель откинулся на спинку стула. Коли надо, помогу, коли глупость какая— так и скажу.
Фрол шумно вдохнул.
— Мне… бумага нужна. Для Кольки.
— Какая ещё бумага? — нахмурился Степан. — На что?
— Уйти он хочет. В город.
Наступило молчание. Степан медленно положил карандаш. Глаза сузились.
— Это чего ж ему тут не сидится? Земли мало? Людей мало? Деревня не та? — в голосе зазвенела сталь. — Кто его ждёт там? Да и жизнь в городе не медом мазана, ты сам знаешь.
— Я знаю, — тихо ответил Фрол. — Я ему говорил… И мать говорила. Он всё равно надумал. Не могу я его силком держать. Хочет — значит уйдёт. Так хоть по-людски, со справкой.
Степан покачал головой, вздохнул тяжело, будто воздух в груди стал камнем.
— Он думает, что там другой хлеб? Или другой дождь падает? Так что не знаю я, Фрол… Непростая просьба.
Фрол посмотрел на Степана прямо, открыто.
— Я тебя прошу, Степан Михайлович. Дай ему бумагу. Чтоб не как беглый, чтоб по-честному.
Степан долго молчал. Пальцами тихо стучал по столу. Потом вздохнул, будто мирился с тем, что изменить нельзя.
— Ладно. — Он взял лист, чернила. — Напишу. Не хочу, чтоб мой колхозник шёл словно беспризорный. Нам на совещании говорили, что на заводе народу не хватает, даже просили направлять желающих. Пусть туда идет, скажет, что председатель направил.
Он принялся писать бумагу. Дело шло медленно, Степан сопел, с трудом выводил буквы.
-А чего же Кондрат ничего не сказал?
Фрол замешкался.
-А он не знает. Шибко ругаться будет. Вот пока и не сказали.
- А племянница ваша?
- Вот её и проводит. Вроде девка оправилась, родители домой ждут.
- Пусть идет. Девка вроде хорошая, только слабая очень. Всё равно здесь не помощница, а вам кормить.
Он протянул бумагу Фролу.
— Держи. Если Николай захочет вернуться, приму обратно. А если пропадёт — ты себя кори. Сам знаешь, на что его толкаешь.
— Благодарствую, — тихо сказал Фрол, пряча лист за пазуху.
Степан только махнул рукой. И крикнул, когда Фрол уже закрывал дверь: «Ты больно то про бумагу никому не говори. Вдруг еще отыщутся бедовые головы. Пропадут ведь».
Продолжение.