Найти в Дзене

Технофеодализм: Как цифровые платформы заменили капитализм и превратили нас в крепостных

Когда-то мы верили, что технологии и рынок освободят человечество. Капитализм, как утверждали идеологи, превратит крестьян в граждан, рабочих — в предпринимателей, а потребителей — в независимых агентов выбора. Но вместо этого мы оказались в новой, почти средневековой системе — технофеодализме. Этот термин, введённый бывшим министром финансов Греции Янисом Варуфакисом в его книге «Технофеодализм: Что убило капитализм», описывает не просто эволюцию капитализма, а его замену. Сегодня мы живём не в мире конкурентных рынков, а в империи цифровых феодалов, контролирующих не землю, а данные, внимание и цифровую инфраструктуру. История власти всегда строилась вокруг одного вопроса: кто контролирует ресурсы? В феодальной системе власть принадлежала тем, кто владел землёй. Крестьяне работали на земле, отдавая часть урожая своему сеньору. Личная зависимость была нормой.
С приходом капитализма всё изменилось. Рынок заменил личную зависимость. Люди стали продавать труд за зарплату и покупать тов
Оглавление

Когда-то мы верили, что технологии и рынок освободят человечество. Капитализм, как утверждали идеологи, превратит крестьян в граждан, рабочих — в предпринимателей, а потребителей — в независимых агентов выбора. Но вместо этого мы оказались в новой, почти средневековой системе — технофеодализме. Этот термин, введённый бывшим министром финансов Греции Янисом Варуфакисом в его книге «Технофеодализм: Что убило капитализм», описывает не просто эволюцию капитализма, а его замену. Сегодня мы живём не в мире конкурентных рынков, а в империи цифровых феодалов, контролирующих не землю, а данные, внимание и цифровую инфраструктуру.

От феодализма к капитализму — и обратно

История власти всегда строилась вокруг одного вопроса: кто контролирует ресурсы? В феодальной системе власть принадлежала тем, кто владел землёй. Крестьяне работали на земле, отдавая часть урожая своему сеньору. Личная зависимость была нормой.
С приходом капитализма всё изменилось. Рынок заменил личную зависимость. Люди стали продавать труд за зарплату и покупать товары свободно. Это была эпоха, где успех зависел от конкуренции, инноваций и эффективности.

Но всё сломалось в 2008 году. Финансовый кризис показал, что крупнейшие игроки больше не подчиняются рыночным правилам. Государства вложили триллионы долларов, чтобы спасти банки и корпорации от банкротства. Конкуренция уступила место гарантированной прибыли под государственной эгидой. Это был поворотный момент — начало новой эпохи, где прибыль рождается не из труда и производства, а из контроля.

Облачный капитал: новая форма собственности

Варуфакис выделяет ключевое отличие технофеодализма от капитализма:
Богатство больше не создаётся через продажу товаров или услуг. Оно извлекается через ренту — плату за доступ к цифровому пространству, которому никто не владеет по-настоящему, но которое контролируют немногие.

Эта рента строится на облачном капитале — особой форме собственности, включающей:

  • Цифровую инфраструктуру (серверы, облачные хранилища, сети);
  • Алгоритмы, управляющие потоками информации;
  • Монополию на данные — наше поведение, выбор, внимание.

Владельцы облачного капитала — цифровые феодалы: Apple, Google, Meta, Amazon, Microsoft. Они не производят кроссовки, автомобили или лекарства. Они контролируют врата, через которые проходит весь остальной бизнес — и через которые проходим мы.

Хочешь продавать? Плати Amazon.
Хочешь быть замеченным? Покупай рекламу у Google.
Хочешь запустить приложение? Отдай Apple 30%.
Ты не клиент. Ты
житель цифрового поместья, и за проживание надо платить — не деньгами, а данными, вниманием и временем.

Мы — не пользователи. Мы — крепостные

Самая жестокая ирония технофеодализма в том, что он маскируется под свободу. Нам кажется, что мы выражаем индивидуальность, когда выкладываем фото, пишем посты или лайкаем контент. Но всё, что мы делаем онлайн, становится сырьём для цифровых феодалов.

Каждый скролл, каждый клик — это труд. Но в отличие от индустриального капитализма, где труд оплачивался, здесь мы работаем бесплатно. Мы генерируем данные — новый вид валюты, — которые превращаются в прибыль для платформ.

Это и есть главная форма эксплуатации в XXI веке:

Мы — не только работники в офлайне, но и крепостные в онлайне.

Парадокс усиливается тем, что мы сами строим и украшаем своё цифровое поместье — выкладываем сторис, пишем обзоры, создаём контент. Всё это повышает ценность платформы, но не приносит нам реальной собственности или контроля.

Siri и другие шпионы: цена «удобства»

Один из самых тревожных примеров — судебный иск против Apple в 2021 году. Жительница Калифорнии Фумико Лопес утверждала, что Siri подслушивала частные разговоры, даже когда пользователь не активировал помощника.

Её дочь просто обсуждала кроссовки Air Jordan — и вскоре реклама этой модели заполнила её соцсети. Записи, как утверждалось, передавались сторонним компаниям, чтобы персонализировать рекламу.

В январе 2025 года Apple согласилась выплатить 95 млн долларов, чтобы закрыть дело. Однако на каждого участника коллективного иска пришлось по всего 20 долларов — остальное ушло на юридические издержки. Компания никогда не признала вину, просто откупилась.

Это яркий пример технофеодальной логики:

Платформа не несёт ответственности, но обязана быть «удобной». А ты — обязан платить за это удобство своим приватным пространством.

Большая тройка: феодалы над феодалами

Цифровые платформы — не единственные хозяева новой системы. Над ними возвышаются финансовые феодалы — так называемая «Большая тройка»: BlackRock, Vanguard и State Street.

Эти компании не производят ничего. Они владеют долями почти во всех крупных корпорациях мира — от Apple и Microsoft до Coca-Cola и Ford.

Это означает, что конкуренция — иллюзия. Google и Apple, Pepsi и Coca-Cola, Tesla и Ford — все они частично принадлежат одним и тем же инвесторам. Рынок, некогда арена борьбы, теперь — сетка совместного владения.

Когда финансовые и цифровые феодалы объединяют силы, возникает тотальная власть:

  • Контроль над капиталом (через инвестиции);
  • Контроль над данными (через платформы);
  • Контроль над инфраструктурой (через облака, сети, ИИ).

Государства, в свою очередь, вплетены в эту систему. Пример — SpaceX Илона Маска, получившая миллиарды от NASA и Пентагона. Частная компания стала частью государственной машины. А государство — зависимым от успеха этой компании.

Технофеодализм — не капитализм, а его преемник

Важно понимать: технофеодализм — не «капитализм с цифровым уклоном». Это новая система, где:

  • Прибыль извлекается не из производства, а из ренты;
  • Конкуренция заменена монополией;
  • Свобода заменена иллюзией выбора;
  • Рынок превращён в сеть частных владений.

Капитализм предполагал, что любой может войти в игру и выиграть.
Технофеодализм говорит:
игра уже закончена — и вы в ней не игрок, а ресурс.

Может ли быть сопротивление?

Осознание — первый шаг к свободе.
Жить осознанно в эпоху технофеодализма — значит понимать:

  • На чьей цифровой земле ты находишься;
  • Какую «десятину» ты платишь — лайками, кликами, данными;
  • Чем ты расплачиваешься за «удобство» — приватностью, автономией, вниманием.

Это не призыв к отказу от технологий. Это призыв к осознанному выбору:

  • Использовать альтернативные, менее монопольные сервисы;
  • Минимизировать цифровой след;
  • Поддерживать инициативы по регулированию данных и цифровых монополий;
  • Понимать, что внимание — это ресурс, а время — валюта.

Заключение: новая десятина

Раньше крестьяне платили десятину зерном.
Сегодня мы платим десятину
временем, вниманием и личной информацией.

Технофеодализм не свергнут завтра. Но пока мы не осознаём, как работает эта система, мы остаёмся её пассивными участниками — даже когда думаем, что просто листаем ленту или заказываем еду.

А ведь каждый клик — это голос.
Каждый пост — это след.
Каждый отказ от «бесплатного» сервиса — это шаг к суверенитету.

Мир не станет свободнее сам по себе.
Но мы можем начать с того, чтобы
перестать быть бесплатной рабочей силой для цифровых феодалов.

Если эта статья заставила вас задуматься — поделитесь ею. Не ради алгоритма. А ради человека.