Я вошла в кабинет заведующей отделением с колотящимся сердцем. Ольга Викторовна сидела за столом с каменным лицом, перед ней — ноутбук.
— Садитесь, Анастасия Петровна, — она кивнула на стул. — И закройте дверь.
Я послушно закрыла и опустилась на край стула.
— Что случилось? Со свекровью что-то? Она же после операции...
— С Марией Степановной всё в порядке. Физически. — Ольга Викторовна повернула ноутбук ко мне. — Но есть вещи, которые вы должны увидеть. Я долго думала, стоит ли показывать, но... Вы имеете право знать.
На экране застыл кадр больничного коридора.
— Это камера напротив палаты вашей свекрови. Вчерашний вечер, около восьми.
Она нажала «play». Я увидела знакомую дверь палаты номер пятнадцать. Из неё вышел Дмитрий, мой муж. Остановился, достал телефон.
— Послушайте, — Ольга Викторовна прибавила звук.
— Алло, Настя? — голос Дмитрия был усталым. — Да, всё нормально. Мама спит. Врачи сказали, операция прошла хорошо... Нет, не надо сейчас ехать, она же не проснётся. Завтра утром приедешь... Я тоже скоро выйду, только с врачом поговорю ещё... Люблю тебя.
Он убрал телефон и... вернулся в палату.
— Смотрите дальше, — тихо сказала заведующая.
Прошло минут пять. Дверь палаты приоткрылась, и из неё выглянул Дмитрий. Огляделся по сторонам и сделал кому-то знак рукой.
Из палаты вышла женщина. Высокая, в джинсах и кожаной куртке, длинные тёмные волосы. Они с Дмитрием негромко переговорили — звук не слышен, — и она пошла по коридору к выходу.
— Кто это? — я почувствовала, как холодеет внутри.
— Продолжайте смотреть.
Дмитрий вернулся в палату. Ещё через десять минут он вышел и направился к лестнице. Картинка поменялась — другая камера, первый этаж. Дмитрий спускается, толкает дверь главного входа... и садится в машину к той самой женщине. Они уезжают.
— Это было в восемь двадцать пять, — Ольга Викторовна закрыла видео. — Вам он сказал, что уедет из больницы когда?
— Около девяти, — прошептала я. — Он пришёл домой в половине десятого.
— Анастасия Петровна... — заведующая помолчала. — Это не всё. Покажу вам запись с послеобеденного времени.
Новый файл. Та же палата, только дневной свет из окна. На экранных часах — 14:37.
Дверь открылась, и вошла та же женщина. Одна. Прошла к кровати свекрови.
— Камеры внутри палат у нас нет, это нарушение приватности пациентов, — пояснила Ольга Викторовна. — Но коридорные показывают, что она провела внутри двадцать минут.
Я молчала, не в силах вымолвить ни слова.
— Потом, — заведующая открыла следующий файл, — она вышла и заплакала.
Я смотрела, как незнакомая женщина стоит в коридоре, прислонившись лбом к стене, а её плечи вздрагивают.
— Медсестра подошла к ней, спросила, нужна ли помощь. Та отказалась и ушла. Но... — Ольга Викторовна открыла ещё одну запись. — Сегодня утром, в шесть тридцать, она пришла снова. И снова провела в палате с вашей свекровью почти полчаса.
— Но почему вы... зачем вы мне это показываете?
— Потому что после её второго визита ваша свекровь попросила медсестру позвонить вам. Сказала, что есть что-то важное, что вы должны знать. Но когда медсестра вернулась с телефоном, Мария Степановна уже передумала. Сказала: «Не надо. Пусть лучше не знает». А потом добавила: «Всё равно она скоро узнáет. От меня. Но не сейчас, я ещё не готова».
Ольга Викторовна посмотрела мне в глаза.
— Я не имею права вмешиваться в личную жизнь пациентов. Но когда медсестра рассказала мне об этом, я решила проверить записи. И поняла, что вы находитесь в неведении о чём-то, что происходит за вашей спиной. Мне показалось, что вы должны знать хотя бы это.
— Можно... можно мне копию записей?
— Возьмите. — Она протянула флешку. — Всё здесь. И ещё... Мария Степановна сейчас спит, но к обеду проснётся. Хотите поговорить с ней?
— Нет, — я встала, ноги подкашивались. — Нет, я... Спасибо вам, Ольга Викторовна.
Я вышла из кабинета и почти побежала к выходу. На улице достала телефон, набрала номер Дмитрия.
— Привет, солнце, — он ответил сразу. — Соскучилась? Я на работе, через пару часов освобожусь.
— Дмитрий, нам надо поговорить. Серьёзно.
— Что случилось? — в его голосе появилась настороженность.
— Приезжай домой. Сейчас.
— Настя, я не могу просто так...
— Приезжай, — повторила я и отключилась.
Дмитрий вошёл в квартиру через сорок минут. Я сидела на диване, ноутбук со вставленной флешкой стоял на журнальном столике.
— Что стряслось? — он скинул куртку. — Ты напугала меня.
— Сядь.
Он сел рядом, посмотрел на экран.
— Это больница? Откуда у тебя...
— Мне дала заведующая отделением. — Я развернула ноутбук к нему и запустила первую запись. — Смотри.
Он смотрел молча. Сначала тот звонок мне, потом — как из палаты выходит женщина, как они садятся в машину.
— Настя...
— Молчи. Вот ещё.
Дневная запись. Женщина заходит к свекрови. Выходит с заплаканным лицом.
— И утренняя. Шесть тридцать. Она снова у твоей матери.
Дмитрий побледнел.
— Послушай, это не то, что ты думаешь...
— А что я думаю, Дмитрий? — я повернулась к нему. — Скажи мне, что я думаю?
— Ты думаешь, что между нами что-то есть. Но это не так!
— Тогда кто эта женщина? Почему она встречается с тобой тайно? Почему приходит к твоей матери? И почему — ПОЧЕМУ — ты солгал мне, что уезжаешь из больницы в девять, а сам уехал с ней в половину девятого?
— Я не могу тебе сказать! — он схватился за голову. — Господи, Настя, я не могу!
— Не можешь или не хочешь?
— Не могу! Это не моя тайна! Я обещал...
— Кому ты обещал? Ей? Или своей матери?
Дмитрий встал, отошёл к окну.
— Настя, поверь мне. Между мной и Ингой нет ничего. Совсем ничего. Я люблю только тебя.
— Инга, — повторила я. — Хоть имя узнала. Кто она?
— Я не могу...
— Тогда я поеду к твоей матери и спрошу у неё!
— Нет! — он резко обернулся. — Только не к маме! Она ещё не готова! После операции, понимаешь? Ей нельзя волноваться!
— А мне можно? Мне можно сидеть и думать, что мой муж изменяет мне с какой-тоИнгой?
— Я не изменяю! Клянусь тебе!
— Тогда скажи правду! Кто она такая?
Дмитрий стоял, сжав кулаки, и я видела, как он борется с собой.
— Она... — наконец он выдохнул. — Она моя сестра.
Мир словно остановился.
— Что?
— Моя старшая сестра. Инга. Ей тридцать девять.
Я медленно поднялась с дивана.
— У тебя нет сестры. Твоя мать всегда говорила, что ты единственный ребёнок.
— Она так говорила всем. Но это не так. — Дмитрий сел обратно на диван, закрыл лицо руками. — У мамы была дочь от первого брака. Ей было двенадцать, когда мама развелась с её отцом. А потом мама встретила моего отца, вышла за него замуж. Инга не приняла отчима. Начались конфликты, скандалы. В шестнадцать она ушла из дома. Мама искала её, но Инга не хотела возвращаться. Они не общались больше двадцати лет.
— И я никогда об этом не слышала...
— Потому что для мамы это была... открытая рана. Она винила себя. Считала, что должна была сделать больше, чтобы Инга осталась. Когда я родился, она решила, что начнёт всё заново. Что у неё теперь новая семья, новая жизнь. И про Ингу просто... перестала говорить. Как будто её не было.
— Но ты-то знал?
— Отец рассказал мне, когда мне было семнадцать. Сказал, что у меня есть сестра где-то в мире. Но что мама не хочет об этом вспоминать.
Я опустилась на диван.
— И что? Почему Инга появилась сейчас?
— Она нашла нас три месяца назад. Написала мне в соцсетях. Сначала я не поверил, думал — мошенники. Но она прислала фотографии, документы. Мы встретились.
— Три месяца назад, — повторила я. — И ты мне ни слова.
— Я обещал маме, что не скажу никому, пока она сама не будет готова. Инга хотела с ней встретиться, помириться. Но мама отказывалась. Говорила, что слишком поздно, что она не простит себя за то, что потеряла дочь, и что лучше не ворошить прошлое.
— А эти встречи в больнице?
— Когда маме назначили операцию, Инга узнала. Она очень переживала. Просила меня: дай хоть посмотреть на неё. И я... согласился. Пропустил её в палату вчера днём, пока меня не было, чтобы мама не видела нас вместе. А вечером, когда мама уснула после операции, Инга приехала. Хотела просто побыть рядом, понимаешь? Я вышел с ней, мы говорили в машине. Она плакала. Боялась, что мама не переживёт операцию, и они так и не помирятся.
— А сегодня утром?
— Инга написала мне в шесть утра. Не могла спать, места себе не находила. Просила: можно я приеду, посижу возле палаты? Я сказал — приезжай. Думал, она просто посидит в коридоре. Но, видимо, зашла внутрь...
— И твоя мать её увидела.
— Да. И они говорили. Инга потом написала мне: «Мы поговорили. Спасибо». Больше ничего.
Я встала, подошла к окну. За стеклом моросил дождь.
— Дмитрий, почему ты не сказал мне? Я твоя жена. Мы вместе восемь лет.
— Я обещал маме. И... я не знал, как ты отреагируешь. Вся эта история такая... больная. Мне самому тяжело в ней разобраться.
— Значит, проще было врать?
— Я не врал! Я просто... умалчивал.
— Это одно и то же, Дима. — Я обернулась к нему. — Ты скрывал от меня огромную часть твоей жизни. Встречался с сестрой три месяца. Я видела, как ты задерживаешься, как нервничаешь. Думала — работа, усталость. А ты...
— Прости меня. — Он встал, подошёл ко мне. — Настя, прости. Я неправильно поступил. Но я растерялся. В моей жизни появилась сестра, о которой я знал только со слов отца. Мама категорически против возобновления отношений. Инга хочет вернуться в семью. А я посередине. И не знал, что делать.
— А знаешь, что я чувствовала, когда смотрела эти записи? — тихо спросила я. — Я думала, что наш брак — ложь. Что ты изменяешь мне. И это было... адом, Дмитрий. Настоящим адом.
Он обнял меня, прижал к себе.
— Прости. Я идиот. Мне надо было сразу рассказать тебе. Но я думал, что это ненадолго, что мама скоро примет решение, и тогда всё разрешится само собой.
— А что теперь? Что сказала твоя мать, когда увидела Ингу?
— Не знаю. Инга написала только, что они поговорили. Я сам не знаю, что между ними произошло.
Я высвободилась из его объятий.
— Поедем к ней. Сейчас.
— К маме? Но она же сказала медсестре, что не готова...
— Дмитрий, я не могу так оставить. Твоя мать должна знать, что я в курсе. И я хочу услышать от неё самой. Всю историю.
Он помолчал, потом кивнул.
— Хорошо. Поедем.
Свекровь лежала на кровати, подложив под спину подушки. Увидев нас, она вздрогнула.
— Настя... Дима... Вы вместе?
— Да, мам. — Дмитрий придвинул мне стул. — Нам надо поговорить.
Мария Степановна посмотрела на меня, и я увидела в её глазах страх.
— Ты знаешь, — сказала она. — Про Ингу.
— Знаю.
— Заведующая показала тебе записи?
— Да.
Свекровь закрыла глаза.
— Я просила её не показывать. Хотела сама поговорить с тобой. Но попозже, когда выпишусь...
— Мария Степановна, — я наклонилась к ней. — Скажите мне правду. Всю. Я устала от недомолвок.
Она открыла глаза, посмотрела на сына.
— Дима, ты рассказал ей?
— Только общее. О том, что Инга — моя сестра. Что она ушла в шестнадцать. Что вы не общались.
— И всё?
— Да.
Мария Степановна тяжело вздохнула.
— Тогда сядь, Настя. И ты тоже, сынок. Я расскажу вам то, о чём никогда никому не говорила.
Мы сели. Свекровь помолчала, собираясь с мыслями.
— Инге было не шестнадцать, когда она ушла. Ей было семнадцать. И она не просто ушла. Я... я выгнала её.
— Мама! — Дмитрий побледнел. — Ты говорила...
— Я много чего говорила. Но это неправда. — Мария Степановна посмотрела в окно. — Инга не приняла твоего отца. Это факт. Но не потому, что была избалованной или упрямой. А потому что я... заставила её принять его. Я была так влюблена в Николая. Он был такой... надёжный, спокойный. После первого брака, который развалился, я хотела стабильности. И когда Николай сделал мне предложение, я согласилась, не думая о том, как это скажется на Инге.
— Но она же...
— Она пыталась ужиться с ним, Дима. Честно пыталась. Но Николай... Твой отец был хорошим человеком, но жёстким. У него были чёткие представления о том, как должна вести себя девочка-подросток. А Инга была... свободолюбивой. Творческой. Она рисовала, писала стихи, мечтала о художественном училище. А Николай считал это блажью. Говорил, что надо получать нормальную профессию — бухгалтер, учитель. И я... я поддержала его. Сказала Инге, что он прав.
Свекровь замолчала, по её щекам текли слёзы.
— Мы с Николаем запретили ей поступать в художественное училище. Настояли, чтобы она шла в медицинское. Инга умоляла, плакала. А я твердила: «Ты должна слушаться отчима. Он глава семьи». А потом я забеременела тобой, Дима. И всё моё внимание переключилось на тебя. Инга стала как... тень в доме. Я видела, что ей плохо, но думала: перерастёт, привыкнет.
— Господи, мама...
— А потом она познакомилась с мальчиком. Ваня, его звали. Он учился в художественной школе. Они вместе рисовали, ходили на выставки. Инга ожила. Я видела, что она влюблена. И... испугалась. Боялась, что она сделает глупость, забеременеет, не закончит школу. И я запретила ей встречаться с ним.
Мария Степановна всхлипнула.
— Она не послушалась. Продолжала видеться с ним тайно. А потом Николай узнал. Он... он устроил скандал. Наговорил Инге таких слов... А я молчала. Стояла рядом с грудным ребёнком на руках и молчала. Не защитила её. И тогда Инга сказала: «Вы выбрали его, а не меня. Вы выбрали нового ребёнка, а не меня. Так зачем я вам нужна?» И ушла.
— Но ты говорила, что искала её...
— Я искала. Но... не очень настойчиво. Николай сказал: «Пусть поживёт отдельно, одумается». А я согласилась. Потому что мне было легче без неё. Без этих конфликтов, без этого напряжения. У меня был ты, Дима. Маленький, любимый. И я... выбрала тебя. Выбрала новую жизнь. А Ингу... отпустила.
В палате стояла тишина. Дмитрий сидел, уставившись в пол.
— Она пыталась связаться со мной пару раз, — продолжила свекровь. — Через год, потом через пять лет. Но я... я не ответила. Боялась, что если она вернётся, всё опять начнётся. Конфликты, ссоры. Мне казалось, что так лучше для всех. Что она устроит свою жизнь, а мы — свою. И что это правильно.
— А потом?
— А потом прошли годы. Николай умер. Ты вырос, женился. И я стала понимать, что натворила. Что потеряла дочь из-за страха и эгоизма. Но было уже поздно. Слишком поздно.
Мария Степановна посмотрела на меня.
— А потом три месяца назад Дима сказал мне, что Инга нашла его. Что она хочет встретиться. И я... испугалась. Какая я мать, если прогнала родную дочь? Какая я бабушка, если у Инги, возможно, есть дети, которых я никогда не видела? Я отказалась. Сказала Диме, что не готова.
— Но сегодня утром вы встретились.
— Да. Она вошла, и я... увидела ту самую девочку. Мою Ингу. Только взрослую. Она села рядом и сказала: «Мама, я не пришла за извинениями. Я пришла сказать тебе, что прощаю». И я... сломалась.
Свекровь зарыдала. Дмитрий встал, обнял её.
— Мама, всё хорошо. Теперь всё будет хорошо.
— Нет, Дима. Никогда не будет по-прежнему. Я потеряла двадцать лет жизни с дочерью. Я не знаю, кем она стала, чем живёт. Я...
— Тогда узнаете, — тихо сказала я. — Познакомитесь заново. У вас есть время.
Мария Степановна посмотрела на меня сквозь слёзы.
— Ты простишь меня, Настя? За то, что скрывала?
— Я не знаю. — Я встала. — Честно говоря, я до сих пор в шоке. Но... я понимаю, что это ваша семейная история. И мне нужно время, чтобы её переварить.
— Настя, подожди. — Свекровь протянула руку. — Инга хочет познакомиться с тобой. Она спрашивала про тебя, про то, какая ты. Я сказала — хорошая. Добрая. Я не соврала?
Я посмотрела на неё, потом на мужа.
— Не знаю, Мария Степановна. Спросите у Димы. Он последние три месяца лгал мне каждый день.
Я вышла из больницы и остановилась у входа, не зная, куда идти. Дмитрий выбежал следом.
— Настя, погоди!
— Мне нужно побыть одной.
— Я понимаю. Но... поговори со мной хоть минуту.
Я обернулась.
— Говори.
— Я знаю, что поступил неправильно. Скрывая от тебя. Но я не мог сказать, не предав маму. Она просила меня никому не рассказывать, и я... я не мог отказать ей. Она и так столько лет мучилась.
— А я? Я твоя мать или твоя жена?
— Ты моя жена. И ты самое важное в моей жизни.
— Тогда почему ты выбрал не меня?
Он молчал. Потом тихо сказал:
— Потому что мама уже потеряла одного ребёнка. Я боялся, что если нарушу обещание, потеряю её доверие. И она снова останется одна.
— А я? А моё доверие?
— Прости, — он шагнул ко мне. — Настя, прости. Я был неправ. Полностью неправ. Но сейчас уже всё открыто. Больше никаких тайн. Пожалуйста, дай мне шанс всё исправить.
Я отвернулась, глядя на серое небо.
— Мне нужно время, Дима. Чтобы понять, что я чувствую. И что мне делать со всем этим.
— Сколько времени?
— Не знаю. Может, неделю. Может, больше.
— Хорошо, — он кивнул. — Я подожду. Сколько нужно.
Я пошла к остановке. Сзади он окликнул меня:
— Настя! Ты же... ты же вернёшься?
Я остановилась, не оборачиваясь.
— Не знаю, Дмитрий. Правда не знаю.
Прошла неделя. Я жила у подруги, игнорировала звонки Дмитрия и свекрови, ходила на работу как в тумане. Подруга несколько раз пыталась завести разговор, но я отмалчивалась.
А потом вечером мне написала незнакомая номер: «Здравствуйте, Анастасия. Это Инга. Дима дал мне ваш телефон. Можно мне с вами увидеться?»
Я долго смотрела на сообщение. Потом написала: «Завтра, 18:00, кофейня на Пушкинской».
«Спасибо. Приду».
Инга пришла минута в минуту. Высокая, темноволосая, с усталым лицом и внимательными карими глазами. Села напротив меня, заказала чай.
— Спасибо, что согласились, — сказала она. — Я понимаю, что вы не в восторге от всей этой ситуации.
— Мягко говоря.
— Виновата я. Если бы я не появилась...
— Нет, — перебила я. — Виноваты не вы. Виноваты те, кто лгал и скрывал. Вы просто хотели вернуть семью.
Инга улыбнулась печально.
— Вернуть... Это громко сказано. Скорее, найти хоть какую-то связь. Знаете, я двадцать лет жила с мыслью, что у меня нет матери. Что я никому не нужна. А потом поняла, что это не так. Что у меня есть брат. И мама, которая, может быть, тоже страдала все эти годы.
— Она страдала. Это видно.
— Дима рассказал мне про вас. Сказал, что вы самый честный человек, которого он знает. Что вы никогда не врёте и не терпите лжи.
— Он правильно сказал.
— Тогда я буду честна с вами. — Инга отпила чай. — У меня есть дочь. Ей пятнадцать. Её зовут Алиса. Она ни разу не видела бабушку. Я хочу, чтобы она познакомилась с Марией Степановной. И с Димой, своим дядей. И с вами, если вы не против.
— Я...
— Я не прошу вас сейчас решать. Но я хочу, чтобы вы знали: я не претендую на то, чтобы ворваться в вашу жизнь и всё перевернуть. Я просто хочу, чтобы у моей дочери была семья. Хотя бы частично. Чтобы она знала, что у неё есть родные. Что она не одна.
Я молчала.
— Вы не обязаны меня понимать, — добавила Инга. — Но если сможете... Я буду благодарна.
Она встала.
— Я пойду. Если захотите поговорить — вы знаете мой номер.
Я смотрела, как она уходит, и вдруг окликнула:
— Инга!
Она обернулась.
— Дима действительно не хотел вас скрывать. Он разрывался между матерью и мной. Это не оправдание, но... он старался сделать правильно.
Она кивнула.
— Я знаю. Он хороший человек. Вам повезло.
Когда она ушла, я достала телефон и написала Дмитрию: «Нам надо поговорить. Приезжай ко мне».
Он приехал через полчаса. Взъерошенный, бледный.
— Настя...
— Садись.
Он сел.
— Я встречалась с Ингой.
— Знаю. Она сказала.
— У неё есть дочь.
— Да. Алиса. Ей пятнадцать. Инга растила её одна, отец бросил их, когда девочке было три года.
— Твоя мать знает?
— Теперь да. Инга рассказала ей на второй встрече. Мама плакала. Сказала, что хочет познакомиться с внучкой.
Я помолчала.
— Дим, я очень зла на тебя. Ты предал моё доверие. Но... я понимаю, почему ты это сделал. И если мы хотим сохранить наш брак, мы должны договориться раз и навсегда: никакой лжи. Ни ради кого.
— Обещаю. Больше никогда.
— И ещё. Я хочу познакомиться с Алисой. И с Ингой нормально. Не как с тайной, а как с членом семьи.
Он улыбнулся впервые за неделю.
— Серьёзно?
— Да. Если уж у тебя появилась сестра, значит, у меня появилась золовка. И племянница. Надо привыкать.
Дмитрий обнял меня крепко.
— Я люблю тебя. Так сильно.
— И я тебя. Но если ты ещё раз соврёшь мне...
— Не будет больше никаких "ещё раз". Обещаю.
Через две недели мы собрались все вместе: я, Дмитрий, Мария Степановна (её уже выписали), Инга и её дочь Алиса — высокая рыжеволосая девочка с застенчивой улыбкой.
Свекровь не могла оторвать от неё глаз.
— Ты так похожа на мою бабушку, — прошептала она. — На мамину маму. У неё тоже были такие рыжие волосы...
Алиса смущённо улыбалась.
А потом мы сидели за столом, пили чай, и Мария Степановна рассказывала про Ингу-ребёнка, про то, как она рисовала, какие стихи писала. Инга слушала со слезами на глазах.
— Мам, а ты сохранила мои рисунки? — спросила она.
— Все. Каждый. Они в кладовке, в коробке. Я не могла их выбросить.
— Можно я заберу их?
— Конечно. Они твои.
Я смотрела на них и думала: вот так выглядит прощение. Не громкое, не пафосное. Просто — чашка чая, тихие слова и слёзы, которые, наконец, смывают старую боль.
А вечером, когда все разошлись, Дмитрий обнял меня на кухне.
— Спасибо, — сказал он.
— За что?
— За то, что дала нам всем второй шанс. За то, что не ушла. За то, что ты есть.
Я прижалась к нему.
— Знаешь, что сказала мне Инга при встрече?
— Что?
— Что мне с тобой повезло.
— И что ты ответила?
— Ничего. Но теперь я знаю, что она права.