Глава 8: Ужин по новым правилам
Начало
Предыдущая глава
Весь следующий день в пентхаусе царило нервное ожидание. Юнги, вопреки привычке, не поехал в офис. Он заперся в кабинете, но не работал. Он готовился к разговору, который был для него страшнее любых переговоров с конкурентами. Как просить руки внучки у человека, которого ты изначально планировал разорить? Как доказать, что твои намерения честны, а не являются частью какой-то изощренной многоходовки? Он, мастер стратегии, чувствовал себя беспомощным новичком.
Со-Ри, в свою очередь, была спокойна. Не потому что не боялась, а потому что выбор был сделан. Ее сердце выбрало его. И теперь ей оставалось только идти вперед, поддерживая его, как он однажды поддержал ее в храме. Она надела простое, но элегантное платье нежных пастельных тонов — ничего агрессивного, ничего от мира жесткого бизнеса.
Когда они подъезжали к особняку Чана, Юнги вдруг сказал, глядя прямо перед собой:
— Как бы он ни отреагировал… я не отступлю. Я предупреждаю.
— Я знаю,— улыбнулась она. — И именно поэтому я здесь, с тобой.
Их встретил не слуга, а сам господин Чан. Его проницательный взгляд скользнул по их сплетенным рукам, но он ничего не сказал, только кивнул и пригласил в небольшую, уютную столовую, где накрыли стол не на двадцать персон, как бывало на официальных приемах, а на троих. Это был хороший знак.
Ужин начался с неловкого молчания, прерываемого лишь звоном приборов. Дед расспрашивал о делах, о фабрике, нейтральные темы. Юнги отвечал сдержанно, но без привычной ледяной отточенности. Он был настороже.
И только когда подали десерт — традиционные патбингсу — старик отложил ложку и, оперевшись подбородком на сложенные руки, посмотрел на них обоих.
— Ну что ж. Похоже, образовалась новая конфигурация на игровом поле. Хотите рассказать старику правила?
Юнги откашлялся, положил свою ложку. Его ладони были влажными.
— Господин Чан. Условия нашего соглашения… они больше не актуальны.
— В каком смысле? — спросил старик, поднимая бровь.
— В том, что я не могу и не хочу больше быть ее учителем. И я не хочу, чтобы исход нашей… наших отношений зависел от делового контракта или годичного испытательного срока.
Со-Ри замерла, наблюдая за дедом. Тот был непроницаем.
— И что же ты предлагаешь? — спросил он мягко.
— Я предлагаю расторгнуть тот пункт соглашения, что дает Со-Ри право через год все отменить. Я отказываюсь от этого условия. Компанию, контрольный пакет — все, что было обещано, вы получите. Независимо от того, что будет между нами. Но я прошу вас… не связывать ее свободу и ее чувства с этой сделкой.
Старик медленно кивнул, его взгляд стал тяжелым и оценивающим.
— Смелое предложение.Ты отказываешься от своего главного рычага давления. И на что ты надеешься? Что моя внушка останется с тобой просто так? По доброй воле?
— Да,— твердо сказал Юнги. — Я надеюсь на это. И я готов заслуживать эту добрую волю каждый день. Но не как сторона по контракту. А как мужчина, который… который любит ее.
Слово повисло в воздухе. Первый раз он произнес его вслух. И не в порыве страсти, а здесь, за столом, глядя в глаза ее деду. Со-Ри почувствовала, как комок подкатывает к горлу.
Господин Чан долго молчал, переводил взгляд с Юнги на внучку и обратно. Потом тяжело вздохнул.
— Я, конечно, старый хитрый лис. Я все это подстроил, знаешь ли? Не полностью, конечно. Но я видел в тебе не только акулу. Я видел… пустоту. И я видел в моей Со-Ри свет, который эту пустоту мог заполнить. Риск был огромный. Я мог потерять все. Но я верил в нее. И, как ни странно, в тебя. В ту часть тебя, которую ты сам давно похоронил.
Он сделал паузу, выпил глоток воды.
— Ты говоришь о чувствах. О любви. Но мой мир, мир бизнеса, учит не доверять словам. Ты разрушал семьи, карьеры, судьбы ради цифр в отчете. Как мне поверить, что с моей внучкой будет иначе? Что, когда встанет выбор между ней и новой выгодной сделкой, ты выберешь ее?
Это был справедливый, жестокий и абсолютно логичный вопрос. Юнги опустил голову, сжав кулаки на коленях. Потом поднял взгляд, и в его глазах была боль и решимость.
— Я не могу доказать это словами. Я могу только доказать временем. Но чтобы это время было… я должен изменить правила игры. Для себя. Я уже начал. Я отказался от выгодного контракта с семьей Ли, чтобы оградить Со-Ри от их интриг. Я вкладываюсь в модернизацию фабрики, потому что она показала мне, что это важно — для людей, а не только для прибыли. Я… я играю на рояле по ночам. И я не боюсь, что она это слышит. Я становлюсь уязвимым. Для нее. И это самый страшный и самый важный риск в моей жизни.
В комнате воцарилась тишина. Даже слуги за дверью, казалось, затаили дыхание. Старик смотрел на Юнги, и в его глазах что-то таяло — лед недоверия, скепсиса, стратегического расчета.
— Со-Ри-а,— обратился он к внучке. — Что скажешь ты? Этот человек… ты веришь ему? Не как наследница. Как женщина.
Она взяла руку Юнги под столом. Ее пальцы были теплыми и твердыми.
— Я верю ему, дедушка. Потому что я видела его страх. Его боль. И я видела, как он, преодолевая этот страх, делает выбор в пользу добра. Он учит меня выживать, да. Но я, кажется, учу его… жить. И я хочу продолжать.
Старый Чан закрыл глаза на мгновение. Когда открыл, в них стояла влага.
— Хорошо. Контракт будет изменен. Компания перейдет под твой контроль, как и договаривались, но без каких-либо условий, касающихся личных отношений моей внучки. Ее жизнь, ее сердце — ее выбор. И твой, Юнги-сан. Но помни… — он указал на него пальцем, и в его жесте была вся сила патриарха. — Если ты причинишь ей боль… если сломаешь тот свет, что в ней есть… я буду разорен, стар и беспомощен, но я найду способ сделать так, что твоя империя превратится в пыль. Это не угроза бизнесмена. Это обещание деда. Понятно?
Юнги медленно, уважительно склонил голову.
— Понятно, господин Чан. И я принимаю это условие. Оно справедливо.
На обратном пути они ехали в тишине, но это была тихая, счастливая, разряженная тишина. Самый страшный барьер был взят. Официально. Юнги вел машину одной рукой, другая лежала на ее руке. Он казался… спокойным. Таким, каким она никогда его не видела.
— Я не думал, что он согласится, — наконец сказал он.
— Он не согласился. Он сдался. Перед очевидным, — улыбнулась она. — Он увидел, что ты говорил правду.
— Я и сам не знал, что скажу все это, пока не начал говорить.
— Это потому, что это шло отсюда, — она коснулась его груди. — А не отсюда. — Она легонько ткнула его в лоб.
Он рассмеялся. Настоящим, легким смехом, который зазвучал в салоне машины как самая прекрасная музыка. Она смотрела на него, зачарованная. Она видела его гнев, боль, страх, страсть. Но эту беззаботную радость — впервые.
— Что будем делать теперь? — спросила она.
— А что хочешь ты? Самую обычную, глупую, неромантичную вещь.
— Например?
— Поесть мороженого. В парке. Как нормальные люди. Без телохранителей, без отчетов, без необходимости куда-то спешить.
Ее сердце растаяло окончательно.
— Да. Это звучит идеально.
Они купили ванильное мороженое в вафельных стаканчиках в крошечной лавке и сели на скамейку у пруда. Было уже темно, горели фонари, отражаясь в воде. Он ел свое мороженое с сосредоточенным видом, а потом внезапно, как мальчишка, провел холодной вафлей по ее носу.
— Эй! — засмеялась она, отпрянув.
— Прости, не удержался. Ты слишком серьезно ешь свое мороженое. Надо наслаждаться моментом.
Она ответила ему тем же, оставив каплю мороженого у него на щеке. Он поймал ее руку и слизал мороженое с ее пальца, глядя ей прямо в глаза. Жар пробежал по ее коже, несмотря на холод десерта. В этот момент они были просто Юнги и Со-Ри. Не Мин и Чан. Не учитель и ученица. Две половинки, которые после долгой зимы наконец-то нашли друг друга.
Когда они вернулись в пентхаус, их ждал сюрприз. На столе в гостиной стояла ваза с простыми, но яркими полевыми цветами — ромашками, васильками, колокольчиками. Рядом лежала записка от экономки: «Для молодых. Чтобы в доме пахло летом».
Юнги взял один василек и осторожно вставил ее в волосы Со-Ри, за ухо.
— Идет тебе. Как все живое и настоящее.
— Спасибо,— прошептала она. — За все. За сегодня. За смелость.
— Это ты дала мне смелость.Ты была моим компасом, когда я сам заблудился в своей пустыне.
Он обнял ее, и они стояли так, посреди гостиной, глядя на огни города, которые теперь казались не враждебными огнями конкурентов, а просто огнями домов, где живут люди. У них тоже теперь был дом. Не просто пентхаус. Место, где можно быть собой.
Позже, когда она уже засыпала в его комнате, в его огромной кровати, чувствуя тепло его тела рядом, он прошептал в темноте:
— Я все еще боюсь. Старые привычки, демоны… они никуда не делись.
— Я знаю,— она повернулась к нему, положив голову на его грудь. — Я тоже боюсь. Но мы будем бояться вместе. Это уже не так страшно.
Он поцеловал ее в макушку, и его дыхание стало ровным. Впервые за многие годы Мин Юнги заснул быстро и без сновидений, чувствуя не пустоту, а невероятную, теплую, живую полноту жизни. Он нашел то, что не мог купить ни за какие деньги. И был готов защищать это до конца.
Но, как часто бывает, когда кажется, что буря миновала, на горизонте собираются самые темные тучи. На следующее утро, когда Юнги проверял почту на своем телефоне, еще лежа в постеди, его лицо исказилось от шока и ярости. На экране было анонимное письмо. В нем — детали той самой старой, грязной истории с семьей Ли, с которой он только что расплатился уступкой в проекте. Но к деталям были приложены фотографии. Фотографии его и Со-Ри на фабрике, в момент после аварии, где он в панике прижимал ее к себе. И подпись: «Какая трогательная слабость для такого сильного человека. Как думаешь, что будет дороже: твоя репутация или ее безопасность? Ждем инструкций. M.»
Минджон. Она не сдалась. Она просто сменила тактику. И теперь она била не по нему, а по тому, что было для него дороже всего. Война только начиналась. И на кону была не компания. А та хрупкая, новая жизнь, которую они только что начали строить.
Продолжение следует...
С любовью, Кэтрин...
#Юнги #bts
