Телефонный звонок разрезал тишину маленькой «двушки» на окраине города, словно скальпель. Лена вздрогнула. Она знала этот номер. Точнее, она знала, кому он принадлежит, хотя в телефоне он был записан сухо: «Приёмная».
На плите тихо булькал куриный суп — из супового набора, купленного по акции. За окном серый ноябрьский дождь смывал остатки осенних красок с панельных домов спального района. В этой атмосфере звонок с номера, начинающегося на элитные цифры оператора, казался вторжением инопланетян.
— Слушаю, — Лена вытерла руки о кухонное полотенце, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Елена Анатольевна? — голос в трубке был стерильным, лишенным эмоций. Это была Жанна, бессменная секретарша отца уже лет пятнадцать. Жанна, которая знала о семье Лены больше, чем сама Лена, и презирала её ровно в той же мере, что и её работодатели. — Добрый день. Анатолий Борисович и Тамара Игоревна просили напомнить вам о завтрашнем мероприятии.
— Я помню, Жанна. Юбилей. Ресторан «Империал».
— Сбор гостей в девятнадцать ноль-ноль. Дресс-код — Black Tie. Ваше присутствие обязательно. Это не просьба, Елена Анатольевна, это протокол. Будет пресса, будут партнеры из министерства. Ваша мать просила передать, чтобы вы… — Жанна сделала паузу, подбирая слово, — привели себя в порядок. Визажист оплачен не будет, но парикмахерскую посетить рекомендуется.
Гудки.
Лена медленно опустила телефон на потертую клеенку кухонного стола. В груди привычно заныло. Это было не приглашение дочери на праздник любимого отца. Это был вызов статиста на съемочную площадку. Ей отводилась роль декорации — молчаливой, неприметной тени, которая должна лишь подтверждать статус Анатолия Борисовича как примерного семьянина.
В кухню вошел Олег. Он только что уложил пятилетнего Мишку на дневной сон. Муж выглядел уставшим — две смены подряд на заводе давали о себе знать. Его руки, огрубевшие от работы, нежно легли на плечи жены.
— Опять они? — спросил он тихо.
Лена кивнула, глядя в окно.
— Завтра юбилей. Шестьдесят лет. Я должна быть там.
— Лен, — Олег развернул её к себе. — Ты никому ничего не должна. После того, что они сделали… После того, как они поступили с Мишкой… Я вообще не понимаю, почему ты с ними разговариваешь.
Лена закрыла глаза. Воспоминания, которые она старательно запихивала в дальний угол сознания, хлынули потоком.
Это было полгода назад. Самые страшные дни в их жизни. Мишка начал угасать на глазах: слабость, температура, синяки, появляющиеся из ниоткуда. Врачи в районной поликлинике разводили руками и гоняли по кругу. Платный гематолог заподозрил страшное. Нужно было срочное, дорогостоящее обследование в столичной клинике и, возможно, первый курс терапии. Квоту ждать — месяцы. Денег нужно было много и сразу.
У них не было накоплений. Всё съедала ипотека и обычная жизнь. Олег тогда работал таксистом по ночам, Лена брала подработки корректором текстов, но нужной суммы — трехсот тысяч рублей — не набиралось даже близко.
И Лена пошла к отцу.
Она помнила тот визит поминутно. Офис строительной компании «Монолит-Групп» занимал три этажа в центре города. Мрамор, стекло, охрана, похожая на спецназ. Лена прождала в приемной два часа, хотя была записана. Жанна поила её дешевым чаем из пакетика, демонстративно печатая на клавиатуре с маникюром, который стоил как зимняя куртка Лены.
Когда её пустили в кабинет, отец даже не встал. Он сидел в огромном кожаном кресле, изучая графики продаж.
— Ну, с чем пожаловала? — спросил он, не поднимая глаз. — Денег просить?
— Папа, это для Миши. Твоего внука, — голос Лены дрожал. Она протянула папку с медицинскими заключениями. — У него подозрение на лейкоз. Нужно обследование. Срочно. Нам не хватает двести тысяч. Я напишу расписку. Олег устроится на вторую работу, мы всё вернем…
Анатолий Борисович брезгливо отодвинул папку кончиком золотой ручки «Паркер».
— Расписку? — он усмехнулся. — Лена, твои расписки стоят меньше, чем бумага, на которой они написаны. Ты сама выбрала эту жизнь. Я тебе говорил десять лет назад: выйдешь за этого нищеброда — забудь мой номер. Ты вышла. Ты родила. Теперь ты приходишь и перекладываешь свои проблемы на меня?
— Папа, речь о жизни ребенка!
— Речь о естественном отборе, Лена. Не умеешь содержать семью — не заводи её. У меня сейчас тяжелый период. Кассовый разрыв, поставщики подводят. Лишних денег нет. Всё в обороте.
В тот момент Лена увидела на краю стола открытый каталог элитной недвижимости на Кипре. На странице была обведена вилла стоимостью в два миллиона евро.
— Уходи, — сказал он. — И не позорь меня своими соплями перед персоналом.
Лена вышла. В тот вечер она продала свое обручальное кольцо, серьги, подаренные бабушкой, а Олег продал их старенький «Форд». Они заняли у друзей, взяли микрокредиты под бешеные проценты. Мишку обследовали. Диагноз, к счастью, оказался ошибкой — это была тяжелая форма анемии на фоне инфекции, но лечить пришлось долго.
И вот теперь, спустя полгода, когда они едва сводили концы с концами, отдавая долги, её звали праздновать успех «великого человека».
— Я пойду, Олег, — сказала Лена, открывая глаза. — Я пойду, чтобы посмотреть им в глаза. И, может быть… может быть, я всё еще надеюсь, что они увидят во мне дочь. Глупо, да?
— Не глупо, — вздохнул муж. — Но больно.
Сборы напоминали подготовку к казни. Лена открыла шкаф. Её гардероб состоял из джинсов, свитеров и пары офисных блузок. В углу, в чехле, висело Оно. Синее платье в мелкий цветочек.
Она купила его пять лет назад, еще до рождения Мишки, на распродаже в торговом центре. Тогда оно казалось ей верхом элегантности: натуральный хлопок, приталенный силуэт, скромный вырез. Сейчас, глядя на него критическим взглядом, она понимала: для уровня «Империала» это тряпка.
Но другого не было.
Она надела его. Ткань слегка натянулась на бедрах — после родов фигура изменилась. Молния на спине заела.
— Давай помогу, — Олег подошел сзади и аккуратно застегнул замок. Потом поцеловал её в шею. — Ты красивая. Самая красивая. И плевать на их бриллианты.
Лена посмотрела в зеркало. Уставшее лицо, мелкие морщинки вокруг глаз, руки без маникюра. Она попыталась уложить волосы в пучок, закрепив их невидимками. Косметики было минимум — тушь и помада нейтрального цвета.
— Я выгляжу как бедная родственница из провинции, — констатировала она.
— Ты выглядишь как честный человек, — возразил Олег. — Возьми такси. Я дам денег.
— Нет, я на автобусе. От остановки там недалеко. Не будем тратить последние.
Она поцеловала сына, который сосредоточенно рисовал что-то в альбоме.
— Что ты рисуешь, зайчик?
— Открытку дедушке, — серьезно ответил Миша. — Ты же к нему едешь? Передай ему. Тут я, ты, папа и он. Мы держимся за руки.
Сердце Лены сжалось. Ребенок, которого дед отказался спасать, рисовал ему открытку. Она аккуратно сложила рисунок и положила в свою старенькую сумочку из кожзама.
— Обязательно передам.
Ресторан «Империал» оправдывал свое название. Колонны, позолота, хрустальные люстры размером с малолитражку. Парковка была забита «Майбахами», «Бентли» и «Гелендвагенами». Лена, пришедшая пешком от остановки, чувствовала себя чужеродным элементом. Охранник на входе смерил её подозрительным взглядом и пропустил только после того, как нашел её фамилию в списках, удивленно приподняв бровь.
В холле пахло дорогим парфюмом и лилиями. Гости, шурша вечерними платьями, медленно перетекали в банкетный зал. Лена прижалась к стене, пытаясь найти знакомые лица и одновременно надеясь никого не встретить.
— О, глядите-ка, наша Золушка прибыла! — раздался насмешливый голос.
К ней приближался Вадим, её младший брат. Тридцать лет, лоск, загар из солярия, костюм от Brioni. Рядом с ним висела на локте длинноногая блондинка в платье, состоящем, кажется, из одних страз.
— Привет, Вадим, — тихо сказала Лена.
Брат окинул её взглядом с головы до ног, задержавшись на стоптанных туфлях.
— Ленка, ты серьезно? — он хохотнул, обращаясь к своей спутнице. — Вика, знакомься, это моя сестра. Она у нас увлекается ролевыми играми в нищету.
Вика сморщила носик:
— Ой, как оригинально. Винтаж?
— Секонд-хенд, скорее, — фыркнул Вадим. — Слушай, Лен, ты бы хоть предупредила. Я бы тебе денег кинул на карту, купила бы что-то приличное. А то стоишь тут, как пугало. Отцу настроение испортишь.
— Я пришла поздравить папу, а не участвовать в конкурсе нарядов, — попыталась возразить Лена, но её голос утонул в шуме толпы.
В этот момент к ним подплыла Тамара Игоревна. Мать выглядела безупречно. Темно-синее бархатное платье в пол, колье с сапфирами, идеальная укладка. Но глаза её метали молнии.
Она подошла к дочери вплотную, взяла её под локоть и сжала так сильно, что Лена едва не вскрикнула.
— Ты что, издеваешься надо мной? — прошипела мать, не разжимая губ, сохраняя на лице дежурную светскую полуулыбку. — Мы же предупреждали: Black Tie. Ты знаешь, что это такое? Или в твоем гетто французский не учат?
— Мама, у меня нет другого платья. И денег на него нет. Ты знаешь нашу ситуацию.
— Ситуацию! — мать презрительно фыркнула. — Ты сама создала эту ситуацию. Не смей позорить нас перед гостями! Вон, видишь, стоит мэр с супругой? Видишь партнеров отца из Москвы? Что они подумают? Что Анатолий Борисович жмот, который не может одеть дочь?
— А разве это не так? — тихо спросила Лена.
Тамара Игоревна побледнела от ярости.
— Неблагодарная дрянь. Быстро уходи с глаз. Иди на кухню, к персоналу. Помоги там с раскладкой приборов или салфеток. Хоть какая-то польза будет. И не высовывайся в зал, пока я не дам знак. Если кто спросит — скажи, что помогаешь организаторам.
Она толкнула дочь в сторону служебного входа и тут же развернулась к подошедшей паре гостей:
— О, Людмила Петровна! Как я рада вас видеть! Какое чудесное колье!
Лена глотала слезы, пробираясь через служебный коридор. На кухне царил ад. Повара орали, официанты бегали, пар стоял столбом. Никто не обратил на неё внимания, кроме пожилой посудомойки, курившей у открытой двери черного входа.
— Чего, дочка, выгнали? — спросила она хриплым голосом, увидев заплаканные глаза Лены.
— Вроде того, — Лена прислонилась к холодной кафельной стене.
— Не реви. Богатые — они такие. У них вместо сердца калькулятор. На вот, воды попей.
Лена стояла там около часа, слушая звон посуды и матерную ругань шеф-повара. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которую наказали ни за что. В сумочке жгла руку открытка Мишки. «Мы держимся за руки». Какая ирония.
Вскоре в дверях появилась запыхавшаяся администраторша.
— Вы Елена? Дочь Анатолия Борисовича?
— Да.
— Вас ищут. Мать велела идти в зал. Там какая-то заминка с благотворительным фондом, нужны все члены семьи для фото. Сказала сесть в самом темном углу за колонной и не отсвечивать, пока не позовут.
Лена вытерла лицо салфеткой, расправила складки на дешевом ситце и пошла на эшафот.
Зал сиял. Столы ломились от деликатесов: черная икра в ледяных вазах, камчатский краб, коллекционные вина. Лена проскользнула вдоль стены и села за дальний столик, наполовину скрытый массивной колонной.
На сцене, в лучах прожекторов, стоял отец. Он держал бокал, и свет играл в дорогом коньяке.
— Дорогие друзья! — голос Анатолия Борисовича, усиленный мощной акустикой, звучал бархатно и уверенно. — Шестьдесят лет — это рубеж. Время оглянуться назад. Я построил этот бизнес с нуля, своими руками. Я строил дома, где живут тысячи счастливых семей. Но главное моё достижение — это моя собственная семья.
Аплодисменты. Тамара Игоревна, сидевшая в первом ряду, промокнула глаза кружевным платком. Вадим самодовольно кивнул.
— Мы с Тамарой всегда учили детей, что деньги — это лишь инструмент, — продолжал отец. — Инструмент, чтобы делать мир лучше. Помогать тем, кто слабее. Быть честными и благородными.
Лена почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Каждое слово было ложью. Она вспомнила, как отец уволил беременную сотрудницу, чтобы не платить декретные. Как экономил на материалах при строительстве детского сада. Как выгнал её, когда она просила на жизнь внука.
— И сегодня, в этот особенный день, я хочу передать слово представителям фонда «Подари надежду», с которыми мы тесно сотрудничаем, — закончил отец, сияя улыбкой благодетеля.
На сцену поднялась женщина средних лет, скромно, но со вкусом одетая. Это была Наталья Петровна, директор фонда. Она выглядела взволнованной.
— Уважаемый Анатолий Борисович, уважаемые гости! — начала она. — Мы привыкли, что бизнесмены помогают фондам официально, под камеры, с чеками огромных размеров. Но истинная добродетель часто бывает тихой.
Анатолий Борисович слегка нахмурился. Он явно не знал, о чем пойдет речь, но сохранял благожелательное выражение лица. Тамара Игоревна напряглась.
— Месяц назад, — продолжала Наталья Петровна, — наш фонд находился в критической ситуации. У нас была подопечная, пятилетняя девочка Алина, которой требовалась срочная операция на сердце в Германии. Сбор стоял, времени не оставалось. И вдруг, пятнадцатого октября, на наш счет поступил анонимный перевод. Три миллиона рублей.
Зал ахнул. Три миллиона — сумма серьезная даже для присутствующих здесь миллионеров. Просто так, анонимно?
— Мы долго пытались выяснить, кто этот ангел-хранитель, чтобы поблагодарить. Банковская тайна и всё такое… Но в назначении платежа была указана карта, привязанная к имени… Елены Анатольевны Вороновой. Вашей дочери.
Тишина. Мертвая тишина повисла над залом. Сотни глаз начали искать Лену. Прожекторы зашарили по залу и наконец выхватили её фигурку за колонной. Она сидела, вжавшись в стул, в своем старом платье в цветочек.
Анатолий Борисович застыл с открытым ртом. Тамара Игоревна стала цвета скатерти. Вадим поперхнулся вином.
— Елена, прошу вас, поднимитесь к нам! — позвала Наталья Петровна. — Люди должны знать героев в лицо!
Лена не могла пошевелиться. В голове шумело. Три миллиона? Откуда? У неё на карте было две тысячи рублей до зарплаты.
— Иди! — прошипела подбежавшая мать, больно толкнув её в плечо. — Иди и улыбайся, идиотка! Потом разберемся!
Лена встала. Ноги были ватными. Она шла к сцене через живой коридор гостей. Теперь они смотрели на неё не с презрением, а с любопытством и даже уважением. «Надо же, скромница», «В тихом омуте…», «Вот это жест!» — доносилось со всех сторон.
Она поднялась на сцену. Яркий свет ударил в глаза. Отец тут же оказался рядом. Его профессиональное чутье сработало мгновенно: ситуацию нужно обернуть в свою пользу.
— Ну вот, раскрыли наш маленький секрет! — он громко рассмеялся, обнимая Лену за плечи. Его пальцы впились ей в ключицу, причиняя боль. — Леночка у нас такая скромная! Мы с мамой решили, что этот перевод она сделает от своего имени, чтобы приобщиться к культуре меценатства. Верно, дочка?
Он наклонился к её уху и прошептал так, чтобы никто не слышал:
— Подтверди, или я уничтожу твоего мужа.
Зал зааплодировал. Крики «Браво!», вспышки камер. Идеальная картинка: щедрый отец, благородная дочь.
Лена смотрела в зал. Она видела сытые, довольные лица. Она видела мать, которая уже гордо расправила плечи. Она чувствовала тяжелую, властную руку отца на своем плече. Руку, которая ни разу не обняла её просто так, от любви. Руку, которая оттолкнула папку с диагнозом Мишки.
И вдруг страх исчез. Осталась только холодная, звенящая ясность.
Лена медленно подняла руку и убрала ладонь отца со своего плеча. Жест был мягким, но настолько решительным, что Анатолий Борисович опешил и отступил.
Лена подошла к микрофону.
— Нет, — сказала она.
Её голос, усиленный аппаратурой, прозвучал как выстрел. Аплодисменты стихли неровными волнами.
— Что «нет», Леночка? — отец попытался сохранить улыбку, но в глазах его заплескался ужас.
— Нет, папа. Это неправда. Я не делала этот перевод осознанно. И ты не давал мне этих денег на благотворительность.
В зале стало так тихо, что было слышно, как работает кондиционер.
— Лена, ты переутомилась, — вступила Тамара Игоревна, пытаясь подняться на сцену. — У девочки стресс…
— У меня нет стресса, мама, — Лена посмотрела на мать прямым взглядом, от которого та замерла на ступеньках. — Я хочу сказать правду. У меня нет трех миллионов. У меня нет даже пяти тысяч на новое платье, поэтому я стою здесь в том, что ношу пять лет. Мои родители стыдятся меня. Перед началом вечера мама сказала, чтобы я не позорила их своим видом и сидела на кухне с прислугой.
По залу пронесся ропот. Кто-то ахнул.
— Ты пьяна! Уведите её! — заорал Вадим, вскакивая с места.
— Я не пьяна. А теперь про деньги. — Лена повернулась к Наталье Петровне. — Вы сказали, перевод пришел пятнадцатого октября?
— Да, — растерянно кивнула женщина.
Лена горько усмехнулась и повернулась к отцу.
— Папа, ты помнишь пятнадцатое октября? Это был день, когда налоговая заблокировала счета твоей фирмы из-за подозрений в махинациях. Ты метался по офису и орал на бухгалтера.
Лицо Анатолия Борисовича пошло красными пятнами.
— Заткнись! — рявкнул он, забыв про микрофон.
Но Лена продолжала, глядя прямо в камеры журналистов, которые, почуяв сенсацию, снимали каждое её движение.
— Год назад ты заставил меня открыть счет на моё имя и выпустить карту. Ты сказал: «Это формальность». Карту и все пароли ты забрал себе. Ты использовал этот счет как «запасной аэродром» для вывода серых схем. Пятнадцатого числа ты пытался срочно спасти деньги, перекинуть их в офшор. Но ты нервничал. Ты, наверное, просто ошибся шаблоном в банковском приложении. Или цифрой в реквизитах. Там, в сохраненных, наверняка висел этот фонд — для галочки, чтобы раз в год кидать туда копейки для отчета перед налоговой.
Она перевела дыхание.
— Ты хотел украсть эти деньги у государства. А вместо этого случайно отправил их умирающему ребенку. Три миллиона ушли детям ошибкой жадного человека.
Анатолий Борисович бросился к ней, занеся руку для удара, но его перехватил начальник охраны, понимая, что публичное избиение дочери окончательно добьет шефа.
Лена не шелохнулась.
— И знаете, что самое страшное? — она обратилась к залу, в котором многие уже достали телефоны и вели прямые эфиры. — Полгода назад я приходила к этому «великому меценату». Я просила в долг. Не три миллиона. Пятьдесят тысяч. У его внука, моего сына, подозревали рак. Он выгнал меня из кабинета. Он сказал: «Денег нет, все в обороте». В тот же день мама купила сумку за двести тысяч.
Она достала из сумочки смятую детскую открытку.
— Мой сын нарисовал тебе это сегодня, папа. Он не знает, что ты считаешь его «ошибкой естественного отбора». Он думает, ты хороший.
Она положила открытку на край трибуны.
— С днем рождения, папа. Это мой последний подарок тебе. Правда.
Лена развернулась и пошла со сцены. Никто не посмел её остановить. Гости расступались перед ней, как перед прокаженной, но в их глазах был не страх, а шок и… уважение.
В зале начался хаос.
Первым поднялся Игорь Николаевич, седовласый мужчина с суровым лицом, главный инвестор предстоящего мега-проекта отца. Он медленно подошел к столу юбиляра, взял свой бокал с вином и демонстративно вылил его в ведерко со льдом.
— Я разрываю контракт, Анатолий, — громко сказал он. — Я могу работать с жесткими людьми. Но я не работаю с крысами, которые прячут деньги за спинами детей и бросают внуков в беде.
Следом поднялся заместитель мэра. Молча кивнул кому-то и направился к выходу. За ним потянулись другие. Банкет рассыпался, как карточный домик.
Анатолий Борисович стоял посреди пустеющего зала, хватая ртом воздух. Его лицо стало багрово-синим. Он схватился за грудь и осел на пол.
— Врача! Скорую! — закричала Тамара Игоревна, но в её голосе было больше паники за свое будущее, чем страха за мужа.
Лена этого уже не видела. Она вышла на улицу. Холодный ветер ударил в лицо, но ей показалось, что это самый теплый ветер в её жизни. Она дрожащими руками достала телефон.
— Олег? Забери меня. Всё кончено.
— Еду, родная. Я уже рядом.
Полгода спустя
Весна выдалась ранней. Солнце заливало новую кухню — светлую, просторную, с большими окнами. Лена резала салат, напевая под нос.
Жизнь изменилась круто, но не сразу. Первые недели были адом. Вадим угрожал судами, звонил с проклятиями, пока Олег жестко не поговорил с ним «по-мужски». Отца спасли, но инсульт сделал его наполовину парализованным. Речь вернулась, но бизнес ушел. Инвесторы разбежались, налоговая, получив такую наводку в прямом эфире, устроила тотальную проверку. Выяснилось столько махинаций, что остатки активов ушли на погашение штрафов и адвокатов.
«Монолит-Групп» объявили банкротом. Загородный дом продали за долги. Тамара Игоревна переехала с мужем-инвалидом в двухкомнатную квартиру, оставшуюся от бабушки, и теперь училась жить на пенсию, проклиная дочь каждый день.
Но Лена больше не слышала этих проклятий. Она сменила номер.
Через неделю после того юбилея ей позвонил Игорь Николаевич.
— Елена, — сказал он. — Мне в компании нужен руководитель отдела внутреннего контроля. Человек, который не боится говорить правду, даже если это невыгодно. Зарплата достойная.
Лена согласилась. Теперь они с Олегом и Мишкой жили в новой квартире, взятой в ипотеку, но которую они могли спокойно оплачивать.
— Мам, смотри! — на кухню забежал Мишка с новым рисунком.
На листе были нарисованы три фигурки: мама, папа и он. И большое желтое солнце.
— Красиво?
— Очень, милый.
Лена подошла к окну. Внизу, во дворе, играли дети. Где-то там, в другом конце города, в старой хрущевке, сидел в инвалидном кресле её отец, глядя в стену. Ей было его жаль? Возможно, по-человечески. Но вины она больше не чувствовала.
То старое платье в цветочек она не выбросила. Оно висело в дальнем углу гардеробной как напоминание: достоинство не зависит от ценника на одежде. А правда — это самая дорогая валюта, которая в итоге окупает всё.
Звонок в дверь прервал её мысли. Пришел Олег с тортом. Сегодня у них был свой маленький праздник — годовщина того дня, когда они стали по-настоящему свободны. Лена улыбнулась и пошла открывать дверь, оставляя тени прошлого там, где им и место — позади.
