— Платон, я серьезно. Позвони ей прямо сейчас и скажи, что мы встречаем Новый год вдвоем.
Элла стояла посреди кухни и смотрела на мужа. Руки сами собой сжались в кулаки — день выдался тяжелый, в стоматологии творился ад, пациенты один за другим, крики, слезы, а теперь еще и это.
Платон отвернулся к окну. Плечи напряглись под серой футболкой.
— Элла, она уже все спланировала.
— Нет, твоя мама не придет сюда отмечать Новый год. Что она там еще спланировала, не спросив меня?
— Продукты купила, будет готовить.
— Готовить? — Элла почувствовала, как внутри что-то оборвалось. — Платон, посмотри на меня.
Он медленно повернулся. Лицо красное, взгляд бегающий — классический Платон, когда понимал, что влип.
— Мы договаривались месяц назад, — Элла говорила медленно, выговаривая каждое слово. — Помнишь? Сидели вот за этим столом, я сказала: давай встретим праздник вдвоем, спокойно, без суеты. И ты согласился. Ты сказал: отличная идея, я тоже устал.
— Я помню, но мама позвонила позавчера...
— И ты не смог сказать нет.
— Элла, ну как я мог? Тамара Ивановна уезжает к дочке, сестра с внуками болеет, мама осталась одна!
Элла закрыла глаза, досчитала до пяти. Это помогало не сорваться — научилась еще в первый год работы администратором, когда пациенты устраивали истерики из-за очереди.
— Твоя мама взрослая женщина, — открыла глаза, посмотрела прямо на Платона. — Она может встретить праздник с другими подругами. Или сестра все-таки примет её, внуки же не в реанимации лежат, просто насморк.
— Элла, это моя мама!
— А я кто? — вопрос повис в воздухе.
Платон молчал. Элла видела, как он мнется, подбирает слова, пытается найти аргумент, который все исправит. Не найдет. Потому что аргументов нет.
— Я твоя жена, — продолжила она. — Четвертый год. И я попросила тебя об одном — встретить праздник вдвоем. Первый раз за все это время. Ты согласился, а теперь оказывается, что твоя мама уже все решила. И ты, конечно, не посмел ей отказать.
— Не надо так говорить...
— Как — так? Я просто называю вещи своими именами.
Элла развернулась, вышла из кухни. В коридоре темно, только ночник горел у двери. Стянула форму — белую блузку и черные брюки, швырнула в корзину для белья. Надела домашнее — мягкие штаны и старый свитер Платона, который давно стал её любимым.
Села на кровать, уткнулась лицом в ладони. Голова гудела. Восемь часов в душном кабинете, пациентка с паническими атаками, которая боялась зубного, потом пробки на дороге, полтора часа в автобусе. И теперь это.
Телефон завибрировал. Лариса.
«Элк, как дела? Завтра встретимся?»
Пальцы сами набрали ответ: «Свекровь приезжает на праздники. Платон пригласил, не спросив меня».
Через десять секунд телефон зазвонил.
— Элла, ты шутишь?! — Лариса не здоровалась, сразу перешла к делу. — Он что, совсем?
— Нет, не шучу.
— А вы же договаривались! Ты мне сама говорила, что хотите вдвоем!
— Говорила. Но его мама позвонила, и он не смог отказать.
— Господи... — Лариса шумно выдохнула в трубку. — Элк, и что теперь?
— Не знаю. Говорю ему — позвони, отмени. А он: как я могу, она же одна.
— Одна! — голос подруги взлетел на октаву выше. — У неё полрайона подруг, сестра есть! Элк, слушай, хочешь, приезжай к нам на праздники? Места хватит, родители в деревню уехали.
— Ларк, спасибо. Но это моя квартира. Почему я должна уезжать?
— Правильно. Тогда пусть свекровь дома сидит.
Элла легла на кровать, телефон прижала к уху. За стеной слышались приглушенные звуки — Платон ходил по кухне, что-то передвигал.
— Он не позвонит ей, — тихо сказала Элла. — Я знаю его. Он сейчас ждет, что я успокоюсь и соглашусь.
— А ты?
— Не соглашусь.
— Вот это правильно! — Лариса говорила так громко, что пришлось отодвинуть телефон. — Элк, держись. Если что — звони, я приеду.
— Спасибо.
Элла положила трубку на тумбочку, закрыла глаза. Хотелось провалиться в сон и проснуться первого января, когда все это уже закончится. Но сон не шел. В голове прокручивался один и тот же разговор — она просит, Платон обещает, потом звонит Екатерина Олеговна, и все обещания летят в трубу.
Четыре года назад, на свадьбе, свекровь подошла к Элле в курилке. Элла тогда не курила, просто вышла подышать воздухом — в зале было душно, гости шумели, голова кружилась от шампанского.
— Элла, я рада, что ты теперь с нами, — Екатерина Олеговна улыбалась, но глаза были холодные. — Платон хороший мальчик, послушный. Ты за ним смотри, он у меня чувствительный.
— Конечно, — Элла тогда кивнула, не поняла, к чему это.
— Только помни, — свекровь подошла ближе, запах её духов ударил в нос, — я его мама. Я всегда буду рядом. И всегда буду знать, что для него лучше.
Элла тогда не придала значения. Думала — просто волнуется, отдает сына. Сейчас понимала: это было предупреждение.
Дверь в спальню тихо скрипнула. Платон заглянул внутрь.
— Элла, ужин готов.
— Не хочу.
— Но ты же не ела с обеда...
— Не хочу, — повторила она, не открывая глаз.
Платон постоял на пороге, вздохнул, закрыл дверь. Элла услышала, как он пошел обратно на кухню. Открыла глаза, уставилась в потолок. Над головой тянулась тонкая трещина — появилась прошлой весной, обещали заделать, но так и не заделали.
Телефон снова завибрировал. На этот раз мама.
«Доченька, как дела? Платон говорил, что вы встречаете праздник дома?»
Элла нахмурилась. Платон говорил? Когда успел?
Набрала ответ: «Мам, все нормально. Да, дома».
Не стала писать про свекровь. Вера Николаевна сразу начнет переживать, предлагать приехать, помочь. А Элла не хотела никого втягивать. Это её проблема, её надо решать.
Встала с кровати, подошла к окну. На улице шел снег — крупные хлопья медленно падали на асфальт, на машины, на редких прохожих. Красиво. Завтра двадцать четвертое декабря, до праздника неделя. Неделя, которую Элла планировала провести спокойно: купить продукты, украсить квартиру, выбрать фильм на вечер. А теперь все планы рухнули.
Дверь снова открылась. Платон вошел, держал в руках тарелку.
— Элла, ну поешь хоть немного. Я сделал котлеты, те, что ты любишь.
Элла обернулась. Платон стоял виноватый, с тарелкой в вытянутых руках, и смотрел так, будто она вот-вот его простит.
— Убери, — сказала она тихо.
— Элла...
— Убери, пожалуйста. Я не хочу.
Платон поставил тарелку на комод, присел на край кровати.
— Элла, ну давай поговорим нормально. Без криков.
— Я не кричу.
— Но ты злишься.
— Конечно злюсь! — голос все-таки сорвался. — Платон, ты обещал мне. Обещал! А потом взял и пригласил маму, даже не предупредив меня!
— Я не специально...
— Не специально? — Элла подошла ближе, скрестила руки на груди. — Ты позавчера с ней разговаривал. Сегодня вторник. Два дня ты молчал. Когда собирался сказать? Утром тридцать первого, когда она уже на пороге?
Платон опустил голову, смотрел на пол.
— Я думал, ты поймешь.
— Пойму что? Что твоя мама важнее меня?
— Элла, не говори так!
— А как мне говорить?! — она почувствовала, как в горле стоит комок. — Я весь год работаю как проклятая. Целыми днями в клинике, пациенты, крики, истерики. Прихожу домой, готовлю, убираю, стираю. Ты в командировки ездишь, я одна тут сижу. И вот я попросила об одном — просто провести праздник вдвоем. Спокойно. Без гостей. Это было так сложно?
Платон поднял голову, в глазах стояли слезы. Элла знала этот прием — он всегда начинал плакать, когда не знал, что сказать.
— Элла, прости. Я правда не хотел тебя расстраивать. Просто мама очень просила...
— Твоя мама всегда просит. И ты всегда соглашаешься.
— Она же одна!
— Одна? — Элла села на кровать рядом, повернулась к нему. — Платон, у твоей мамы куча подруг. Она каждый день с кем-то болтает по телефону, ходит в гости, на какие-то посиделки. Она не одна, она просто не хочет быть одна на праздник. И знает, что ты не откажешь.
— Ну и что в этом плохого? Что она хочет провести время с сыном?
— Плохо то, что ты не спросил меня. Ты решил за меня.
Платон встал, прошелся по комнате. Остановился у окна, смотрел на падающий снег.
— Элла, ну хорошо. Хорошо, я был не прав. Но теперь уже поздно что-то менять. Она все купила, приготовила, настроилась. Я не могу сейчас позвонить и сказать: не приезжай.
— Можешь. Просто не хочешь.
— Не могу! — он резко обернулся. — Элла, ты что, не понимаешь? Это же моя мама! Я не могу её обидеть!
— А меня можно.
Повисла тишина. Элла смотрела на мужа, и впервые за четыре года видела его по-настоящему. Видела не того парня, в которого влюбилась, не того мужчину, за которого выходила замуж. Видела человека, который выбрал чужой комфорт вместо её спокойствия.
— Я пойду на кухню, — тихо сказал Платон. — Если передумаешь насчет ужина — скажи.
Он вышел, закрыл за собой дверь. Элла осталась одна в темной комнате. За окном продолжал падать снег, где-то вдалеке играла музыка — соседи репетировали праздник.
Она достала телефон, написала Ларисе: «Он не позвонит. Говорит, уже поздно что-то менять».
Ответ пришел мгновенно: «Элк, может, тебе правда уехать? Не мучайся».
«Нет. Это моя квартира. Я никуда не уйду».
Элла встала, подошла к шкафу, достала оттуда чемодан. Маленький, на два дня максимум. Положила на кровать, открыла. Потом замерла, глядя на пустой чемодан.
Нет. Она никуда не поедет. Не к Ларисе, не к маме. Это её дом. Если кто-то и должен уезжать, то не она.
Закрыла чемодан, засунула обратно в шкаф. Легла на кровать, натянула одеяло. Закрыла глаза. Завтра будет новый день. И она придумает, как быть дальше.
***
Проснулась Элла от звука ключа в замке. Резко села на кровати, посмотрела на телефон — девять утра. Платон ушел на работу еще в восемь, она слышала, как он собирался, тихо ходил по квартире, пытаясь не разбудить.
Звук повторился. Кто-то открывал дверь.
Элла вскочила, выбежала в коридор. На пороге стояла Екатерина Олеговна. В руках две огромные сумки, на лице довольная улыбка.
— Элла, доченька, доброе утро! Я немного пораньше приехала, думаю, надо помочь вам с подготовкой.
Элла замерла посреди коридора. Волосы растрепаны, на ней старый свитер и домашние штаны, босиком. А на пороге стоит свекровь, с ключами от их квартиры.
— Екатерина Олеговна, откуда у вас ключи?
— А Платоша давал, милая, — свекровь прошла внутрь, поставила сумки на пол. — Говорил, вдруг мне понадобится что-то срочное. Ну, я и воспользовалась. Не ждать же вас с работы.
Элла почувствовала, как внутри закипает. Платон дал маме ключи. Даже не сказал. Просто взял и дал.
— Элла, ты что молчишь? — Екатерина Олеговна уже сняла пальто, повесила на вешалку, развязывала шарф. — Помоги мне, пожалуйста, сумки занеси.
— Екатерина Олеговна, — Элла заставила себя говорить спокойно, — мы не договаривались, что вы приедете сегодня.
— Ну как же, Платоша вчера звонил, сказал, что вы будете рады. И я решила не тянуть, приехать пораньше. Столько же надо успеть!
Свекровь прошла на кухню, оглядела все критическим взглядом. Элла стояла в коридоре, пыталась осознать происходящее. Вчера Платон обещал подумать, поговорить с мамой. А вместо этого позвонил и подтвердил приезд. Даже не предупредил Эллу.
— Элла, доченька, а у вас тут пыль на полках, — донесся голос из кухни. — Я сейчас быстренько протру. И холодильник надо проверить, вдруг что просрочено.
Элла зашла на кухню. Екатерина Олеговна уже открыла шкаф, доставала тряпки.
— Екатерина Олеговна, не надо. Я сама все сделаю.
— Да что ты, милая, я быстро. Вижу же, у тебя руки не доходят. Работаешь много, устаешь. Вот я и помогу.
— Я не прошу помощи.
Свекровь обернулась, посмотрела на Эллу с удивлением.
— Элла, ты чего такая колючая с утра? Я же добра желаю. Хочу, чтобы к празднику все было идеально.
Элла глубоко вдохнула, выдохнула. Сосчитала до десяти.
— Екатерина Олеговна, я пойду оденусь. А вам надо... — она запнулась, — надо домой.
— Куда домой? — свекровь рассмеялась. — Элла, я же приехала помогать! Не отправишь же ты меня сейчас обратно?
— Отправлю. Потому что мы не договаривались о вашем приезде сегодня.
Лицо Екатерины Олеговны вытянулось.
— Как не договаривались? Платон вчера звонил!
— Платон позвонит вам сам и все объяснит.
Элла развернулась, вышла из кухни. Руки тряслись. Она зашла в спальню, закрыла дверь, достала телефон. Набрала номер Платона.
Длинные гудки. Наконец взял.
— Элла, привет, я на совещании...
— Ты дал своей маме ключи от нашей квартиры? — голос прозвучал тише, чем хотелось.
— Элла, погоди...
— Ты дал ей ключи? — повторила она громче.
— Ну... да. На всякий случай. Вдруг что-то случится...
— И она сейчас здесь. Пришла в девять утра, с сумками, начала убирать и проверять холодильник. Ты звонил ей вчера?
Молчание. Элла слышала только шум голосов на фоне — Платон действительно был на совещании.
— Платон, я жду ответа.
— Элла, давай дома поговорим...
— Ты звонил ей?
— Да. Я сказал, что она может приехать. Элла, я не мог иначе...
Элла положила трубку. Просто нажала отбой и швырнула телефон на кровать. Стояла посреди комнаты, смотрела в одну точку.
Он позвонил. После всего, что она сказала вчера, после разговора, после слез — он позвонил своей маме и пригласил её. Даже не подумал спросить Эллу. Просто решил за неё.
Телефон зазвонил. Платон. Элла сбросила вызов. Снова зазвонил. Снова сбросила. Написала: «Не звони. Поговорим вечером».
Оделась быстро — джинсы, теплый свитер, кроссовки. Собрала волосы в хвост, умылась холодной водой. Лицо в зеркале бледное, под глазами темные круги — плохо спала, всю ночь ворочалась.
Вышла из спальни. На кухне гремела посуда. Элла заглянула — Екатерина Олеговна перемывала тарелки.
— Вы что делаете?
— Посуду мою, милая. Вижу, у вас тут не очень тщательно моют. Вдруг останутся микробы?
— Екатерина Олеговна, я попрошу вас уйти.
Свекровь обернулась, вытерла руки о полотенце.
— Элла, что случилось? Почему ты такая агрессивная?
— Я не агрессивная. Я просто не приглашала вас сегодня. И не давала разрешения входить в мою квартиру без предупреждения.
— Без предупреждения? Платон же сам сказал!
— Платон ошибся.
Екатерина Олеговна сложила руки на груди, прищурилась.
— Понимаю. Ты не хочешь, чтобы я была здесь. Ты против того, чтобы мой сын проводил праздник с матерью.
— Я против того, что никто не спрашивает моего мнения.
— Твоего мнения? — голос свекрови стал жестче. — Элла, это мой сын. Я его вырастила, выучила, поставила на ноги. И ты не имеешь права запрещать мне видеться с ним на праздники!
Элла почувствовала, как внутри что-то сломалось. Все слова, которые она сдерживала четыре года, вся накопившаяся усталость и обида — все это рвалось наружу.
— Я не запрещаю, — сказала она тихо, но твердо. — Видьтесь где хотите. Но не в моей квартире. Не без моего согласия.
— Твоей квартире? — Екатерина Олеговна усмехнулась. — Милая, эта квартира записана на Платона. Так что это не только твоя территория.
— Может, и не только. Но я здесь живу. И имею право решать, кто и когда сюда приходит.
Свекровь шагнула ближе. Лицо перекошено от злости.
— Знаешь, я сразу поняла, что ты не подходишь моему сыну. Я видела это с первого дня. Ты эгоистичная, холодная...
— Екатерина Олеговна, уйдите. Пожалуйста.
— Не уйду! Я пришла помочь своему ребенку, и не ты мне указывать!
Элла развернулась, пошла к двери. Взяла куртку с вешалки, натянула сапоги.
— Ты куда? — голос свекрови прозвучал встревоженно.
— Выйду, прогуляюсь. А вы, пожалуйста, уходите. И оставьте ключи на тумбочке.
Элла вышла из квартиры, закрыла дверь. Стояла на площадке, слушала, как внутри ходит Екатерина Олеговна, что-то бормочет себе под нос. Наконец дверь открылась.
— Хорошо, — свекровь вышла, держала в руке ключи. — Забираю свои вещи и ухожу. Но знай: я все расскажу Платону. Он узнает, как ты со мной разговариваешь!
— Расскажите.
Екатерина Олеговна метнула на Эллу злой взгляд, зашла обратно в квартиру. Вышла через минуту с сумками, бросила ключи на пол.
— Вот твои ключи. И знай: ты пожалеешь об этом.
Свекровь прошла мимо, стукнула каблуками по лестнице вниз. Элла подождала, пока стихнут шаги, подняла ключи. Зашла в квартиру, закрыла дверь на все замки.
Прислонилась спиной к двери, медленно сползла на пол. Села прямо там, в коридоре, обняла колени. Руки тряслись, в горле стоял комок.
Телефон зазвонил. Платон. Элла взяла трубку.
— Элла, мама мне звонит, рыдает! Что произошло?!
— Я попросила её уйти.
— Как — попросила?! Элла, ты выгнала мою мать?!
— Я попросила. Очень вежливо. Она пришла без предупреждения, начала убирать, лезть в холодильник...
— Она хотела помочь!
— Я не просила о помощи! — голос сорвался на крик. — Платон, ты дал ей ключи! Даже не сказал мне! Она пришла, как к себе домой, и начала командовать!
— Элла, это моя мама...
— Хватит! — она почувствовала, как по щекам текут слезы. — Хватит повторять это! Я знаю, что это твоя мама! Но я твоя жена! И ты обязан был спросить меня, прежде чем давать кому-то ключи от нашей квартиры!
— Элла, успокойся...
— Не говори мне успокоиться! Ты понимаешь, что ты сделал? Ты позвонил ей вчера. После того, как я просила тебя отменить приезд. Ты просто плюнул на мои слова!
Платон молчал. Элла слышала его дыхание в трубке, шум офиса на фоне.
— Элла, нам надо поговорить, — наконец сказал он тихо.
— Да. Надо. Вечером.
Она положила трубку. Вытерла слезы, встала с пола. Прошла на кухню, налила воды, выпила залпом. Посмотрела на часы — половина десятого. Целый день впереди.
Достала телефон, написала на работу: «Не приду сегодня, плохо себя чувствую». Это была правда — голова раскалывалась, тошнило, руки тряслись.
Легла на диван, укрылась пледом. Закрыла глаза. Телефон продолжал звонить — Платон, потом снова Платон, потом неизвестный номер — скорее всего, свекровь звонила с телефона подруги.
Элла отключила звук, положила телефон экраном вниз. Лежала и смотрела в потолок. Над головой все та же трещина, которую обещали заделать.
***
Платон вернулся домой в шесть вечера. Элла услышала, как открылась дверь, как он снял ботинки, повесил куртку. Она сидела на кухне, пила воду. За окном уже стемнело, включили уличные фонари.
Он зашел, остановился на пороге. Лицо усталое, глаза красные.
— Привет, — сказал тихо.
— Привет.
Платон сел напротив, положил руки на стол.
— Элла, мама вся в слезах. Говорит, ты её оскорбила.
— Я попросила её уйти. Это не оскорбление.
— Она говорит, ты кричала на неё, выгнала...
— Платон, — Элла посмотрела ему в глаза, — твоя мама пришла сюда без предупреждения. С ключами, которые ты ей дал, не сказав мне. Она начала убирать, критиковать, влезать во все. Я попросила её уйти. Вежливо. Несколько раз. Она отказывалась. Тогда я вышла из квартиры, чтобы не устраивать скандал. И она ушла сама.
— Но ты же понимаешь, как ей сейчас больно?
— А мне? — Элла почувствовала, как снова подступают слезы. — Платон, мне не больно? Ты обещал мне одно, а сделал другое. Ты дал своей маме ключи от моего дома. Ты позвонил ей и пригласил, даже не спросив меня. Ты выбрал её, а не меня!
Платон закрыл лицо руками.
— Элла, я не выбирал...
— Выбирал. Каждый раз, когда она просит что-то, ты соглашаешься. Каждый раз, когда я прошу, ты находишь причину отказать. И знаешь, что самое обидное?
Она замолчала, поймала себя на этой фразе. Самое обидное. Нельзя говорить так, это в запретах. Продолжила иначе:
— Обидно то, что ты даже не пытаешься меня понять. Ты просто делаешь, как удобно твоей маме.
Платон опустил руки, посмотрел на Эллу. В глазах стояли слезы.
— Элла, прости. Я правда не хотел так. Я просто... мама звонила, плакала, говорила, что ей одиноко...
— У твоей мамы куча друзей. Она каждый день с кем-то разговаривает, встречается. Ей не одиноко, Платон. Ей просто нравится манипулировать тобой.
— Это моя мама!
— И это моя квартира! — Элла стукнула ладонью по столу. — Моя! Я здесь живу, я здесь работаю, я здесь отдыхаю! И я имею право решать, кто сюда приходит!
Повисла тишина. Платон смотрел в стол, Элла — в окно.
— Что теперь делать? — спросил он наконец.
— Не знаю, — честно ответила Элла. — Я правда не знаю.
— Элла, может, мы просто... ну, пригласим маму на праздник? Один раз, ради меня?
Она повернулась к нему, посмотрела долго и внимательно.
— Нет, — сказала спокойно. — Твоя мама не придет сюда отмечать Новый год.
— Элла...
— Нет, Платон. Я сказала тебе месяц назад, что хочу встретить праздник вдвоем. Ты согласился. Потом нарушил обещание. Теперь я говорю четко: она не придет. Если хочешь видеться с ней — встречайся где угодно. Но не здесь.
Платон встал, прошелся по кухне.
— Ты ставишь меня перед выбором, — сказал он глухо.
— Нет. Это ты сам выбрал.
Он обернулся, посмотрел на неё непонимающе.
— Когда ты дал ей ключи, не спросив меня, — объяснила Элла. — Когда позвонил и пригласил, после того как я просила не делать этого. Когда выслушал её версию и даже не поинтересовался моей. Ты уже сделал выбор, Платон. Несколько раз.
Он молчал. Элла встала, подошла к нему.
— Я люблю тебя, — сказала тихо. — Правда люблю. Но я больше не могу так. Я не могу жить в доме, где моё мнение ничего не значит. Где твоя мама важнее меня. Где я должна терпеть, уступать, молчать, чтобы всем было хорошо. Всем, кроме меня.
— Элла, не говори так...
— Платон, нам надо что-то решать. Или мы живем здесь вдвоем, и у твоей мамы нет ключей, и она приходит только по нашему приглашению. Или... — она замолчала.
— Или что?
— Не знаю. Правда не знаю.
Элла вышла из кухни, зашла в спальню, закрыла дверь. Легла на кровать, укрылась одеялом. Слышала, как Платон ходит по квартире, что-то роняет, разговаривает по телефону тихим голосом — видимо, звонит маме.
Достала свой телефон. Куча пропущенных. Платон, неизвестные номера, Лариса. Написала подруге: «Все плохо. Свекровь приходила с ключами, я попросила её уйти. Платон на меня злится».
Ответ пришел через минуту: «Элк, держись. Ты все правильно делаешь».
«Не знаю. Может, я правда эгоистка?»
«Элка, ты адекватный человек, который хочет жить спокойно. Это нормально. А твой муж — маменькин сынок, который не умеет говорить "нет"».
Элла улыбнулась сквозь слезы. Лариса всегда умела сказать так, чтобы стало легче.
«Спасибо. Люблю тебя».
«И я тебя. Если что — звони, приеду, вынесу их всех».
Элла положила телефон, закрыла глаза. Хотелось спать, забыться, проснуться и узнать, что все это был сон. Но сон не шел. В голове крутились обрывки разговора с Платоном, лицо свекрови, её злой голос: «Ты пожалеешь об этом».
Дверь тихо открылась. Платон вошел, лег рядом. Не обнимал, просто лежал на своей половине кровати.
— Элла, — позвал тихо.
— Что?
— Прости меня.
Она молчала. Слова «прости» звучали пусто. Без обещаний, без плана, как это исправить. Просто «прости», и все.
— Мне нужно время подумать, — сказала она наконец.
— Сколько?
— Не знаю.
Платон вздохнул, повернулся на бок, спиной к ней. Элла лежала и смотрела в темноту. За окном падал снег, город готовился к празднику, а она лежала и думала: что дальше?
***
Следующие дни прошли в странном молчании. Платон уходил на работу рано, возвращался поздно. Элла тоже старалась не попадаться ему на глаза — вставала, когда он еще спал, ложилась, когда он засиживался в гостиной за ноутбуком.
Они почти не разговаривали. Обменивались короткими фразами: «Кофе сварить?», «Спасибо, не надо», «Молоко кончилось», «Ладно, куплю».
Элла ходила на работу, улыбалась пациентам, отвечала на звонки, но внутри чувствовала пустоту. Как будто что-то важное сломалось, и теперь все работает по инерции.
Екатерина Олеговна звонила Платону каждый день. Элла слышала обрывки разговоров: «Мам, не надо... я понимаю... нет, она не...» Платон явно пытался сгладить ситуацию, но свекровь не сдавалась.
Двадцать восьмого декабря, вечером, когда Элла готовила ужин, позвонила мама.
— Доченька, как у вас дела? Готовитесь к празднику?
— Да, мам, — соврала Элла. — Все нормально.
— А Платон как? Он говорил, что работы много.
— Да, много. Мам, прости, у меня что-то на плите кипит, перезвоню?
— Конечно, солнышко.
Элла положила трубку. На плите ничего не кипело. Она просто не хотела говорить. Не хотела слышать расспросы, не хотела врать, что все хорошо.
Дверь в квартиру открылась. Платон вошел с пакетами.
— Купил продукты, — сказал, проходя мимо.
— Спасибо.
Он выгрузил покупки на стол. Овощи, колбаса, сыр, хлеб. Элла молча убрала все в холодильник.
— Элла, — Платон остановил её за руку.
Она обернулась. Он стоял близко, смотрел устало.
— Элла, давай поговорим. Нормально.
— О чем?
— О нас. О том, что происходит.
Элла освободила руку, прислонилась к холодильнику.
— Хорошо. Говори.
Платон сел за стол, потер лицо руками.
— Я понимаю, что был неправ. Понимаю, что не должен был давать маме ключи. И приглашать её без твоего согласия. Это было... — он подбирал слова, — это было неправильно.
— И?
— И я хочу все исправить. Хочу, чтобы мы снова были как раньше.
— Как раньше? — Элла усмехнулась. — Платон, раньше я молчала. Терпела, когда твоя мама критиковала меня. Соглашалась, когда она приходила без приглашения. Делала вид, что мне все равно, как она вмешивается в нашу жизнь. Ты хочешь, чтобы я снова молчала?
— Нет! Я хочу, чтобы ты была счастлива.
— Тогда объясни мне, — Элла села напротив, — как ты планируешь это сделать?
Платон молчал. Элла видела, что он не знает ответа. Просто хочет, чтобы все вернулось на круги своя. Чтобы конфликт рассосался сам собой.
— Я заберу у мамы ключи, — сказал он наконец. — И скажу, что она может приходить только по приглашению.
— Это первый шаг, — кивнула Элла. — А что насчет Нового года?
— Элла, может, все-таки пригласим её? Ну хотя бы на пару часов?
Она покачала головой.
— Нет. Мы договаривались встретить праздник вдвоем. Это было важно для меня. И ты это знал.
— Знал, — согласился Платон. — Но мама...
— Твоя мама может встретить праздник где угодно. С подругами, с сестрой, одна дома. Но не здесь.
— Элла, она моя мама!
— И я твоя жена! — голос сорвался. — Почему каждый раз, когда дело доходит до выбора, ты выбираешь её? Почему моё мнение ничего не значит?
— Значит! Просто...
— Просто ей важнее.
Платон встал, прошелся по кухне.
— Элла, ты не понимаешь. Мама всю жизнь посвятила мне. Она...
— Она вырастила тебя, дала образование, я знаю, — перебила Элла. — Ты повторяешь это каждый раз. Но, Платон, это её выбор был. Никто не заставлял её. И это не значит, что теперь ты должен ей всю жизнь.
— Я не должен! Я просто... я люблю её.
— И я это понимаю. Но ты любишь и меня, правда? Или нет?
Платон резко обернулся.
— Конечно люблю! Элла, как ты можешь спрашивать?
— Тогда почему я чувствую себя на втором месте? Почему каждый раз, когда твоя мама звонит, ты бросаешь все и бежишь? Почему её слезы важнее моих?
Он молчал. Элла встала, подошла к окну. На улице включили гирлянды на деревьях — яркие огни мигали в темноте.
— Платон, мне тридцать лет скоро, — сказала она тихо. — Я работаю, зарабатываю, плачу за половину квартиры. Я твоя партнер, твоя жена. Но я не чувствую себя таковой. Я чувствую себя... временным жильцом. Которого могут выселить в любой момент, если свекровь захочет.
— Элла, это не так!
— Тогда докажи.
Она обернулась, посмотрела ему в глаза.
— Позвони своей маме. Скажи, что на Новый год она не приедет. Что мы встречаем праздник вдвоем. И что ключи ей больше не нужны.
Платон стоял, открывал рот, закрывал. Элла видела, как он борется сам с собой.
— Я не могу, — выдохнул он наконец. — Элла, я не могу ей это сказать. Она расстроится, будет плакать...
— А я? Мне можно расстраиваться и плакать?
— Элла, не надо так...
— Тогда как надо? — она почувствовала, как снова подступают слезы. — Платон, я устала. Устала терпеть, устала молчать, устала быть на втором месте. Я хочу жить в своем доме, со своим мужем, и не бояться, что завтра свекровь придет с ключами и начнет всем командовать!
Платон сделал шаг к ней, протянул руки, но Элла отступила.
— Не надо. Не надо меня обнимать и говорить, что все будет хорошо. Потому что не будет. Не будет, пока ты не сделаешь выбор.
— Какой выбор?
— Между мной и твоей мамой.
Повисла тишина. Элла слышала, как на улице проехала машина, как у соседей включили музыку.
— Я не могу выбирать, — тихо сказал Платон. — Элла, это моя мама...
— Тогда я выберу за тебя.
Элла вышла из кухни, зашла в спальню, закрыла дверь. Достала из шкафа тот самый чемодан, который доставала несколько дней назад. Положила на кровать, открыла. Начала складывать вещи.
Платон ворвался в комнату.
— Элла, ты что делаешь?!
— Собираюсь.
— Куда?!
— В отель. На несколько дней. Мне нужно подумать.
— Элла, нет! — он схватил её за руку. — Не уходи! Пожалуйста!
Она остановилась, посмотрела на него. В его глазах была паника.
— Платон, отпусти.
— Не отпущу! Элла, прости! Прости меня, пожалуйста! Я все исправлю, обещаю!
— Ты уже обещал. Месяц назад обещал встретить праздник вдвоем. Где твое обещание?
Платон заплакал. Он стоял посреди спальни, держал её за руку и плакал, как ребенок.
— Элла, не уходи. Я не смогу без тебя.
Она вытащила руку из его пальцев, продолжила складывать вещи. Косметичка, пара свитеров, джинсы, белье. Закрыла чемодан, застегнула молнию.
— Я вернусь после праздников, — сказала спокойно. — Поговорим тогда.
— Элла...
— Платон, пожалуйста. Не усложняй.
Она взяла чемодан, вышла из спальни. Натянула куртку, обулась. Платон стоял в коридоре, смотрел на неё заплаканными глазами.
— Элла, куда ты пойдешь? Хоть скажи.
— В отель недалеко отсюда. «Уют», на Садовой.
— Я могу пойти с тобой?
— Нет.
Элла открыла дверь, вышла на площадку. Оглянулась. Платон стоял на пороге, обнимал себя за плечи.
— Я люблю тебя, — сказал тихо.
— Я тоже. Но этого мало.
Элла развернулась, пошла к лифту. Нажала кнопку, вошла в кабину. Двери закрылись. Она стояла с чемоданом, смотрела на свое отражение в зеркале. Бледное лицо, растрепанные волосы, красные глаза.
Лифт спустился на первый этаж. Элла вышла на улицу. Холодный воздух ударил в лицо. Она остановилась, вдохнула глубоко. Потом пошла по тротуару, таща чемодан за собой.
Отель «Уют» был в десяти минутах ходьбы. Небольшое здание на тихой улице. Элла зашла внутрь, подошла к стойке регистрации.
— Добрый вечер. Есть свободные номера?
— Есть. На сколько ночей?
— На три. До второго января.
Администратор — молодая девушка с короткой стрижкой — оформила документы, выдала ключ.
— Третий этаж, номер 305. Завтрак с восьми до десяти.
— Спасибо.
Элла поднялась на лифте, нашла свой номер. Открыла дверь. Комната маленькая, но чистая. Кровать, стол, стул, телевизор на стене. Окно выходило во двор, где стояли машины и редкие деревья.
Она поставила чемодан у стены, сняла куртку, легла на кровать. Лежала и смотрела в потолок. Телефон молчал. Платон не звонил.
Элла достала телефон, написала ему: «Я в отеле. Все нормально. Не звони, пожалуйста. Поговорим после праздников».
Ответ пришел через минуту: «Хорошо. Прости меня».
Элла положила телефон на тумбочку. Укрылась тонким одеялом, закрыла глаза. За окном падал снег, город жил своей жизнью, а она лежала в чужой комнате и думала: правильно ли поступила?
***
Тридцать первого декабря Элла проснулась в одиннадцать. За окном светило солнце, во дворе дети лепили снеговика, кричали, смеялись. Она встала, умылась, оделась. Спустилась на завтрак, хотя время уже прошло — добрая администратор разрешила взять кофе и круассан.
Села в углу зала, смотрела в окно. Телефон лежал на столе экраном вниз. Платон написал ночью: «Элла, пожалуйста, вернись. Я скучаю». Она не ответила.
Лариса звонила три раза, писала: «Элк, как ты? Может, все-таки приедешь к нам?» Элла отвечала коротко: «Спасибо, я в порядке. Побудь одна».
День тянулся медленно. Элла гуляла по городу, заходила в магазины, смотрела на витрины. Везде суета, люди с пакетами, улыбки, спешка. А она шла медленно, смотрела под ноги, думала.
Вечером вернулась в номер. Села на кровать, включила телевизор — какое-то новогоднее шоу, ведущие шутили, гости пели. Выключила. Тишина давила.
В половине двенадцатого телефон завибрировал. Платон.
Элла смотрела на экран, не поднимала трубку. Звонок прервался. Через минуту пришло сообщение: «Элла, с Новым годом. Я люблю тебя. Прости меня за все».
Она читала слова, и слезы сами текли по щекам. Хотелось ответить, сказать, что она тоже любит. Но пальцы не двигались.
В полночь за окном загремели салюты. Элла подошла, посмотрела на небо. Яркие вспышки, разноцветные огни, крики «С Новым годом!» со всех сторон. Она стояла одна в темной комнате и смотрела на праздник, который проходил мимо неё.
Достала телефон, написала Платону: «С Новым годом. Я тоже люблю тебя».
Больше ничего. Положила телефон, легла в кровать. Уснула под звуки салютов.
***
Второго января, в обед, Элла вернулась домой. Открыла дверь своим ключом — тихо, осторожно, будто входила в чужую квартиру.
В коридоре пахло чем-то сладким. На кухне горел свет. Элла прошла туда, остановилась на пороге.
Платон стоял у стола. На столе — праздничные блюда, нетронутые. Оливье в миске, нарезка на тарелке, шампанское в бутылке. Он обернулся, увидел её.
— Элла, — выдохнул.
Она молчала. Смотрела на стол, на него, на весь этот печальный натюрморт.
— Я готовил, — сказал Платон тихо. — Думал, может, ты вернешься. Но ты не вернулась.
— Я говорила, что вернусь после праздников.
— Знаю.
Элла поставила чемодан у стены, сняла куртку. Прошла на кухню, села за стол. Платон сел напротив.
— Как ты? — спросил он.
— Нормально. А ты?
— Плохо. Мама звонила весь вечер. Плакала, просила приехать к ней. Я не поехал.
Элла подняла глаза, посмотрела на него.
— Не поехал?
— Нет. Я сказал, что встречаю праздник дома. Один. Потому что моя жена ушла из-за меня.
— Что она ответила?
Платон усмехнулся горько.
— Сказала, что я совершаю ошибку. Что ты меня не ценишь. Что я пожалею.
— И?
— И я положил трубку. Первый раз в жизни просто взял и положил трубку, когда она говорила.
Элла молчала. Платон достал из кармана ключи, положил на стол между ними.
— Это ключи от квартиры, которые были у мамы. Я забрал их позавчера. Сказал, что они больше не нужны.
Элла взяла ключи, покрутила в руках. Обычные ключи, металлические, холодные.
— Платон, это хорошо. Но это не решает проблему.
— Знаю, — кивнул он. — Элла, я понял кое-что за эти дни. Я понял, что боюсь её.
— Кого? Маму?
— Да. Боюсь, что она расстроится, заплачет, обидится. Боюсь, что буду плохим сыном. Всю жизнь боюсь. И из-за этого я не вижу, что делаю больно тебе.
Элла слушала, не перебивала.
— Когда ты ушла, — продолжил Платон, — я остался один. Сидел здесь, смотрел на этот стол, который накрыл для тебя. И думал: что я делаю? Почему я выбрал маму вместо жены? Почему не смог просто сказать ей нет?
— И что ты решил?
Платон поднял голову, посмотрел ей в глаза.
— Что пора взрослеть. Мне тридцать два года, Элла. Я женатый мужчина. И я должен защищать свою жену, а не маму.
— Не защищать, — тихо сказала Элла. — Слышать. Просто слышать меня.
— Буду слышать. Обещаю.
— Ты уже обещал.
— Знаю. Но сейчас другое. Сейчас я правда понял.
Элла встала, подошла к окну. На улице дети катались на санках, смеялись. Жизнь шла своим чередом.
— Платон, я не хочу, чтобы ты прекратил общаться с мамой. Это твоя мама, ты её любишь. Но я хочу, чтобы наш дом был нашим. Чтобы я могла здесь жить спокойно, не боясь, что кто-то придет и начнет всем командовать.
— Будет так, — сказал он твердо. — Я поговорил с ней вчера. Серьезно поговорил. Сказал, что она может приходить только по приглашению. И что тебя надо уважать.
— Что она ответила?
Платон помолчал.
— Повесила трубку. Потом написала, что я её предал.
Элла обернулась, посмотрела на него. Платон сидел сгорбившись, смотрел в стол.
— Больно, да? — спросила она мягко.
— Очень.
— Теперь ты понимаешь, что я чувствовала все эти годы?
Он кивнул.
Элла вернулась к столу, села рядом с ним. Взяла его руку в свою.
— Платон, твоя мама привыкла, что ты всегда на её стороне. Что можешь сделать все, что она попросит. Но так нельзя. У тебя теперь своя семья. И в этой семье должны быть правила, которые все соблюдают.
— Я понимаю.
— Она не сразу примет это. Будет обижаться, манипулировать, плакать. Ты должен быть готов.
— Буду, — Платон сжал её руку. — Элла, я больше не хочу тебя терять. Когда ты ушла, я понял, что могу потерять самое важное. И это не мама. Это ты.
Элла почувствовала, как внутри что-то оттаивает. Она устала злиться, устала быть жесткой. Хотелось просто обнять его и забыть обо всем.
Но забыть нельзя. Иначе все повторится снова.
— Платон, нам нужны правила, — сказала она спокойно. — Четкие правила, которые мы оба будем соблюдать.
— Какие?
— Первое: твоя мама приходит только по приглашению. Никаких ключей, никаких визитов без предупреждения.
— Согласен.
— Второе: если ты хочешь пригласить её на праздник или на ужин, ты спрашиваешь меня. Мы решаем вместе.
— Согласен.
— Третье: если она начинает критиковать меня или лезть в нашу жизнь, ты останавливаешь её. Не молчишь, не ждешь, что я сама разберусь. Ты говоришь ей, что так нельзя.
Платон кивнул.
— Согласен. Элла, а что насчет нас? Мы... мы будем вместе?
Элла посмотрела ему в глаза. Увидела там страх, надежду, любовь.
— Будем, — сказала тихо. — Но если ты снова нарушишь обещание, я уйду. Навсегда.
— Не нарушу, — он притянул её к себе, обнял. — Обещаю, Элла. Больше не нарушу.
Она обняла его в ответ, уткнулась лицом в плечо. Они сидели так долго, молча, просто держали друг друга.
Наконец Элла отстранилась, вытерла глаза.
— Давай уберем этот стол. И закажем что-нибудь вкусное. Я устала от праздничной еды.
Платон улыбнулся — первый раз за несколько дней.
— Суши?
— Суши, — согласилась она.
Они вместе убрали со стола. Платон упаковал оставшуюся еду в контейнеры, Элла помыла посуду. Работали молча, но это было другое молчание. Не напряженное, а спокойное.
Вечером, когда они сидели на диване с коробками суши, телефон Платона зазвонил. Екатерина Олеговна.
Платон посмотрел на экран, потом на Эллу.
— Можно я не возьму?
— Возьми. Но скажи то, что нужно сказать.
Он кивнул, взял трубку.
— Привет, мам.
Элла слышала голос свекрови в трубке — громкий, взволнованный. Платон слушал, не перебивал. Потом сказал:
— Мам, я люблю тебя. Но Элла — моя жена. И я не могу больше выбирать между вами. Я выбираю её. Прости.
Екатерина Олеговна что-то закричала. Платон отодвинул телефон от уха.
— Мам, когда успокоишься, позвони. Мы поговорим. Нормально. А сейчас я кладу трубку.
Он отключился. Положил телефон на стол. Рука дрожала.
— Я сделал это, — сказал он тихо. — Господи, я правда сделал это.
Элла взяла его руку, сжала.
— Молодец.
— Мне страшно. Вдруг она больше не захочет со мной говорить?
— Захочет. Просто не сразу. Ей нужно время принять новые правила.
Платон кивнул. Они доели суши, легли спать рано. Лежали обнявшись, и Элла чувствовала, как Платон дрожит. Она гладила его по спине, шептала: «Все будет хорошо. Правда будет».
***
Неделя прошла тихо. Екатерина Олеговна не звонила. Платон несколько раз порывался написать ей, но Элла останавливала: «Дай ей время. Она сама выйдет на связь».
На работе все спрашивали, как Элла встретила праздник. Она отвечала: «Спокойно. С мужем. Дома». И это была правда.
Девятого января, вечером, позвонила Екатерина Олеговна. Платон взял трубку, посмотрел на Эллу. Она кивнула: отвечай.
— Привет, мам.
— Привет, Платоша, — голос свекрови звучал устало. — Как дела?
— Нормально. А у тебя?
— По-разному. Слушай, я... я хотела извиниться.
Платон замер.
— За что?
— За то, что лезла в вашу жизнь. За то, что не слушала тебя. За то, что обижала Эллу.
Элла села ровнее, смотрела на Платона.
— Мам, спасибо, что говоришь это.
— Я серьезно, сынок. Я думала все эти дни. И поняла... поняла, что боялась тебя потерять. Боялась, что Элла заберет тебя у меня. И вела себя неправильно.
— Мам, никто меня не забирает. Я просто вырос.
Екатерина Олеговна вздохнула.
— Знаю. Тяжело это принимать. Но я постараюсь. Платоша, можно я приеду к вам? Поговорю с Эллой. Нормально. Без скандалов.
Платон посмотрел на Эллу вопросительно. Она подумала, кивнула.
— Можно, мам. Приезжай завтра, если хочешь. На час.
— На час, — повторила свекровь. — Хорошо. Спасибо.
Платон попрощался, положил трубку. Посмотрел на Эллу.
— Она хочет приехать. Поговорить.
— Я слышала.
— Ты согласна?
— Да. Но только на час. И если она начнет опять...
— Я остановлю её, — пообещал Платон. — Точно остановлю.
***
На следующий день, в шесть вечера, Екатерина Олеговна позвонила в дверь. Элла открыла. Свекровь стояла на пороге с небольшим пакетом в руках.
— Здравствуй, Элла.
— Здравствуйте, Екатерина Олеговна. Проходите.
Они прошли на кухню. Платон уже сидел за столом, заваривал чай. Екатерина Олеговна села, положила пакет на стол.
— Я принесла печенье. Сама пекла.
— Спасибо, — сказала Элла.
Несколько минут сидели молча. Наконец Екатерина Олеговна заговорила:
— Элла, я хочу извиниться. За все, что было. Я была неправа. Лезла в вашу жизнь, критиковала тебя, не уважала твое мнение. Прости меня.
Элла смотрела на свекровь. Лицо Екатерины Олеговны было усталым, под глазами темные круги.
— Я принимаю ваши извинения, — сказала спокойно. — Но вы должны понять: это наш дом. И мы решаем, как здесь жить.
— Понимаю, — кивнула свекровь. — Платон объяснил мне правила. Я буду их соблюдать.
— Хорошо.
— Элла, я не прошу, чтобы мы стали подругами, — продолжила Екатерина Олеговна. — Понимаю, что это невозможно после всего. Но можем ли мы хотя бы... не враждовать?
Элла подумала. Посмотрела на Платона — он смотрел на неё с надеждой.
— Можем, — согласилась она. — Если вы будете уважать наши правила.
— Буду. Обещаю.
Екатерина Олеговна встала.
— Я пойду. Не хочу задерживаться. Спасибо, что приняли меня.
Платон проводил мать до двери. Элла слышала, как они тихо разговаривают в коридоре, как свекровь всхлипывает, как Платон успокаивает её.
Наконец дверь закрылась. Платон вернулся на кухню.
— Как думаешь, она сдержит обещание? — спросил.
— Не знаю, — честно ответила Элла. — Время покажет.
Платон обнял её со спины, поцеловал в макушку.
— Спасибо. За то, что дала ей шанс.
— Я дала не ей. Я дала нам с тобой.
Они стояли так, обнявшись, и Элла думала: что будет дальше? Изменится ли свекровь? Сможет ли Платон держать слово?
Она не знала ответов. Но знала другое: она больше не будет молчать. Больше не будет терпеть. Больше не будет на втором месте.
И если Екатерина Олеговна снова попытается командовать в их доме — Элла остановит её. Спокойно, твердо, без криков.
Потому что это её дом. Её жизнь. И её право решать, кто здесь будет хозяином.
***
Прошло три месяца. Екатерина Олеговна звонила раз в неделю, приезжала раз в месяц — по приглашению. Она старалась. Не всегда получалось — иногда срывалась, начинала критиковать, давать советы. Но Платон останавливал её, и она замолкала.
Элла не простила свекровь. Не подружилась с ней. Просто научилась существовать рядом. Держать дистанцию. Не пускать близко к себе.
А с Платоном они научились разговаривать. Обсуждать проблемы, не копить обиды, не молчать. Это было непросто — оба привыкли избегать конфликтов. Но они старались.
Однажды вечером, когда они сидели на диване и смотрели фильм, Элла сказала:
— Знаешь, тот Новый год был самым плохим в моей жизни.
Платон повернулся к ней.
— Прости.
— Не извиняйся. Я хочу сказать другое. Тот Новый год был плохим. Но благодаря ему мы стали сильнее.
— Думаешь?
— Знаю. Мы научились слышать друг друга. Научились ставить границы. Научились выбирать себя, а не чужие ожидания.
Платон обнял её, притянул ближе.
— Я люблю тебя, Элла.
— И я тебя.
Они досмотрели фильм, легли спать. И когда Элла закрывала глаза, она думала: впереди еще будут трудности. Еще будут конфликты с Екатериной Олеговной. Еще будут моменты, когда захочется все бросить.
Но они справятся. Потому что теперь они команда. Настоящая команда.
А свекровь... свекровь останется там, где ей место. На расстоянии. С правилами. Без ключей от их дома и без права решать, как им жить.