За окном ноябрьская Москва захлебывалась в серой слякоти. Дождь со снегом бился в стекло, словно пытаясь прорваться внутрь, в тепло сталинской «трешки» на Ленинском проспекте. Но здесь, на кухне с высокими потолками, царила суета, какая бывает только перед большими семейными торжествами, когда внешнее благополучие важнее внутренней усталости.
Лена стояла у плиты уже пятый час. Её спина ныла тупой, тянущей болью, ноги в капроновых колготках отекли, но она продолжала механически нарезать овощи, помешивать соус и следить за уткой в духовке. Запах запеченных яблок и корицы смешивался с ароматом дорогого парфюма — Лена успела переодеться, но фартук снимать не спешила.
— Леночка! — донесся из спальни голос матери, Галины Петровны. — Ты там про сервиз не забудь! Тот, с золотой каемкой, чешский! И салфетки кружевные достань, они в комоде!
Лена на секунду прикрыла глаза, глубоко вдохнула и выдохнула.
— Хорошо, мам! — крикнула она в ответ, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
Мама лежала с «давлением». Это был её неизменный ритуал перед любым застольем. Стоило начать подготовку, как Галину Петровну настигала мигрень, тахикардия или загадочная «дурнота». Лена знала этот сценарий наизусть с двенадцати лет: мама страдает в спальне с мокрым полотенцем на лбу, папа смотрит новости, ожидая праздника, а Лена — Лена просто делает всё остальное.
Сегодня отмечали тридцать пять лет совместной жизни родителей. Коралловая свадьба. Лена не только организовала этот ужин, но и оплатила родителям путевку в санаторий в Кисловодске («Чтобы папа подышал, а мама нервы успокоила»). Путевка лежала в красивом конверте на каминной полке.
В прихожей лязгнул замок. Вошел Сергей, муж Лены, отряхивая мокрый зонт. Он выглядел уставшим после совещания, но, увидев жену, тепло улыбнулся.
— Ну как ты тут, Золушка? — он поцеловал её в висок и заглянул в духовку. — Пахнет на миллион. Помощь нужна?
— Нарежь хлеб и открой вино. И... Серёж, постарайся сегодня без сарказма, ладно? Ради меня.
Сергей помрачнел.
— Виталик будет?
— Конечно. Это же семейный ужин.
— Ясно. Значит, цирк с конями обеспечен.
Виталик опаздывал. Как всегда. Ему было двадцать семь, но в системе координат этой семьи он оставался «маленьким». За последние три года он сменил пять работ, нигде не задерживаясь дольше пары месяцев. То начальник идиот, то график кабальный, то «коллектив гнилой». Сейчас он официально находился в статусе «творческого поиска», который спонсировали родители со своих пенсий и Лена — своими тайными переводами.
Когда стол был накрыт, а Галина Петровна, чудесным образом исцелившаяся при виде изобилия, вышла к гостям в новом шелковом платье (подарок Лены на 8 Марта), атмосфера стала почти торжественной.
Виталик явился спустя час. Он ввалился в квартиру шумный, пахнущий дешевым табаком и смесью сладкой жвачки. Кроссовки он не снял, пройдя в них прямо на паркет.
— Салют семье! Пробки дикие, вся Москва стоит! — он плюхнулся на стул, даже не поздоровавшись с сестрой и её мужем за руку.
— Сыночек! — Галина Петровна просияла, словно увидела Гагарина. — Садись, родной, утка стынет. Ты голодный?
— Как волк, мам! Давай накладывай.
Виктор Иванович, отец, торжественно откашлялся, поднимая рюмку с домашней наливкой.
— Дорогие дети, — начал он, и голос его дрогнул от важности момента. — Мы с матерью долго думали. Годы идут, мы не молодеем. Знаете, как говорят: готовь сани летом. Мы хотим привести дела в порядок при жизни, чтобы потом между вами, родными людьми, не было распрей и дележки.
Лена напряглась. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие. Она вспомнила, как полгода назад полностью оплатила замену проводки и труб в этой квартире, потому что «у отца сердце, ему нельзя волноваться из-за ремонта».
— Мы решили переоформить недвижимость, — продолжила мама, и глаза её наполнились слезами умиления. — Чтобы у каждого была уверенность в завтрашнем дне.
Лена выдохнула. Ну, слава богу. Наверное, они решили разделить дачу или, может быть, сбережения. Это было бы справедливо.
— Квартиру мы переписали на Виталика, — быстро, на одном дыхании выпалила мать, словно прыгая в холодную воду.
В комнате повисла звенящая тишина. Слышно было только, как Виталик чавкает, пережевывая утиную ножку.
— Простите... что? — переспросила Лена шепотом. Ей показалось, что она ослышалась. — Эту квартиру? Трехкомнатную? На Виталика?
— Леночка, ну не делай такое лицо! — тут же перешла в наступление Галина Петровна. — Ты же умная девочка. Посуди сама. У тебя всё есть. Ты главный бухгалтер, карьера в гору. Сережа у тебя бизнесмен, золото, а не муж. У вас ипотека почти закрыта, машина хорошая, вы вон, дом за городом строите. Вы — крепкая семья.
— А Виталик... — вступил отец, глядя в свою тарелку. — Виталик пока себя ищет. Ему старт нужен. Мужчине без своего жилья сейчас никуда. Жениться надумает — куда жену приведет? С нами жить? Негоже это. Ему нужен фундамент.
— Фундамент? — тихо переспросил Сергей. — Виктор Иванович, фундамент — это то, что строят годами. А вы ему даете пентхаус на блюдечке. За какие заслуги?
— Не смей считать наши деньги! — вспыхнул отец, багровея. — Это наша квартира! Кому хотим, тому и дарим! Лена — отрезанный ломоть. Она ушла в другую семью, фамилию сменила. А Виталик — наследник, продолжатель рода!
Виталик откинулся на спинку стула и самодовольно ухмыльнулся, глядя на сестру:
— Ленка, чё ты начинаешь? Тебе жалко, что ли? У вас с Серегой бабок куры не клюют. А мне жить где-то надо. Или ты хотела меня на улицу выгнать, когда предки... ну, того?
Лена встала. Ноги дрожали, но спина была прямой, как струна.
— То есть моя помощь вам все эти годы — это обязанность? А наследство — это Виталику, потому что он «непутевый»?
— Не говори так о брате! — взвизгнула мать. — Эгоистка! Всю жизнь только о себе думала!
— Спасибо за ужин, — сказала Лена. — Пойдем, Сережа.
Они вышли в дождливую ночь. Лена не плакала. Слёзы закончились много лет назад.
По дороге домой, глядя на мелькающие огни фонарей, Лена вспомнила тот день, когда ей исполнилось двенадцать.
Она мечтала о пианино. Она ходила в музыкальную школу, занималась на картонной клавиатуре, нарисованной на бумаге, и учительница говорила, что у Лены талант. Родители обещали. Они копили год.
В день рождения отец пришел домой загадочный.
— Ну, именинница, закрывай глаза!
Лена зажмурилась, сердце колотилось. Неужели? Неужели «Лирика» или хотя бы подержанный «Красный Октябрь»?
— Открывай!
Посреди комнаты стоял огромный, блестящий новый велосипед. С мужской рамой. Скоростной.
— Это... мне? — растерянно спросила Лена. Она не умела кататься и боялась скорости.
— Ну, конечно, нам всем! — радостно сказала мама. — Но больше, конечно, Виталику пригодится, ему же развиваться надо, он мальчик, ему спорт нужен. А ты, Лена, можешь иногда брать покататься во дворе. Пианино... ну куда его ставить? Место только занимать. Да и дорого. А велик — вещь!
Виталик, которому тогда было семь, уже вовсю звонил в звонок и крутил педали. Лена проглотила ком в горле и улыбнулась. «Спасибо, мамочка. Спасибо, папочка».
Вечером она услышала, как мать говорила соседке по телефону: «Ленка такая умница, всё понимает. А Витальке радость, он же младшенький, ему нужнее».
«Ему нужнее». Этот девиз был выжжен на фамильном гербе их семьи.
Лена уступила свою комнату брату, когда тот пошел в школу, потому что «ему нужен светлый стол», а сама переехала на диван в проходной зал. Лена не поехала в лагерь на море, потому что Виталику нужны были брекеты. Лена поступила на бюджет, чтобы родители могли оплатить платное отделение для Виталика (откуда его выгнали через полгода).
Она всегда была «сильной». А сильным, по логике её родителей, ничего не нужно. Сильные — это тягловые лошади, которые везут на себе воз, в котором сидят слабые и погоняют.
Тишина длилась полгода. Лена не звонила, родители гордо молчали.
Новости приносила тётя Валя, сестра отца, единственная адекватная родственница, которая всё понимала, но поделать ничего не могла.
— Ох, Лена, — вздыхала она в трубку. — Там такое творится. Виталик-то бабу привел.
— Девушку?
— Какую там девушку... Бабу! Зовут Кристина. Наглая, как танк. Сразу заявила Гале, что кухня теперь её территория.
Всё началось через месяц после оформления дарственной. Виталик, почувствовав себя полноправным хозяином, привел Кристину. Познакомились они в каком-то клубе. Кристина была старше Виталика на пять лет, с ярким татуажем бровей и вечным недовольством на лице. Она нигде не работала, называя себя «блогером», хотя подписчиков у неё было меньше, чем у Лены контактов в телефоне.
— Галина Петровна, почему у вас порошок такой дешевый? У меня от него аллергия, — кривила губы Кристина, бросая свои стринги в общую стирку. — Купите нормальный.
— Кристиночка, так пенсии еще не было... — оправдывалась мать.
— Ну так у сына попросите. Ой, то есть у мужа моего гражданского. Хотя какой он муж, так...
Виталик денег не давал. Он заявил, что копит на «серьезный бизнес-проект» (очередная финансовая пирамида). Пенсии родителей уходили на еду для четверых, коммуналку (которую теперь платили за троих прописанных плюс Кристина, льющая воду часами) и сигареты для молодых.
— Витя, скажи им! — плакала мать ночью.
— Что я скажу, Галя? Квартира его. Он имеет право. Сами подписали.
Однажды Лена не выдержала. Тётя Валя сказала, что у отца был приступ стенокардии, а скорую не вызвали, потому что у Кристины были гости, и они громко слушали музыку. Лена приехала.
Дверь открыла незнакомая девица с бокалом вина.
— Тебе кого? — лениво спросила она.
— Я к родителям. И к брату. Позови Виталика.
Виталик вышел в трусах, заспанный. Был полдень.
— О, сеструха! Какими судьбами? Денег дать пришла?
— Я пришла сказать, что если вы не дадите отцу покоя, я вызову полицию.
— На каком основании? — хмыкнула Кристина, появляясь из-за плеча Виталика. — Это частная собственность. Мы здесь хозяева. А ты тут никто. Гостья.
— Виталик, — Лена посмотрела брату в глаза. — Ты понимаешь, что ты делаешь? Они же родители.
— Они мне жизнь дали, а теперь жить мешают! — вдруг вызверился брат. — Ходят, шаркают, ворчат. «Не кури», «не пей», «музыку тише». Достали! Пусть на дачу валят, если не нравится!
Из комнаты выглянула мама. Она постарела лет на десять. Халат был несвежим, волосы некрашеные. Она посмотрела на Лену с испугом и... стыдом.
— Лена, уходи, — прошептала она. — Не надо скандалов. Мы потерпим. Всё хорошо. Уходи.
Лена вышла из подъезда и впервые за долгое время разрыдалась. От бессилия. От злости. И от жалости к этим глупым, несчастным людям, которые сами выкопали себе яму.
Через два месяца Кристина исчезла. Вместе с мамиными золотыми сережками и заначкой отца, отложенной «на зубы». Виталик устроил пьяный дебош, разбил телевизор, обвиняя родителей в том, что они «выжили его любовь».
Затем начался настоящий ад.
Виталик начал брать микрозаймы. Сначала по пять тысяч, потом по тридцать. Кредиторы звонили круглосуточно. Коллекторы расписали подъезд надписями «ВЕРНИ ДОЛГ» и залили замок клеем. Соседи перестали здороваться с Виктором Ивановичем. Бывший уважаемый инженер, он теперь выходил на улицу, низко опустив голову, стараясь стать невидимым.
Лена узнала о масштабе катастрофы случайно. Ей позвонили из банка.
— Елена Викторовна? Ваш брат указал вас как контактное лицо.
— Я не общаюсь с братом.
— Дело в том, что квартира, где проживают ваши родители, находится в залоге у частного инвестора. Платежи не поступают уже три месяца. Готовится процедура отчуждения.
Лена почувствовала, как холодеют руки.
— В залоге? Но это единственное жилье родителей!
— Собственник — Виталий Викторович. Он подписал договор займа под залог недвижимости.
Вечером состоялся тяжелый разговор с Сергеем.
— Сереж, они останутся на улице. Квартиру заберут.
Сергей молчал, глядя в окно.
— Лена, сколько там долг?
— С процентами и штрафами... около трех миллионов. Это почти половина стоимости квартиры, но по договору они заберут её целиком.
— У нас есть эти деньги. На счету для покупки соседнего участка.
Лена замерла.
— Ты... ты готов отдать их? После всего, что они сказали?
— Я не готов отдать их Виталику. И не готов спонсировать твоих родителей. Но я не готов смотреть, как ты умираешь внутри от чувства вины.
Они поехали к родителям. Квартира напоминала притон. Ободранные обои, запах перегара. Виталика не было. Родители сидели на кухне при свете одной тусклой лампочки.
— Квартира в залоге, — сухо сказала Лена. — Вы знали?
Отец кивнул. Мать заплакала.
— Он говорил, это временно... Он хотел отыграться на ставках... Леночка, спаси!
— Мы можем выкупить долг, — сказал Сергей. — Но у меня условие. Виталик выписывается. И ноги его здесь больше не будет. Мы ставим новые замки. Квартиру переоформляем на Лену.
— Как на Лену? — мать перестала плакать. — А Виталик? Он же пропадёт! Он же хозяин!
— Галина Петровна, — голос Сергея стал ледяным. — У вас есть выбор. Или квартира уходит бандитам, и вы идете бомжевать на вокзал вместе с Виталиком. Или квартира переходит Лене, вы живете спокойно до конца дней, но Виталик решает свои проблемы сам.
— Нет! — крикнула мать. — Я не предам сына! Вы хотите его выгнать! Вы специально это подстроили! Уходите! Мы сами справимся! Виталик всё решит!
Лена посмотрела на отца. Он молчал.
— Папа?
— Мать права, — глухо сказал он. — Нельзя так с родной кровью. Уходите.
Развязка наступила через три недели.
Был душный августовский вечер. Виталик вернулся домой в состоянии наркотического психоза. Ему казалось, что за ним следят. Он начал срывать плинтуса, искать «жучки».
Галина Петровна попыталась его успокоить. Он оттолкнул её так сильно, что она ударилась головой об угол шкафа и потеряла сознание.
Виктор Иванович, увидев лежащую жену, впервые в жизни схватил тяжелую хрустальную вазу.
— Не трогай мать, гаденыш!
Виталик, рассмеявшись безумным смехом, выхватил кухонный нож.
— Ты на кого попер, старый? Это мой дом! Я здесь закон!
Соседи вызвали полицию, услышав страшные крики.
Когда Лена приехала, все уже закончилось. Скорая увозила отца с ножевым ранением в плечо и сломанными ребрами. Мать, с перевязанной головой, сидела на ступеньках подъезда и выла, раскачиваясь из стороны в сторону. Виталика выводили в наручниках. Он орал что-то нечленораздельное и плевался в полицейских.
— Лена... — мать увидела её и поползла к ней на коленях. — Леночка, не дай его посадить! Он не хотел! Это случайно! Скажи им, что папа сам упал!
Лена отступила на шаг. Ей было физически больно смотреть на это унижение.
— Мама, встань. Ты в грязи.
— Спаси брата! Ты же сильная! У тебя связи!
— Я не буду его спасать, — тихо, но твердо сказала Лена. — Он чуть не убил вас.
— Будь ты проклята! — прошипела мать. — Не дочь ты мне!
Виталика посадили на пять лет. Не только за нанесение тяжких телесных, но и за хранение наркотиков, которые нашли в квартире в промышленных масштабах — он, оказывается, пытался ими приторговывать, чтобы закрыть долги.
Квартиру спасти не удалось. Частные кредиторы, воспользовавшись ситуацией и грамотно составленным договором залога, отсудили недвижимость. Суды длились полгода. Лена наняла лучших юристов, пытаясь доказать, что родители, как прописанные пенсионеры, имеют право на проживание, но закон был суров: собственник распорядился имуществом, залог был оформлен законно.
В день выселения шел снег. Такой же мокрый и серый, как в тот день, когда всё началось.
Судебные приставы выносили старую мебель. Галина Петровна стояла у подъезда с двумя клетчатыми сумками — всем, что осталось от тридцати пяти лет жизни. Виктор Иванович сидел в машине Лены, глядя в одну точку. После ранения рука у него плохо работала, он сильно сдал.
— Куда мы теперь? — спросила мать, когда Лена подошла к ней. В её голосе больше не было спеси. Только страх маленького, заблудившегося ребенка.
— Ко мне, — сказала Лена. — В «однушку» в Бирюлево. Я сделала там ремонт.
Родители поселились в маленькой квартире, которую Лена когда-то купила для сдачи.
Первое время они молчали. Отец часами смотрел в окно на серые многоэтажки. Мать перебирала фотографии Виталика, но прятала их, когда приходила дочь.
— Ты нас ненавидишь? — спросил однажды отец, когда Лена привезла продукты.
Лена расставляла пакеты с молоком в холодильник.
— Нет, пап. Я не ненавижу. Я просто... устала.
— Мы виноваты, — сказал он вдруг. — Мы думали, любовь — это когда отдаешь всё тому, кому труднее. А получилось, что мы его развратили. А тебя... тебя мы наказали за то, что ты хорошая.
Лена обернулась. По щеке отца текла слеза.
— Прости нас, дочка. Если сможешь.
Лена подошла и обняла его. Худые, острые плечи под старой фланелевой рубашкой. Он пах лекарствами и старостью.
— Я простила, пап. Давно простила.
Прошло три года.
На террасе загородного дома Лены и Сергея было шумно. Праздновали семилетие их дочери, Даши. Дети бегали по газону, Сергей раздувал угли в мангале.
Родители сидели в плетеных креслах. Они выглядели опрятно, но в глазах застыла вечная печаль. Они больше не учили жизни, не требовали, не командовали. Они стали тихими гостями в жизни своей дочери.
Галина Петровна тайком от всех продолжала отправлять Виталику деньги с пенсии и возила передачки в колонию. Лена знала об этом, но молчала. Она поняла, что не может вырезать эту опухоль из сердца матери, не убив её саму. Пусть любит так, как умеет. Главное, что теперь эта любовь не разрушает жизнь Лены.
— Мам, бабушка грустная, — подбежала маленькая Даша. — Можно я ей торт отнесу? Самый большой кусок?
Лена погладила дочь по голове.
— Конечно, милая. Неси.
Она смотрела, как девочка бежит к бабушке, как просветлело лицо матери.
Лена усвоила этот урок. Любовь не должна быть жертвой. Любовь не должна быть слепой. И самое главное — любовь к детям нужно делить поровну, иначе весы судьбы однажды сломаются и погребут под собой всех.
Сергей подошел сзади, обнял её за плечи.
— Ты как?
— Я счастлива, — честно сказала Лена. — Я дома.
Она действительно была дома. В доме, который построила сама — не только из кирпичей, но и из правильных решений, вовремя сказанных «нет» и прощения, которое далось ей так нелегко.
Солнце садилось за верхушки сосен, окрашивая небо в цвета коралла — того самого цвета, с которого началась эта история разрушения и возрождения.
