Поэзию в доме Ваншенкиных очень любили. Однажды, когда маленький Костя сильно заболел, мама-учительница прочла ему стихи, поразившие его удивительной красотой и певучестью:
Вспомни, как шумят березы,
А за лесом, у межи,
Ходят медленно и плавно
Золотые волны ржи!..
Только годы спустя Константин Ваншенкин узнал, что написаны эти волшебные строки Иваном Буниным. Но тогда очень хотелось сочинить нечто столь же прекрасное, удивив окружающих, поэтому он начал слагать собственные стихи - не о природе, а на злобу дня: о гражданской войне, о героях-полярниках, о советских стройках. Увлечение поэзией скоро прошло: стало не до стихов…
«Прошедшая дорогою военной, была нелегкой молодость моя…»
В 1942 году прямо из десятого класса, не закончив второй четверти, юноша ушел в армию по призыву. «Служил главным образом в воздушно-десантных войсках, участвовал в боях на Втором и Третьем Украинских фронтах. Это было суровое время, но именно армия военной поры сформировала мое поколение. Армия сделала нас людьми, армия — это мои университеты», - признавался поэт в своей автобиографической книге «Писательский клуб». В отличие от многих деятелей литературы (да и какой из вчерашнего школьника литератор?) он был не военным корреспондентом - Ваншенкин служил в воздушно- десантных войсках и совершенно неожиданно для себя в самом конце войны, в Будапеште, снова начал писать стихи:
Земли, камней, железа груды,
Бессильно сникли провода,
И у руин притихшей Буды
Ворчит дунайская вода.
Мосты упали на колени
И воду из Дуная пьют…
Всю ночь идут соединенья,
И каблуки всю ночь куют.
Константин даже изготовил себе небольшой блокнотик, изобразив на обложке десантную эмблему – парашют с авиационными «крылышками», и стал записывать свои сочинения, одно за другим. Многие стихи Константина Ваншенкина были автобиографическими и с предельной точностью и достоверностью описывали те события, что происходили с ним самим на фронте.
… Слепил цигарку я прилежно
И чиркнул спичкой раз и два.
А он сказал мне безмятежно:
– Ты сам прикуривай сперва…
От ветра заслонясь умело,
Я отступил на шаг всего,
Но пуля, что в меня летела,
Попала в друга моего.
И он качнулся как-то зыбко,
Упал, просыпав весь табак,
И виноватая улыбка
Застыла на его губах…
«Я люблю тебя, Жизнь…»
После демобилизации нужно было подумать о серьезной профессии, Ваншенкин выбрал Московский геологоразведочный институт, где так и не прижился - вместо того, чтобы заниматься учебой, даже на лекциях без остановки строчил стихи, затем посылал их в журналы, где творчество студента-фронтовика хвалили, но… в печать не брали. А что скажет настоящий поэт? Ваншенкину повезло: этим самым «настоящим поэтом» оказался Михаил Васильевич Исаковский, с легкой руки которого Константин отважился заняться поэзией всерьез и перешел в Литературный институт.
Здесь же он встретил свою единственную спутницу на всю жизнь Инну Гофф – писательницу, автора любимых всеми стихов «Русское поле» и «Август».
Впервые стихи Ваншенкина были напечатаны в 1948 году, затем вышла и первая книга «Песня о часовых». Одновременно с ее выходом в журнале «Новый мир» появилось замечательное стихотворение «Мальчишка», ставшее точкой отсчета к всесоюзной известности и славе его автора.
А самом конце 1957 года появился сборник стихов «Волны», который Ваншенкин сразу же привез показать Марку Бернесу. Книжечка открывалась стихами без названия, с начальной строкой «Я люблю тебя, жизнь». Слова были совсем «непесенными», однако Бернес песню угадал и «организовал»: «если бы не он, в природе просто не существовало бы таких песен, как “Когда поет далекий друг”, “Если бы парни всей земли”, “Сережка с Малой Бронной”, “Хотят ли русские войны”, “Журавли” и многих других».
Песня стала гимном целого поколения: «Только за одну “Я люблю тебя, жизнь!”Константину Яковлевичу можно поставить все памятники...», - говорил впоследствии Иосиф Кобзон.
«Кружится в сердце тот старый вальсок…»
Почему-то наши самые любимые стихи и песни рождаются у поэтов и композиторов сразу, на едином дыхании. Однажды режиссер Павел Любимов пригласил Яна Френкеля для создания музыки к новому фильму «Женщины», и тот, в свою очередь, позвал своего друга Константина Ваншенкина для подготовки текста главной музыкальной темы картины. Когда режиссер начал рассказывать им сюжет, то в самом начале промелькнули проводы в армию, на войну, и у фронтовика Ваншенкина тут же сложились строки:
Слышишь, тревожные дуют ветра.
Нам расставаться настала пора.
Кружится, кружится пёстрый листок,,
Кружится, кружится старый вальсок…
Картина вышла на экраны в светлом 1965 году, и жизнерадостный шлягер «Любовь-кольцо» гремел повсеместно, а вот «Вальс расставания» как-то затерся и зазвучал в полную силу целое десятилетие спустя, став настоящей народной песней.
«Стоит над горою Алеша…»
Сотрудничество Ваншенкина с композитором Эдуардом Колмановским увенчалось созданием замечательной песни «Алёша», посвященной советским солдатам, погибшим при освобождении Болгарии от фашизма. До недавнего времени песня была официальным гимном Пловдива, и ее знал каждый болгарин. К сожалению, память наших «братушек» оказалась короткой, песня ими давно забыта, а величественный памятник русскому солдату неоднократно пытались демонтировать - против «Алеши» сегодня ведется настоящая война.
Творческую судьбу поэта можно назвать удачной и вполне сложившейся: от государства - только награды и премии, от читателей - любовь и признание, даже от литературных критиков он получал лишь незначительные тычки и уколы, не более. Ваншенкин не признавал концептуальную «эстрадную поэзию», так бурно выплеснувшуюся в народ в 60-е годы ХХ века, его единственным правилом были простота и ясность каждого стихотворения как основное проявление гармонии. Он вообще не любил оригинальничать и играть словами: «Писать стихи не в своей манере – все равно что в обиходе разговаривать с окружающими не своим естественном голосом, а голосом какого-либо актера».
Ваншенкин говорил о себе: «Я не принадлежал к литературному руководству, не был литературным «генералом», не служил в редакциях или издательствах, не выступал против кого бы то ни было. У меня неизменно была лишь одна обязанность – хорошо писать».
Сегодня стихи Константина Ваншенкина называют неактуальными, несозвучными времени. Да неужели? Стоит только произнести названия «Я люблю тебя, жизнь!», «Алеша», «Как провожают пароходы», и сама собой в голове возникает мелодия; простые, не отягощенные словесными вензелями строки наизусть нижутся на нитку памяти. А насчет несовременности… Пять лет назад, в самые первые дни уже забытой нами пандемической трагедии, охватившей весь мир, полиция финского города Оулу опубликовала видеозапись финской версии песни «Я люблю тебя жизнь». Песню, пришедшую на помощь людям, исполнял на опустевших улицах города оперный певец и полицейский Петрус Шродерус.
Неизвестный художник
Неизвестный художник давнишнего века
Может, был он известен, но в узком кругу
Написал на холстине портрет человека
Так, что глаз от него оторвать не могу.
Краска лупится, трещинки как паутина.
Реставратор, волнуясь, трясет головой.
Но живет и поет о бессмертье картина,
Потому что написана кистью живой.
И рождается отзвук в сердцах и на лицах,
Потому что и замысел в сердце рожден.
Неизвестный – в каталогах всех и в таблицах
Меж другими, известными, значится он.
Я стою, пораженный искусством чудесным,
Чей в веках сохранился отчетливый след.
Я бы только мечтал стать таким Неизвестным
Где-нибудь через триста – четыреста лет.
Вижу это лицо – губы, сжатые плотно,
Утомленный и все понимающий взгляд...
Пусть живут мастеров Неизвестных полотна,
Как светильники в честь Неизвестных солдат.
Алёша
Белеет ли в поле пороша
Иль гулкие ливни шумят,
Стоит над горою Алёша,
В Болгарии русский солдат.
И сердцу по-прежнему горько,
Что после свинцовой пурги
Из камня его гимнастерка,
Из камня его сапоги.
Немало под страшною ношей
Легло безымянных парней,
Но то, что вот этот – Алёша,
Известно Болгарии всей.
К долинам, покоем объятым,
Ему не сойти с высоты.
Цветов он не дарит девчатам,
Они ему дарят цветы.
Привычный, как солнце, как ветер,
Как в небе вечернем звезда,
Как будто над городом этим
Вот так и стоял он всегда.
Белеет ли в поле пороша
Иль гулкие ливни шумят,
Стоит над горою Алёша,
В Болгарии русский солдат.
Вальс расставания
Слышишь, тревожные дуют ветра,
Нам расставаться настала пора.
Кружится, кружится пёстрый лесок,
Кружится, кружится старый вальсок,
Старый, забытый, старый забытый вальсок.
Ты, совершая положенный путь,
В дальнем краю это всё не забудь,
Эту реку и прибрежный песок,
Этот, негромко звучащий, вальсок,
Этот негромкий, этот негромкий вальсок.
Мы расстаемся, чтоб встретиться вновь,
Ведь остаётся навеки любовь.
Кружится первый осенний листок,
Кружится в памяти старый вальсок,
Юности нашей, юности нашей вальсок.
Волосы ветром сдувает со лба,
Музыка эта, как наша судьба.
Снегом слегка обжигает висок,
Кружится в сердце тот старый вальсок,
В сердце тот старый, в сердце тот старый вальсок.
Мальчишка
Он был грозою нашего района,
Мальчишка из соседнего двора,
И на него с опаской, но влюбленно Окрестная смотрела детвора.
Она к нему пристрастие имела,
Поскольку он командовал везде,
А плоский камень так бросал умело,
Что тот, как мячик, прыгал по воде.
В дождливую и ясную погоду
Он шел к пруду, бесстрашный, как всегда,
И посторонним не было прохода,
Едва он появлялся у пруда.
В сопровожденье преданных матросов, Коварный, как пиратский адмирал, Мальчишек бил, девчат таскал за косы
И чистые тетрадки отбирал.
В густом саду устраивал засады,
Играя там с ребятами в войну.
И как-то раз увидел он из сада
Девчонку незнакомую одну.
Забор вкруг сада был довольно ветхий — Любой мальчишка в дырки проходил,-
Но он, как кошка, прыгнул прямо с ветки
И девочке дорогу преградил.
Она пред ним в нарядном платье белом Стояла на весеннем ветерке
С коричневым клеенчатым портфелем
И маленькой чернильницей в руке.
Сейчас мелькнут разбросанные книжки - Не зря ж его боятся, как огня…
И вдруг она сказала:- Там мальчишки…
Ты проводи, пожалуйста, меня…
И он, от изумления немея,
Совсем забыв, насколько страшен он, Шагнул вперед и замер перед нею,
Ее наивной смелостью сражен.
А на заборе дряхлом повисая,
Грозя сломать немедленно его,
Ватага адмиральская босая
Глядела на героя своего.
… Легли на землю солнечные пятна.
Ушел с девчонкой рядом командир.
И подчиненным было непонятно,
Что это он из детства уходил.
Надпись на книге
Я приобрел у букинистов
Книжонку пухлую одну,
Где океана рев неистов
И корабли идут ко дну.
Она была грязна, потерта, –
Обыкновенное старье,
Но ей цена была пятерка,
И я в дорогу взял ее.
В ней было все: любви рожденье,
Добра над мраком торжество
И о простуде рассужденья, –
Но как написано мертво!
В тягучей этой веренице
(Проливы, шпаги, парики)
На сто семнадцатой странице
Я встретил надпись от руки.
И в ней была такая сила,
Что сердце дрогнуло слегка.
«Я вас люблю!» – она гласила,
Та рукописная строка.
Я замер, – вы меня поймете,
Перевернул страницу враз
И увидал на обороте:
«Я тоже полюбила вас...»
И предо мною словно вспышка –
Тенистый сад, речонки гладь.
Она: Простите, что за книжка?
Он: Завтра дам вам почитать...
...Я ехал в ночь. Луна вставала.
Я долго чай дорожный пил
И не досадовал нимало,
Что книжку глупую купил.
И, как в магическом кристалле,
Мне сквозь огни и времена
«Я вас люблю!» – в ночи блистали
Торжественные письмена.
Я люблю тебя, Жизнь
Я люблю тебя, Жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, Жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.
Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с работы устало,
Я люблю тебя, Жизнь,
И хочу, чтобы лучше ты стала.
Мне немало дано —
Ширь земли и равнина морская,
Мне известна давно
Бескорыстная дружба мужская.
В звоне каждого дня,
Как я счастлив, что нет мне покоя!
Есть любовь у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое.
Как поют соловьи,
Полумрак, поцелуй на рассвете.
И вершина любви —
Это чудо великое — дети!
Вновь мы с ними пройдем,
Детство, юность, вокзалы, причалы.
Будут внуки потом,
Всё опять повторится сначала.
Ах, как годы летят,
Мы грустим, седину замечая,
Жизнь, ты помнишь солдат,
Что погибли, тебя защищая?
Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна!
Я люблю тебя, Жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!
Новый Год
Предновогодняя уборка,
И вечер с множеством затей,
И обязательная ёлка
В домах, где даже нет детей,
И я сочувствую сегодня
Друзьям, обиженным судьбой, —
Всем тем, кто в вечер новогодний
Не видит ёлки пред собой.
… Вокруг свечи сияет венчик.
И тишина. И сладко всем.
А старый год всё меньше, меньше…
И вот уж нет его совсем.
И мы волненье ощущаем,
У года стоя на краю,
Хотя который год встречаем
Мы Новый год за жизнь свою.
Сухим снежком, морозцем вея,
Он к нам на празднество идёт.
Но с каждым годом всё новее,
Наш добрый гость, наш Новый год.
Потомку
Где ты, друг? За какою горою?
Что там — будни у вас? Торжество?
Чем ты занят той славной порою?
Что читаешь и любишь кого?
За далекой неведомой зоной,
В мягком зареве ламп голубых
Что ты думаешь ночью бессонной,
Например, о потомках своих?
Что ты видишь, по жизни шагая,
В ярком свете тогдашнего дня?
Я тебя совершенно не знаю,
Ты-то знаешь, ты помнишь меня?
Что тебе из минувшего ближе?
Что ты знаешь про наше житье?
Я тебя никогда не увижу…
Как мне дорого мненье твое!