В квартире пахло праздником, но этот запах почему-то вызывал не радость, а тревожную тошноту. Смесь хвои, сладких мандаринов и дорогого кондиционера для белья создавала атмосферу идеального уюта — того самого, картинки которого Елена видела в глянцевых журналах.
Она стояла у зеркала в прихожей, поправляя идеально уложенные локоны. Тридцать пять лет. Десять из них она была «женой Сергея». Не просто женщиной, а функцией: хранительницей очага, создательницей уюта, тем самым тылом, о котором так любят говорить мужчины.
— Лена, где мои ключи от машины? — голос Сергея звучал раздраженно. Он метался по коридору, проверяя карманы зимней куртки.
Елена молча сняла ключи с крючка и протянула мужу. Он выглядел безупречно. Даже слишком для человека, который собирается провести новогоднюю ночь в приемном отделении городской больницы, зашивая раны пьяным дебоширам. Свежая стрижка, сделанная вчера в барбершопе, гладко выбритое лицо, легкий шлейф парфюма «Fahrenheit», который она сама подарила ему месяц назад.
— Прости, я нервничаю, — он на секунду остановился и выдавил виноватую улыбку. — Сам понимаешь, дежурство в Новый год — это ад. Привезут кучу пострадавших от петард, отравлений... Я, наверное, даже присесть не успею.
Елена подошла к нему и положила руки на плечи. Под пальцами чувствовалась напряженная мышца.
— Я всё понимаю, Сереж. Ты врач. Это твой долг. Я просто... я так надеялась, что в этот раз мы будем вместе. Мы ведь даже ёлку толком не нарядили вдвоем.
Сергей мягко, но настойчиво отстранил её руки.
— Ну, не начинай, пожалуйста. Лен, ну мы же взрослые люди. Завтра я вернусь, отосплюсь, и у нас будет свой праздник. Первого января даже лучше — суеты меньше. Я куплю икры, шампанского...
Он врал. Елена не знала, откуда пришла эта мысль, но она пронзила её внезапно, как игла. Она знала его интонации лучше, чем свои собственные. Когда Сергей врал, он начинал говорить чуть быстрее и отводил взгляд вправо. Сейчас он смотрел на ботинки.
— Ты точно на дежурство? — тихо спросила она.
— Лена! — в его голосе прорезалась сталь. — Ты опять? Ревность на пустом месте? Мне казалось, мы это прошли три года назад.
Три года назад у них был кризис. Елена тогда нашла в его машине чек из ювелирного, но самого украшения так и не увидела. Сергей тогда убедил её, что покупал подарок для коллеги-юбилярши по поручению заведующего. Она поверила. Она хотела верить.
— Прости, — она опустила глаза. — Иди. Спасай людей.
Он чмокнул её в щеку — сухо, мимолетно, словно ставя печать на документе.
— Умница. Оставь мне немного оливье. Буду утром. Люблю.
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок, отрезая Елену от мира, где у людей есть пары, планы и надежды.
Она осталась одна в квартире площадью сто квадратных метров. Тишина навалилась на плечи тяжелым ватным одеялом. Елена вернулась на кухню. Там, на мраморной столешнице, её ждал фронт работ. Оливье. Селедка под шубой. Утка с яблоками. Холодец, который варился шесть часов.
Зачем? Кому это всё нужно?
Она начала резать овощи, превратившись в робота. Нож мерно стучал по доске: так-так-так. В этом ритме она пыталась заглушить мысли.
Их брак все считали идеальным. Сергей — успешный хирург, душа компании. Елена — красавица, которая не работает, а «занимается домом». Они дружили с такой же «идеальной» парой — Виктором и Аллой. Виктор был бизнесменом, постоянно в разъездах, зарабатывал огромные деньги. Алла была... Аллой. Яркой, шумной, всегда в центре внимания.
«Леночка, ты такая скучная, тебе надо добавить перчинки!», — любила говорить Алла, попивая вино на их кухне. Елена всегда улыбалась в ответ, чувствуя себя серой мышью на фоне подруги.
Виктор сейчас был в командировке в Новосибирске. Сергей — на дежурстве. А они с Аллой — две соломенные вдовы. Алла звонила утром, жаловалась, что будет встречать Новый год одна с котом, и предлагала созвониться по видеосвязи в полночь.
«Бедная Алла», — подумала Елена, отправляя в миску очередную горсть соленых огурцов.
В 22:00 всё было готово. Стол ломился от еды. Елена налила себе бокал морса, выключила верхний свет и подошла к панорамному окну гостиной.
Их элитный жилой комплекс был построен в форме колодца. Окна смотрели на окна. Расстояние небольшое — можно было разглядеть, какие книги стоят на полках у соседей, если те не задергивали шторы.
Обычно Елена не смотрела. Ей казалось это неприличным вторжением в чужую жизнь. Но сегодня одиночество гнало её к свету. В окнах напротив кипела жизнь. Там смеялись, танцевали, дети бегали вокруг елок. Это было похоже на гигантский телевизор с десятком каналов, где транслировали счастье, которое ей было недоступно.
На третьем этаже соседнего корпуса, прямо напротив её окон, было особенно темно, горели только гирлянды. Но вдруг балконная дверь распахнулась, выпуская клуб пара.
На балкон вышли двое.
Елена прищурилась. Зрение у неё было стопроцентное.
Мужчина и женщина. Они вышли, видимо, чтобы запустить фейерверк или просто вдохнуть морозного воздуха. Мужчина был в одной футболке, несмотря на минус пятнадцать.
Елена почувствовала, как сердце пропустило удар, а потом забилось где-то в горле, мешая дышать.
Футболка. Белая, с дурацким принтом «Лучший хирург мира». Она знала эту футболку. Она гладила её сегодня утром, перед тем как Сергей спрятал её в спортивную сумку, сказав, что это сменная одежда для ординаторской.
— Нет, — прошептала она. — Этого не может быть.
Она метнулась в спальню, где в ящике комода лежал старый театральный бинокль — подарок отца. Руки дрожали так сильно, что она дважды уронила футляр, прежде чем достать прибор.
Вернувшись к окну, она прижала холодные окуляры к глазам. Навела резкость. Мир приблизился, став пугающе четким.
Это был Сергей. Без всяких сомнений. Он стоял, опираясь на перила, и запрокинув голову, смеялся. В руке у него был бокал с чем-то янтарным. Виски. Он пил виски, хотя всегда говорил, что перед дежурством — ни капли.
А рядом стояла она. Женщина в красном.
Платье было великолепным — открытая спина, глубокий разрез. Она подошла к Сергею сзади, обвила руками его торс и положила подбородок ему на плечо. Сергей повернулся.
Елена увидела его лицо в свете уличных фонарей. Такого выражения лица она не видела у мужа уже лет пять. Обожание. Страсть. Животное желание.
Он притянул женщину к себе и поцеловал. Это был не «супружеский чмок». Это был поцелуй голодных людей. Рука Сергея скользнула по красной ткани платья ниже, сжимая бедро женщины. Она откинула голову, и её профиль четко очертился на фоне темной комнаты.
Алла.
Бинокль выпал из рук Елены и с глухим стуком ударился о паркет. Стекло, кажется, треснуло.
Елена отшатнулась от окна, словно увидела привидение. Её начало трясти. Зубы стучали, как от лихорадки.
Алла и Сергей.
Лучший друг семьи и любимый муж.
«Скучная Лена» и «бедная Алла».
Пазл складывался с ужасающей быстротой.
Командировка Виктора. Дежурство Сергея. Квартира напротив... Чья это квартира? Елена вспомнила: Алла как-то говорила, что её тетка уехала жить на дачу и оставила ей ключи от квартиры в их же ЖК, чтобы поливать цветы.
Они были там. Всего в пятидесяти метрах. Прямо перед её носом. Смеялись над ней. Пили её, Елены, счастье большими глотками, закусывая её наивностью.
Елена снова посмотрела в окно, уже без бинокля. Они ушли с балкона. Теперь их силуэты мелькали за тюлем. Они танцевали. Медленный танец.
Внутри Елены что-то умерло. Та самая «функция жены», «хранительница очага» — она сгорела дотла за одну секунду. Но на месте пепелища вдруг поднялось что-то другое. Холодное, злое и очень расчетливое.
Она не будет плакать. Не сейчас.
Елена подошла к столу. Взглянула на утку, которая уже начала остывать. Схватила блюдо и с размаху швырнула его в мусорное ведро. Следом полетел салат. Холодец.
Освободив место на столе, она положила перед собой телефон.
22:45.
Она набрала номер Сергея.
Гудки шли долго. Она видела в окне напротив, как Сергей отстранился от Аллы, достал телефон, посмотрел на экран... и сбросил вызов.
Тут же пришло сообщение:
«Зайка, в операционной. Руки заняты. Не могу говорить. Люблю!»
Елена рассмеялась. Смех был страшным, лающим, похожим на кашель.
— В операционной, значит... — прошептала она. — Ну что ж, доктор, сейчас мы устроим вам вскрытие. Без наркоза.
Она открыла контакты и нашла номер Виктора.
Нажать на кнопку вызова было сложнее, чем прыгнуть с парашютом. Разрушать чужую жизнь, даже если твоя уже в руинах, страшно. Но Виктор был хорошим мужиком. Он любил Аллу. Он работал на износ, чтобы оплачивать её капризы. Он не заслуживал быть таким же идиотом, как Елена.
— Алло? — голос Виктора был сонным. На фоне слышался шум аэропорта или вокзала.
— Витя, привет. Прости, что поздно.
— Ленка? Ты чего? Случилось что? Серега где?
— Серега... на дежурстве, — сказала Елена, глядя в окно. — А ты где?
— Я в Новосибе, багаж жду. Рейс задержали на три часа, устал как собака.
— Витя, сядь, если стоишь.
— Лен, не пугай. Что с мамой? С детьми? А, у нас же нет детей... Что стряслось?!
Елена глубоко вдохнула.
— Витя, я сейчас переключу на видеозвонок. Я хочу, чтобы ты кое-что увидел. Только пообещай мне, что ты не разобьешь телефон. Он тебе еще понадобится, чтобы вызвать такси в аэропорт. Обратно.
— Ты бредишь? Какое такси?
Она нажала кнопку видеосвязи.
— Смотри, Витя. Это третий этаж, корпус «Б». Квартира тетки Аллы. Узнаешь балкон?
Она приблизила изображение зумом камеры. Современные телефоны творят чудеса.
Как по заказу, Сергей и Алла снова появились у окна. Видимо, им стало жарко. Сергей стоял спиной, Алла обнимала его, и её руки скользили под его футболкой.
В динамике телефона повисла тишина. Страшная, вакуумная тишина.
— Это... — голос Виктора дрогнул. — Это Алла. В том платье, которое я привез ей из Италии.
— А это Сергей. В той футболке, которую я погладила ему утром для «реанимации».
Виктор молчал секунд десять. Потом Елена услышала звук, похожий на скрежет зубов.
— Я понял, Лена. Спасибо.
— Что будешь делать?
— Ближайший рейс через сорок минут. Я успею. Не делай ничего. Жди меня. Мы зайдем туда вместе.
— Нет, Витя, — Елена покачала головой, глядя на свое отражение в темном стекле. — Ты не успеешь к полуночи. А я не хочу встречать Новый год одна. Я пойду сейчас.
— Ленка, не дури! Он тебе шею свернет!
— Не свернет. Он трус, Витя. Мы оба знаем, что он трус.
Она отключилась.
Елена пошла в спальню. Она сдернула с себя домашнее платье, в котором собиралась уютно сидеть перед телевизором.
Из недр шкафа было извлечено то самое черное платье-футляр, которое Сергей называл «слишком мрачным». Она надела его. Оно сидело как влитая броня.
Макияж. Ярче, чем обычно. Красная помада — цвета крови, цвета платья той дряни напротив.
Она собрала волосы в высокий хвост.
Затем она взяла большую дорожную сумку. Прошла по квартире. Сгребла с полки в ванной все вещи Сергея: бритву, щетку, дезодорант. Свалила в сумку. Из шкафа достала стопку его трусов и носков. Бросила туда же. Документы. Паспорт, диплом врача, права — всё, что лежало в общей папке.
Она не собиралась его собирать. Нет. Это было нужно для другого.
Елена оделась. Шуба нараспашку. Сапоги на шпильке цокали по плитке подъезда как молотки судьи.
На улице было морозно и шумно. Подростки взрывали петарды.
«Бабах!» — где-то взорвался салют.
«Бабах!» — так же взорвалась её жизнь.
Идти было недалеко. Двор был общим. Она знала код от подъезда, где жила тетка Аллы — Алла сама его говорила, когда просила Елену как-то раз проверить, выключила ли она там утюг. Ирония судьбы.
Третий этаж.
Елена стояла перед железной дверью. За ней слышалась музыка. Что-то романтичное, кажется, Джордж Майкл «Last Christmas».
«Last Christmas I gave you my heart...»
— А в этом году ты получишь пинок под зад, — прошептала Елена.
Она не стала звонить. Она знала, что дверь открыта. Алла всегда забывала запирать замки, когда была «на эмоциях». Елена нажала на ручку. Дверь поддалась.
В прихожей горел приглушенный свет. На полу валялись куртка Сергея и шубка Аллы. Ботинки были небрежно скинуты.
Елена вошла тихо, как кошка.
Они были в гостиной. Сидели на ковре у журнального столика, кормя друг друга мандаринами.
— А представляешь, Ленка сейчас сидит и давится своим оливье, — хихикнула Алла. — Святая простота. Она даже не спросила, почему у тебя дежурство третий год подряд именно 31-го.
— Да она вообще ничего не видит дальше своей кухни, — лениво протянул Сергей, закидывая дольку мандарина в рот. — Скучная она стала. Постарела. То ли дело ты, Алька. Огонь-баба.
Елена остановилась в проеме двери.
— Добрый вечер, — громко и четко произнесла она.
Эффект был подобен взрыву бомбы.
Алла взвизгнула и подпрыгнула, опрокинув бокал с вином на белый ковер. Красное пятно начало расползаться, как кровь.
Сергей поперхнулся мандарином, закашлялся, его лицо побагровело.
Они сидели на полу, жалкие, испуганные, пойманные.
— Л-лена? — прохрипел Сергей, пытаясь встать, но путаясь в собственных ногах. — Ты... Как ты здесь? У меня... нас вызвали... срочный консилиум... здесь, у Аллы... тетке плохо...
Он нес чушь. Полную, абсолютную чушь. Это было так жалко, что Елене даже не захотелось кричать.
— Консилиум? — переспросила она, проходя в комнату и небрежно бросая тяжелую сумку на пол. — И какой диагноз? Острая недостаточность совести? Или хроническое блядство?
Алла, наконец, обрела дар речи. Она вскочила, прикрываясь диванной подушкой.
— Ты не имеешь права так врываться! Это частная собственность! Убирайся!
— Заткнись, — спокойно сказала Елена, даже не глядя на неё. — Твой муж уже в курсе. Он видел вашу прелюдию на балконе. Прилетит через пару часов. Так что, Аллочка, готовься. Раздел имущества будет веселым. Витя мужик жесткий, ты останешься с голой задницей. Впрочем, тебе не привыкать ею светить.
Алла побледнела так, что стала сливаться со стеной.
Сергей наконец встал. Он попытался включить «мужика».
— Так, Лена. Хватит истерик. Ты всё не так поняла. Мы просто общались. Дружеская поддержка. Ты накрутила себя. Поехали домой, я тебе успокоительное дам.
Он сделал шаг к ней.
— Не подходи, — Елена выставила вперед руку. — Домой? У тебя больше нет дома, Сережа.
Она пнула ногой сумку, которую принесла.
— Тут твои документы. Паспорт, диплом. Трусы я тоже положила, не переживай. А вот ключи от квартиры...
Она достала связку ключей из кармана. Покрутила их на пальце.
— Квартира моя. Машина, кстати, оформлена на моего отца, если ты забыл. Кредит за твой дорогой внедорожник платишь ты, но собственник — папа. Так что... у тебя ничего нет.
— Ты не можешь! — взвизгнул Сергей. — Мы женаты! Половина всего — моя!
— Половина долгов — твоя, милый. А квартира — дарственная от бабушки до брака. Учи матчасть.
Елена подошла к столу. Взяла бутылку виски, которую они пили.
— Хороший виски. Витин, наверное?
Она открыла бутылку и медленно, глядя Сергею в глаза, перевернула её над ковром. Янтарная жидкость полилась вниз, смешиваясь с вином.
— Что ты делаешь, сука?! — заорал Сергей.
— Устраиваю праздник, — улыбнулась Елена. — Салют был. Теперь шампанское... то есть виски.
Она швырнула пустую бутылку на диван.
— Знаете, я даже благодарна вам. Я десять лет жила с закрытыми глазами. Я душила себя этим бытом, этими ужинами, этой попыткой быть идеальной для мудака, который меня не ценит. А сегодня я проснулась.
Она подошла к Алле. Та вжалась в угол.
— С Новым годом, подруга. Забирай его. Он весь твой. Только учти, у него гастрит, он храпит, как трактор, и денег у него теперь не будет. Удачи.
Елена развернулась и пошла к выходу.
В спину ей полетело:
— Да кому ты нужна, старая курица! Ты приползешь ко мне! Ты сдохнешь одна!
Елена остановилась в дверях. Обернулась.
Сергей стоял посреди разгромленной комнаты, красный, потный, злобный. Вся его интеллигентность слетела, обнажив нутро хама.
— Может, и одна, — сказала она. — Но уж точно не с предателем.
Она вышла и захлопнула дверь.
Она сбежала по лестнице, не дожидаясь лифта.
На улице воздух был чистым и морозным. Снег искрился под фонарями, как рассыпанные алмазы.
Елена отошла от подъезда на безопасное расстояние и остановилась. Её трясло. Адреналин отступал, и на его место приходила слабость. Ноги подкашивались.
Она присела на холодную скамейку на детской площадке.
Закрыла глаза.
Всё кончено. Десять лет жизни. Планы на детей. Совместная старость. Всё это теперь валялось в грязной луже виски на ковре в чужой квартире.
Она достала телефон. 23:55.
Пять минут до Нового года.
Телефон завибрировал. «Мама».
Елена смахнула навернувшиеся слезы и ответила.
— Алло, мам?
— Леночка! С наступающим! Ну что, сели уже? Президент сейчас будет говорить! Дай Сережу, мы его поздравим!
— Мам, — голос Елены дрогнул, но потом окреп. — Сережи нет.
— Как нет? Вызвали? Бедный мальчик... Опять работает?
— Нет, мам. Он не работает. Он... он уволен. Из нашей семьи.
На том конце повисла пауза. Мама Елены была мудрой женщиной. Она всё поняла по тону.
— Ты где сейчас?
— Во дворе.
— Едь к нам. Папа как раз шампанское открывает. У нас пироги. Такси вызовешь? Или папа приедет?
— Я сама, мам. Тут недалеко. Я прогуляюсь.
— Ждем, дочка. Мы тебя любим. Всё будет хорошо.
Елена положила трубку.
Где-то далеко начали бить куранты. Их звук разносился над городом, отражаясь от стен многоэтажек.
Один. Два. Три...
Елена встала. Она посмотрела на свои окна. Там было темно.
Посмотрела на окна Аллы. Там горел свет, и мелькали тени — видимо, они ругались.
Двенадцать.
Небо взорвалось тысячами огней. Золотые, красные, синие цветы распускались в черноте, затмевая звезды. Город заревел тысячами голосов.
Елена подняла лицо к небу. Снежинки падали на горячие щеки и таяли.
Ей было больно. Невыносимо больно, словно ей вырвали кусок сердца. Но вместе с тем она чувствовала странную легкость. Она была свободна. Ей больше не нужно резать оливье идеальными кубиками. Ей не нужно гадать, врет он или нет. Ей не нужно дружить с лицемерной Аллой.
Она глубоко вздохнула.
— С Новым годом, Лена, — сказала она сама себе. — С новой жизнью.
Она поправила сумку на плече, развернулась спиной к обоим домам — и к своему бывшему, и к дому предателей — и пошла к выходу со двора, туда, где сияли огни проспекта. Впереди была неизвестность, но эта неизвестность была честной. И она пахла не ложью, а морозной свежестью и надеждой.
