Я сидела в кабинете нотариуса и чувствовала, как у меня горят уши. Не от стыда, нет. От какого-то животного, дикого бешенства, которое я пыталась проглотить вместе с комком в горле.
Напротив сидела тетка Галя — мамина родная сестра, и моя двоюродная сестрица Света. Света теребила ручку сумки, глаза в пол. Тетка Галя, наоборот, смотрела на меня с вызовом, даже подбородок вздернула. Мол, ну и что ты сделаешь?
— В соответствии с завещанием, составленным первого марта текущего года... — бубнил нотариус, перекладывая бумаги.
Я перестала слушать после фразы «все движимое и недвижимое имущество переходит к Светлане Игоревне К...».
Первого марта.
Первого марта я везла бабушку в платную клинику на МРТ, потому что в поликлинике очередь была на месяц вперед, а у нее дико болела спина. Я тогда отдала за обследование половину своей зарплаты. Я тащила ее под руку, успокаивала, покупала потом в аптеке дорогущие уколы.
А она, оказывается, в тот же день, пока я бегала за водой в буфет, вызвала такси и съездила к нотариусу. Или тетка Галя ее отвезла? Скорее всего, второе.
Мне тридцать четыре года. У меня нет мужа, нет детей, есть ипотечная студия на окраине и пять лет вычеркнутой жизни. Пять лет, которые я положила на алтарь «святого долга».
Началось все, когда мне было двадцать девять. Мамы не стало рано, папа уехал в другую семью еще в девяностых. Из близких осталась только бабушка, Антонина Петровна, и семья тетки Гали.
Бабушка всегда была «крепким орешком». Командирша, бывший завуч школы. Но инсульт никого не щадит.
Она выкарабкалась, но ей нужен был уход. Постоянный, ежедневный.
Тетка Галя сразу сказала:
— Лен, ну ты же понимаешь. У Светки двое детей, младшему годик, муж на вахтах. Куда ей еще бабку? А я работаю, у меня давление. Ты у нас одна, свободная, молодая. Тебе и карты в руки.
Я не спорила. Я любила бабушку. Она меня в детстве блинами кормила, сказки читала. Кто, если не я?
Я переехала к ней. Сдала свою крошечную студию, чтобы были деньги на лекарства и памперсы (да, были периоды и с памперсами, и с судном).
Пять лет я жила в режиме зомби.
Подъем в шесть утра. Поменять белье, помыть, приготовить кашу — обязательно на молоке, без комков, иначе скандал. Дать таблетки. Убежать на работу.
В обед — прибежать (благо, работала недалеко), разогреть суп, покормить.
Вечером — уборка, стирка, врачи, капризы.
Бабушка характер имела тяжелый.
— Ленка, ты суп пересолила! Ты меня в гроб вогнать хочешь?
— Ленка, где мои очки? Ты украла?
— Ой, ноги крутит, помажь... Нет, не так мажешь, сил у тебя нет, что ли?
Я терпела. Гладила ее по сухой руке, мазала, мыла, слушала истории про ее молодость по сотому кругу.
И каждый раз, когда я выдыхалась и садилась на стул, просто глядя в стену, она говорила:
— Леночка, ты моя единственная опора. Никого у меня нет, кроме тебя. Галька только денег просит, а Светка вообще нос не кажет. Ты за мной доглядишь — квартирка тебе останется. Будешь жить по-человечески, в двушке, в центре. Заслужила.
Я не ради квартиры это делала. Честно. Но эта мысль грела. Я думала: вот выплачу свою ипотеку за счет продажи бабушкиной квартиры потом, или буду тут жить, а свою сдавать. Будет у меня компенсация за эти бессонные ночи, за отсутствие личной жизни. Кавалеры, знаете ли, не очень любят, когда свидание прерывается звонком: «Лена, у меня давление 200, умираю!».
А Света... Света за эти пять лет появилась раз десять. На дни рождения и Восьмое марта. Приходила с детьми, которые разносили квартиру, съедала торт, который я покупала, и жаловалась на жизнь.
— Ой, бабуль, Виталик опять работу потерял. Кредиты душат. Сапоги вот порвались...
И бабушка, которая за пять минут до этого отчитывала меня за лишнюю потраченную сотню на творог, лезла в свой «гробовой» узелок:
— На, внученька, купи себе сапожки. Бедная ты моя.
Меня это кололо, но я молчала. Думала: ну ладно, бабушка старая, ей жалко. Я-то работаю, я «сильная».
И вот, похороны.
Организацией занималась я. Тетка Галя сразу «слегла с сердцем», Света сказала, что у нее денег нет от слова совсем.
Я сняла все свои накопления. Гроб, место на кладбище, поминки, отпевание — все по высшему разряду, как бабушка хотела.
На поминках тетка Галя разливалась соловьем:
— Ой, мамочка наша, на кого ж ты нас покинула! Леночка, спасибо тебе, ты подвиг совершила!
А через сорок дней — нотариус. И завещание от первого марта.
Мы вышли из конторы на улицу. Осенний ветер, морось. Тетка Галя закурила.
— Лен, ты только не обижайся, — начала она, не глядя на меня. — Это справедливо.
— Справедливо? — мой голос сорвался на визг, я закашлялась. — Справедливо?! Тетя Галя, я пять лет горшки выносила! Я ночами не спала! Я личную жизнь похерила! А Света...
— Не кричи, люди смотрят, — шикнула тетка. — Пойми ты, мать так решила. У Светы двое детей, они вчетвером в однешке ютятся. Ипотеку им не дают, у Виталика кредитная история испорчена. А ты одна. У тебя своя квартира есть, пусть и маленькая. Тебе одной много будет — двушка в центре. Зачем тебе столько места? Солить его?
Я смотрела на Свету. Она стояла чуть поодаль, спрятав нос в шарф.
— Свет, ты знала? — спросила я.
Она подняла на меня глаза. В них не было стыда. Только усталость и какая-то тупая решимость.
— Лен, ну ты же сильная. Ты пробивная. Ты себе еще заработаешь. А мне детей поднимать надо. Бабушка сказала, что так будет по-божески. Помочь тем, кому нужнее.
— Кому нужнее?! — меня трясло. — А когда бабушке нужно было памперс менять, тебе не нужно было помочь? Когда я звонила и просила: «Свет, посиди с ней два часа, мне к стоматологу надо», ты что говорила? Что у тебя младший чихает?
— Не попрекай, — вмешалась тетка Галя, выбрасывая окурок. — Дело сделано. Квартира Светина. Ключи отдашь сегодня? Или тебе время надо вещи собрать?
— Вещи? — я усмехнулась. — Хорошо. Ключи отдам завтра. Вечером.
Я приехала в бабушкину квартиру. В этот запах лекарств и старости, который въелся в стены.
Справедливость, значит. «Тебе одной много будет».
Я достала чемодан.
Собрала свою одежду. Косметику. Ноутбук.
А потом я огляделась.
Холодильник на кухне — покупала я два года назад, когда старый «ЗиЛ» сдох.
Стиральная машина — моя, брала в кредит, потому что старая не отжимала.
Телевизор в спальне — мой подарок бабушке на 80-летие.
Микроволновка, мультиварка, хороший ортопедический матрас на кровати, новые шторы (старые рассыпались от ветхости).
Даже набор кастрюль.
Я достала телефон и набрала номер грузового такси.
— Да, с грузчиками. Да, выносить все.
Я вывозила все. Абсолютно все, что купила за эти пять лет на свои деньги. Чеки у меня, кстати, почти все сохранились — привычка вести бюджет.
Грузчики матерились, вынося холодильник по узкой лестнице (лифт сломался, как назло).
Я сняла даже люстру в зале — я ее покупала, потому что старая была темная и бабушка жаловалась, что не может читать. Вкрутила обратно «лампочку Ильича» на проводе.
Квартира стала пустой и гулкой. Остался только старый бабушкин сервант, продавленный диван тридцатилетней давности и колченогий стол. Ободранные обои (ремонт мы так и не сделали) сразу бросились в глаза. Квартира мгновенно превратилась в «бабушатник» без признаков уюта.
На следующий вечер приехали Света с мужем и тетка Галя. За ключами.
Они вошли и замерли.
— А... А где всё? — спросила Света, обводя глазами пустую кухню, где торчали трубы вместо стиралки.
— Мое имущество, — спокойно сказала я, позвякивая ключами. — Я забрала своё. Вы же получили наследство? Стены, пол, потолок. Квадратные метры в центре. Пользуйтесь.
— Ты что, сдурела? — взвизгнула тетка Галя. — Мы рассчитывали заехать и жить! У Светы денег нет на мебель! Ты хоть плиту бы оставила, бессовестная!
— Плиту я тоже меняла, — отрезала я. — Старая газом травила. Купите новую. У вас же теперь квартира есть, сэкономили на ипотеке.
— Это мелочность! — закричал Виталик, муж Светы. — Родственники так не поступают!
— Родственники, Виталик, помогают за умирающей бабушкой ухаживать, а не ждут, пока она освободит жилплощадь, — я положила ключи на тумбочку (старую, бабушкину). — Ах да, чуть не забыла.
Я достала из сумки папку.
— Здесь счета. За похороны, за поминки, за памятник, который я уже заказала, и за последние два месяца лечения. Всего триста сорок тысяч рублей.
— Чего? — глаза у тетки Гали полезли на лоб.
— Ну как же. Наследник принимает не только имущество, но и долги наследодателя, а также расходы на достойные похороны. Статья 1174 Гражданского кодекса. Я все чеки сохранила. Я же «пробивная», Света, ты сама сказала. Либо отдаете добровольно, либо я подаю в суд. И, поверьте, я выиграю. Плюс судебные издержки на вас повешу.
В квартире повисла тишина. Слышно было, как капает вода из крана на кухне — смеситель я тоже скрутила, поставила старый, который в кладовке валялся.
— Ты... Ты чудовище, Ленка, — прошипела тетка Галя. — Прокляну.
— Бога побойтесь, тетя Галя, — устало сказала я. — Бог все видел. И кто горшки выносил, и кто завещания втихую писал.
Я вышла из подъезда и впервые за пять лет вдохнула полной грудью. У меня нет квартиры в центре. У меня долги за похороны (пока еще не вернули, но вернут, никуда не денутся). У меня впереди переезд обратно в свою студию и жизнь с чистого листа.
Но я чувствовала себя свободной.
Телефон разрывается от звонков уже третий день. Пишут Света, тетка, даже какие-то дальние родственники из деревни, которым уже доложили, что я «обобрала сироток» и вывезла мебель.
Вчера Света написала: «Мы хотели эту квартиру продавать, чтобы трешку взять, а теперь там ремонт нужен, чтобы хоть кто-то купил! Верни хотя бы стиралку, у меня дети грязные ходят!».
Я заблокировала их всех.
Мне, может, и одной, как они говорят, «много будет». Но зато это «много» — моё. И совесть моя чиста.
А вы как думаете, я должна была поступить иначе? Оставить им технику и простить долг за похороны ради «мира в семье»? Или с такими родственниками мир невозможен?
Спасибо вам за прочтение 🤍