Ангелина была замужем седьмой год. За это время она успела привыкнуть к тому, что семейная жизнь не праздник, а тихая, размеренная работа, где каждый день похож на предыдущий. Вадим всегда был человеком практичным, сдержанным, не склонным к бурным проявлениям чувств. Он любил порядок, четкость, и, как ему казалось, знал, какой должна быть правильная семья.
Когда Ангелина забеременела во второй раз, Вадим не скрывал радости. Он давно говорил, что мечтает о сыне, наследнике, продолжателе рода. Дочку он, конечно, любил, но мальчик для него имел особое значение. Геля видела, с каким нетерпением муж ждал результатов УЗИ, как ходил по квартире, заложив руки за спину, и нервно постукивал пальцами по подоконнику. Когда врач сказала, что будет сын, Вадим обнял жену крепко и искренне, почти счастливо.
Беременность далась Ангелине тяжело. Она сильно прибавила в весе, отекала, уставала быстрее обычного. Но она успокаивала себя тем, что все это временно. Родит, откормит малыша, а потом обязательно займется собой. В голове она уже строила планы: прогулки, диета, спорт, новая одежда. Главное, семья, дети, а остальное можно исправить.
С рождением Тимофея жизнь закрутилась еще быстрее. Бессонные ночи, кормления, заботы о старшей дочери, дом — все это легло на плечи Ангелины. Вадим держался отстраненно, но она списывала это на усталость и работу. Он ведь так хотел сына, думала она, значит, все наладится.
Но шли недели, и между ними словно выросла стена. Вадим все чаще задерживался, становился раздражительным, молчаливым. Его взгляды скользили по Ангелине холодно, оценивающе. Она старалась не обращать внимания, убеждала себя, что это послеродовая хандра, что он просто не умеет говорить о своих чувствах.
Однажды вечером Вадим пришел домой раньше обычного. Он долго молчал, не раздеваясь, стоял посреди кухни. Ангелина как раз укачивала Тимошку, держа его на руках.
— Нам надо поговорить, — сказал он ровно, без эмоций.
Она уложила сына в кроватку и вернулась. Сердце неприятно сжалось.
— Я так больше не могу, — начал Вадим. — Мне нужна женщина, а не… — он замялся, но потом произнес жестко, словно отрезал, — корова. Мне стыдно с тобой на люди выходить.
Ангелина сначала не поняла смысла слов. Она смотрела на мужа и ждала, что он сейчас скажет, что это шутка, что он устал и наговорил лишнего. Но он продолжал, глядя прямо, без тени сомнения.
— Я ухожу к другой. Детям буду помогать материально, тут можешь не переживать. Но жить так я больше не собираюсь.
Слова падали тяжело, одно за другим, и каждое словно ударяло по груди. Ангелина пыталась что-то сказать, но язык не слушался. Она вдруг остро почувствовала свою беспомощность: с младенцем на руках, с дочкой за стеной, без поддержки, без опоры.
Вадим собрал вещи быстро. Он не прощался, не оглядывался. Дверь закрылась тихо, почти буднично, и в этой тишине Ангелина осталась одна со своей болью.
Первые дни она существовала как в тумане. Помогала мать, приезжала, готовила, брала на себя детей, когда у Ангелины не оставалось сил даже встать с кровати. Геля плакала по ночам украдкой, чтобы не слышали дети, и снова говорила себе, что надо держаться ради них.
Время после ухода Вадима растянулось для Ангелины в длинную череду одинаковых дней. Они не запоминались, не отличались друг от друга, сливались в одну серую полосу. Утро начиналось рано с плача Тимошки, сборов дочери в детский сад, бесконечных домашних дел. День проходил в заботах, вечер в усталости, а ночь приносила короткий, тревожный сон.
Мать приезжала часто. Она молча делала то, что считала нужным: варила супы, гладила детские вещи, вытирала полы. Иногда, глядя на дочь, тяжело вздыхала, но лишних слов не говорила. Ангелина была ей благодарна именно за это молчание. Слова сейчас были лишними.
Ангелина постепенно привыкала жить без мужа. Она больше не ждала, что хлопнет входная дверь, не прислушивалась к шагам на лестничной площадке. Деньги от Вадима приходили регулярно, но сухо и безлично, словно от постороннего человека. Он не интересовался, как растут дети, не звонил просто так, не спрашивал, как она справляется.
Самым трудным было чувство собственной ненужности. Иногда Ангелина ловила свое отражение в зеркале и отворачивалась. Лишний вес, усталое лицо, потускневшие глаза — все это казалось ей доказательством его слов. Но рядом всегда были дети, и ради них она заставляла себя вставать и жить дальше.
Прошли месяцы. Тимошка подрос, стал крепче, начал улыбаться. Дочка пошла в подготовительную группу, приносила первые рисунки и с гордостью показывала их матери. Ангелина училась радоваться этим мелочам, находить в них опору.
Когда Тимофей перестал нуждаться в постоянном грудном кормлении, у Ангелины впервые появилось немного времени для себя. Сначала она не знала, что с ним делать. Потом начала выходить на прогулки одна, быстрым шагом, пока дети были с ее матерью. Купила недорогой абонемент в спортзал рядом с домом. Стыдилась своего тела, но терпела. Каждый килограмм, который уходил, воспринимался как маленькая победа.
Годы шли незаметно. Ангелина устроилась на работу, научилась планировать бюджет, решать вопросы самостоятельно. Она перестала ждать помощи и одобрения. Все, что было нужно, она делала сама.
Прошло четыре года. Дочка пошла в школу, Тимошка начал ходить в детский сад. Утром Ангелина собирала их, проверяла портфель, застегивала куртки, целовала на прощание. Вечером помогала с уроками, слушала детские рассказы, укладывала спать. Жизнь вошла в свой ритм, строгий, но устойчивый.
Со временем изменилось и отражение в зеркале. Ангелина похудела, подтянулась, стала увереннее двигаться. Она больше не пряталась в бесформенную одежду, позволяла себе аккуратные платья, легкий макияж. В ее взгляде появилась спокойная уверенность человека, который знает, что справился.
Она уже не думала о Вадиме каждый день. Он остался где-то в прошлом, как тяжелый, но пережитый этап.
Летний день выдался шумным и солнечным. Ангелина давно обещала детям сходить в парк аттракционов, и сегодня, наконец, все сложилось. Дочка радостно бегала от одного яркого киоска к другому, Тимошка тянул мать за руку, показывая на карусели. Ангелина смеялась, поправляла сыну кепку и ловила себя на мысли, что ей по-настоящему хорошо.
Она стояла у ограждения, наблюдая, как дети кружатся на карусели, когда вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Сначала не обратила внимания, но ощущение не проходило. Она обернулась и увидела Вадима.
Он стоял в стороне, словно не решаясь подойти. Смотрел на нее растерянно, почти ошеломленно. Ангелина узнала его сразу, но не испытала ни радости, ни боли. Только спокойное удивление.
Вадим не сразу понял, что перед ним именно она. Ухоженная, стройная, в легком платье, с собранными волосами и спокойной улыбкой, эта женщина мало походила на ту, которую он когда-то оставил. Когда же их взгляды встретились, он будто вздрогнул.
Он подошел ближе, неловко улыбнулся.
— Геля… это ты? — спросил он, словно сомневаясь.
— Я, — спокойно ответила она.
Он смотрел на нее жадно, словно пытался разглядеть в каждой черте что-то упущенное. Его взгляд задержался на ее лице, на осанке, на том, как уверенно она держится.
— Ты… отлично выглядишь, — произнес он после паузы.
— Спасибо, — коротко ответила Ангелина.
Дети подбежали к ней, наперебой рассказывая о карусели. Вадим переводил взгляд с них на Ангелину, и в его глазах появлялось растерянное сожаление.
— Это… мои такие большие? — спросил он тихо.
— Твои, — ответила она так же ровно.
Они разговорились. Вадим говорил много, сбивчиво, словно боялся, что она уйдет. Рассказывал, как скучал по детям, как часто думал о семье, как ошибся. Он смотрел на Ангелину так, будто только сейчас по-настоящему увидел ее.
— Я многое понял, — сказал он наконец. — Может, попробуем все вернуть? Ради детей… и не только.
Ангелина слушала его без внутреннего волнения. Его слова не задевали, не будили прежнюю боль. Она смотрела на детей, на их спокойные, счастливые лица, и чувствовала уверенность.
— Мне нужно идти, — сказала она. — Детям пора домой.
После той встречи Вадим стал появляться в жизни Ангелины чаще. Он звонил, предлагал помочь, интересовался делами детей. В его голосе звучала настойчивость, которую он раньше не считал нужной проявлять. Ангелина отвечала спокойно, без раздражения, но и без теплоты. Она не спешила впускать его обратно ни в дом, ни в душу.
Через несколько дней он приехал сам. Стоял у подъезда с букетом, неловко переминаясь с ноги на ногу. Ангелина вышла к нему, оставив детей с матерью. Разговор был неизбежен.
— Я хочу вернуться, — сказал Вадим прямо. — Я понял, какую глупость совершил. Ты стала другой… я вижу это. Нам можно все начать заново.
Ангелина слушала внимательно. Его слова были выверенными, почти правильными. Но в них не было главного, того, чего она ждала когда-то, в самые трудные дни.
— Мне хорошо так, как есть, — ответила она спокойно. — Я справляюсь. У меня все идет на отлично.
Он нахмурился, словно не ожидал такого ответа.
— Ты не хочешь сохранить семью? Ради детей?
— Семья — это когда рядом человек, который не уходит, когда трудно, — сказала Ангелина. — Тогда мне было тяжело, а ты ушел.
Вадим замолчал. Он смотрел на нее внимательно, словно впервые понимал смысл своих поступков.
— Я разрешаю тебе общаться с детьми, — продолжила она. — Они тебя знают, ты их отец. Но возвращаться назад я не собираюсь. Такой мужчина мне не нужен.
Ее голос был ровным, без злости. Вадим понял, что решение окончательное. Он опустил глаза, нахмурился и медленно отошел.
Ангелина вернулась домой. Дети встретили ее радостными голосами, привычным шумом. Она почувствовала спокойствие и уверенность, ту, которой ей когда-то так не хватало.
Прошлое осталось позади. Теперь она точно знала: ее жизнь принадлежит ей самой, и она больше никому не позволит решать, достойна ли она любви.