…я сначала даже обрадовалась: меньше конкуренции за часы, больше смен мне достанется. Но радость быстро сменилась неприятным холодком в животе, когда повариха Зоя, закуривая у чёрного входа, бросила как бы невзначай:
— Тут, говорят, никто долго не задерживается. Ты ж надолго не планируй.
Я усмехнулась, сделала вид, что шутка, но в голове сразу щёлкнуло: «никто долго не задерживается» — это я уже слышала. Вокзалы, притоны, камеры… И каждый раз за такими словами тянулся шлейф неприятностей.
### 1
Первую неделю я честно отпахала как робот. Вода, пар, гул зала, крики официантов, грохот тарелок. Руки быстро размокли, кожа треснула у ногтей, пахла я хлоркой и жареным мясом. Но на свободе даже этот запах казался лучше, чем кислый дух общака.
Начальник зала, Аркадий Львович, сухой, аккуратный мужик с вечно приподнятыми бровями, меня почти не замечал. И слава богу. Я приходила, переодевалась в тесную серую форму, ныряла в свой закуток за кухней и оттуда вылезала только в конце смены.
Но однажды, в раздевалке, я увидела на верхней полке чужую сумку. Замшевый рюкзак винного цвета, явно не из дешёвых. Он раньше там не лежал — я проверяла каждый день, потому что старый тюремный рефлекс: считать, что вокруг нет ничего лишнего.
Я спросила у девчонок:
— Чей это?
Все как-то сразу притихли. Молчание повисло странное, тяжёлое. Потом официантка Лера, та, что всегда громче всех, пожала плечами:
— Да так… остался. Нашли тут. Не трогай, короче. Уберут.
— Кто «уберут»?
— Кто надо, те и уберут, — вмешалась Зоя и так на меня посмотрела, что я решила тему закрыть.
Но к вечеру меня уже грызло любопытство. И не только оно. В лагере я научилась отличать брошенные вещи от тех, что «чьи-то». Этот рюкзак был чьим-то. И очень недовольным «чьим-то», судя по напряжению в воздухе.
### 2
На следующий день я вышла пораньше, якобы чтобы привыкнуть к новому расписанию, и пошла не сразу в мойку, а в зал, через чёрный ход. Ресторан днём был почти пуст: горели только дежурные лампы, полумрак, запах вчерашнего кофе и дешёвых ароматизаторов.
Я обошла по периметру, заглянула к барной стойке, мельком — на камеры наблюдения под потолком. Там, где им и положено быть: у входа, над залом, у бара. Но возле кухни — ни одной.
Странно.
Возвращаясь к мойке, я заметила ещё кое-что: дверь в подсобку напротив кухни была чуть приоткрыта. Обычно она всегда на замке, туда бегал только Аркадий Львович или замдиректора.
Я остановилась. Прислушалась. Тихо. Толкнула дверь плечом.
Внутри — стеллажи с алкоголем, коробки с продуктами, моющие средства. Но в углу, где не было камер (я уже рефлекторно их отслеживала), в стене я заметила тёмное пятно — будто сырость. Подошла ближе — нет, не сырость. Что-то будто стерли, закрасили плохой краской. Потянула пальцем по краю — штукатурка осыпалась, обнажив тонкую, неровную трещину.
Я не успела толком рассмотреть, как за спиной хрипло прозвучало:
— Тебя тут не должно быть.
Я вздрогнула, резко обернулась. В дверях стоял заведующий складом, Паша — здоровенный, с узкими глазами, которые редко смотрели человеку прямо в лицо.
— Заблудилась, — максимально спокойно ответила я. — Первый раз через зал пошла.
Он посмотрел на меня чуть дольше, чем положено, потом отступил в сторону, пропуская:
— Дальше не заблудись.
### 3
К вечеру был завал: день зарплаты, люди набежали. Тарелки не успевали до меня доезжать — повара орали, что ничего не успевают, официанты ругались с ними и между собой. Вся жизнь сжалась до круговорота: грязная посуда — вода — пара взмахов щёткой — чистая посуда.
Где-то ближе к полуночи выбило пробки. Свет моргнул и погас на пару секунд, остались только аварийные лампы над выходами. Кухня зашипела матами. Электрик побежал щиток смотреть.
Когда свет вернулся, я обнаружила, что у раковины стоит та самая официантка Лера, бледная, как простыня.
— Ты как? — крикнула я сквозь шум воды.
Она молчала, потом наклонилась ко мне ближе:
— Слушай, — прошептала, — если тебе скажут выйти через чёрный вход после смены — не выходи. Поняла?
— Чего? — не расслышала я.
— Просто не выходи. И… рюкзак не трогай. — Она метнула глазами в сторону раздевалки и резко ушла.
Меня обдало холодом.
Рюкзак. Чёрный выход. Предыдущая посудомойщица, которая «исчезла».
Я пару секунд смотрела на мыльную пену в раковине, как в хрустальный шар. Потом отложила в сторону очередную тарелку и приняла решение, которое в лагере всегда означало одно: либо ты выживешь, либо тебя сотрут.
Я решила рюкзак всё-таки открыть.
### 4
После закрытия зала ресторан будто вымер. Музыку выключили, официанты разошлись, Зоя уже курила у чёрного входа, Пашу я не видела. На кухне ещё гремел посудой один из поваров, но в мойке я была одна.
Я мыла последние кастрюли, специально тянула время. Когда все разошлись, сняла перчатки, вытерла руки, вышла в раздевалку.
Свет здесь был тусклый, желтоватый. На верхней полке — по-прежнему рюкзак. Не убрали. Не притронулись.
Я встала на скамейку, стянула его вниз. Тяжёлый. Не как с тряпками.
Замок — простой, молния. Руки дрогнули всего один раз, когда я потянула за собачку.
Внутри — сначала обычный женский беспорядок: кошелёк, дешёвый парфюм, халат, сменная футболка, пачка сигарет. И под всем этим — конверт, завернутый в пакет. На конверте — жирными буквами: «Никуда не нести. Пока не придут».
«Пока не придут».
Кто придёт? За чем? За конвертом? За тем, кто его держит?
Я прислушалась. В коридоре было тихо. Только где-то вдалеке хлюпнула вода. Я развернула плёнку. В конверте были деньги — много, явно не официантские чаевые. Купюры упругой стопкой легли в руку. И ещё — флешка, самая обычная, чёрная.
Меня передёрнуло. Я уже видела, как людей за такие флешки потом искали по всему району.
Я понимала только одно: предыдущая посудомойщица, скорее всего, не «исчезла». Её либо убрали, либо она сама смылась, лишь бы не иметь дела с этими «пока не придут».
И теперь рюкзак — в моих руках.
### 5
Дверь в раздевалку скрипнула — вполне реальный, тяжёлый звук, от которого я чуть не выронила всё это на пол. Я резко сунула деньги и флешку обратно, хвост пакета торчал, но я его пригладила, захлопнула молнию и, как была, с рюкзаком в руках, обернулась.
Вошёл Аркадий Львович. На его лице не было ни удивления, ни гнева — только усталость и какая-то внимательность.
— Забираешь? — спросил он спокойно, глянув на рюкзак.
— Думала, это кто-то забыл, — так же спокойно ответила я, цепляясь за его тон. — Хотела посмотреть, нет ли документов.
Мы пару секунд смотрели друг на друга. Потом он медленно прикрыл дверь за собой и повернул щеколду.
— Документов там нет, — сказал он и сделал шаг ко мне. — Там другое. И теперь, раз уж ты его открыла, придётся разговаривать. Потому что здесь, — он указал подбородком на потолок, — камер нет. А в коридоре есть. Они уже записали, что ты это взяла.
Я почувствовала, как старые инстинкты возвращаются: считать выходы, прикидывать расстояние, оценивать, кто перед тобой — хищник или просто уставший человек, втянутый в чужие грязные дела.
— Я ничего не брала, — сказала я. — Просто проверяла.
— Это мы потом решим, что ты «брала», — чуть усмехнулся он. — У тебя, насколько я помню, судимость. Условно-досрочное. Не сильно выгодно допускать недоразумения с записью с камер, верно?
Он знал про УДО. Знал с самого начала.
— Вы что от меня хотите? — спросила я прямо.
Он сел на скамейку напротив, как будто мы собрались поболтать о расписании.
— Чтобы ты выбрала сторону, пока это не сделали за тебя. Предыдущая… — он на секунду задумался, подбирая слово, — сотрудница выбрала неправильно. Исчезать она не планировала.
Я сжала лямку рюкзака так, что побелели пальцы.
— А если я не хочу ни в чью сторону? Я пришла просто посуду мыть.
— Посуду, флешки, деньги… Сейчас всё переплетается, — он чуть наклонился вперёд. — Смотри, всё просто. Либо ты отдаёшь это тем, кому нужно, и забываешь. Либо…
— Либо? — перебила я, хотя ответ уже знала.
— Либо станешь следующей, про кого скажут, что «вышла покурить и не вернулась».
### 6
Я сидела напротив него, в руках — рюкзак чужой женщины, которая, скорее всего, уже давно не мойку видит, а кладбищенскую землю. На свободе я была всего ничего, и меня снова пытались поставить в позу, в которой ты или соглашаешься, или тебя ломают.
Но за время срока я кое-чему научилась. Там выживают не те, кто принимает чужие правила, а те, кто вовремя делает вид, что принимает, и успевает дернуться первым.
Я медленно поставила рюкзак на пол между нами.
— Хорошо, — сказала я. — Давайте так. Вы мне объясняете, кому это отдать и что там на флешке, хотя бы в общих чертах. Я решаю, потяну ли эту «подработку». Если нет — вы находите другую дурочку.
Я посмотрела ему прямо в глаза. — Но если я соглашаюсь — вы меня не сдаёте, не подставляете и не трогаете моё УДО. Я от звонка до звонка уже отсидела, мне больше не надо.
Он некоторое время разглядывал меня, потом криво усмехнулся:
— Дурочкой ты себя, конечно, зря назвала. Ладно. Попробуем по-взрослому.
Он наклонился и легко подтолкнул рюкзак обратно мне носком ботинка.
— На флешке — бухгалтерия, которую некоторые люди очень не хотят показывать налоговой и кое-кому ещё. Деньги — за доставку. Посудомойка — идеальный курьер, никто её не замечает. Предыдущая решила, что она умнее всех и попробовала сыграть в свою игру. Не успела.
— А мне зачем доверять? — спросила я. — С моей-то биографией.
— Потому что у тебя уже нет права на ошибку, — спокойно ответил он. — Такие люди держатся крепче всех. Им веселиться поздно.
И в этот момент я внезапно поняла, почему предыдущая «исчезла». Ей, скорее всего, было не так уж страшно снова сесть. А мне — смертельно.
### 7
Я кивнула, хотя внутри всё сжалось в тугой ком.
— Ладно. Первый раз — покажете сами. Я посмотрю, во что вляпалась.
— Уже вляпалась, — поправил он. — Но посмотреть — не помешает.
Он поднялся и отодвинул щеколду.
— Завтра придёшь на смену к семи, не к восьми. Встретимся в подсобке. И… — он задержался в дверях, не оборачиваясь, — если вдруг тебе предложат выйти через чёрный выход сегодня — скажешь, что плохо себя чувствуешь и вызываешь такси к центральному входу. Поняла?
— Поняла, — ответила я.
Когда он ушёл, я некоторое время просто сидела, глядя на свой отражённый в металлическом шкафчике силуэт. На свободе я продержалась ровно три недели, прежде чем судьба снова подложила мне «выбор без выбора».
И всё-таки…
Я не стала возвращать флешку в конверт. Деньги — да, аккуратно уложила обратно. А флешку незаметно сунула в карман штанов и застегнула молнию.
Какими бы умными ни казались люди вроде Аркадия Львовича, одно я знала точно: выживает тот, у кого есть запасной ключ от двери, через которую все остальные заходят вслепую.
И эта маленькая чёрная флешка могла стать моим первым настоящим ключом на свободе.
-
