Геннадий швырнул на стол папку с документами и ухмыльнулся.
— Подписывай. Сама хотела свободы — вот тебе свобода.
Я смотрела на синюю папку и не понимала, что чувствую. Страх? Нет. Обиду? Тоже нет. Что-то странное, незнакомое. Будто камень с плеч упал, а ты ещё не осознала, что он упал.
Мне сорок четыре. Работаю бухгалтером в небольшой торговой фирме, веду учёт, сдаю отчёты. Зарплата скромная, но стабильная — сорок пять тысяч на руки. Квартира общая, куплена в браке. Детей нет — так сложилось, врачи разводили руками, Генка винил меня.
Он зарабатывал больше — менеджер по продажам автозапчастей, хорошие бонусы, иногда под сто тысяч выходило. И этим козырял при каждом удобном случае. «Я деньги в дом несу, а ты что?»
А я — убирала. Готовила. Стирала. Гладила его рубашки. Мыла посуду после его ужинов с друзьями. Драила ванную после его бритья. Пылесосила, вытирала пыль, меняла постельное. Каждый день, без выходных, пятнадцать лет.
И однажды сказала:
— Гена, я устала. Помоги по дому. Хоть иногда.
А он ответил:
— Я работаю. Ты тоже работаешь? Ну так выбирай — или работа, или дом. Я за тебя выбирать не буду.
Выбрала. Продолжила работать и убирать. Потому что на одну его зарплату не проживёшь — он половину тратил на свои хотелки: рыбалка, гараж, машина.
А месяц назад я сорвалась. Пришла с работы никакая — отчётный период, голова раскалывается. А дома — гора посуды в раковине, носки на полу, пивные банки на журнальном столике. И Генка на диване с телефоном.
— Ты мог бы хоть за собой убрать, — сказала я.
— Мог бы. Но не хочу, — он даже не поднял глаз.
— Я не домработница.
— А кто тебя просит? Не хочешь — не убирай.
— Тогда мы утонем в грязи!
— Твои проблемы.
И тут меня прорвало. Пятнадцать лет молчала, терпела, «сохраняла семью». А тут — как плотину снесло.
— Знаешь что? — сказала я тихо, и Генка наконец посмотрел на меня. Видимо, что-то в голосе его насторожило. — Мне иногда кажется, что без тебя мне было бы легче.
— Чего?!
— Легче. Меньше убирать, меньше готовить, меньше обслуживать. Я хочу свободы от этого рабства.
Он тогда промолчал. Отвернулся к телефону. А через неделю принёс документы на развод.
— Сама хотела свободы? Вот и убирай одна! — и эта его победная ухмылка.
Он думал, я расплачусь. Буду умолять. Скажу, что погорячилась, что не хотела, что давай всё забудем.
Я открыла папку. Пролистала бумаги. Всё стандартно — раздел имущества, квартира продаётся, деньги пополам.
— Ручка есть?
Генка моргнул:
— Чего?
— Ручка. Подписать.
— Ты... ты серьёзно?
— А ты — нет?
Он молчал. Ухмылка сползла с лица, как краска со старой стены.
— Тамара, я думал, ты... ну... одумаешься.
— Одумаюсь о чём?
— Ну, скажешь, что погорячилась. Что семья важнее.
— Семья — это когда двое. А у нас — один работает и убирает, второй работает и отдыхает. Это не семья, Гена. Это эксплуатация.
— Ты преувеличиваешь.
— Посчитать? — я достала телефон. — Уборка квартиры — три часа в неделю. Готовка — два часа в день. Стирка, глажка — часа четыре в неделю. Это минимум двадцать пять часов. Каждую неделю. Пятнадцать лет. Хочешь, переведу в деньги? По минимальной ставке домработницы?
— Тамара...
— Девятнадцать тысяч пятьсот часов. При ставке триста рублей в час — почти шесть миллионов рублей. Ты мне должен шесть миллионов, Гена. За бесплатный труд.
Он побагровел:
— Ты с ума сошла?! Это семья! Никто не считает!
— Ты считал. Каждый раз, когда говорил, что зарабатываешь больше. Каждый раз, когда напоминал, кто в доме кормилец. Так что давай считать до конца.
— Это бред!
— Это математика, — я положила телефон на стол. — Но я не буду требовать эти деньги. Просто подпишу развод. И буду свободна.
Он стоял, открывал и закрывал рот. Рыба на берегу. Красивое зрелище.
— Ты пожалеешь, — наконец выдавил он. — Одна, в сорок четыре года. Кому ты нужна?
— Себе, — я взяла ручку с полки, подписала все страницы. — Этого достаточно.
***
Развод оформили за два месяца. Квартиру выставили на продажу — покупатель нашёлся быстро, хороший район. Свою половину я положила на счёт и сняла однушку недалеко от работы.
Первый вечер в новой квартире я просто сидела на диване и слушала тишину. Никакого телевизора на полную громкость. Никаких пивных банок на столе. Никаких носков на полу.
Странное чувство — когда пустота не пугает, а радует.
Подруга Ира позвонила через неделю:
— Томка, ты как? Держишься?
— Держусь.
— Если хочешь поплакаться — приезжай. У меня вино есть, посидим.
— Ир, я не хочу плакаться.
— Совсем? — она удивилась. — Пятнадцать лет вместе, всё-таки...
— Пятнадцать лет я была его бесплатной прислугой. А теперь — нет. Мне не о чем плакать.
— Ну, знаешь... — Ира замялась. — Одной-то тяжело. Я когда от Витьки ушла — первый год выла в подушку.
— А я не вою. Я высыпаюсь.
— В смысле?
— Раньше вставала в шесть, чтобы Генке завтрак приготовить и бутерброды на работу собрать. Теперь встаю в семь тридцать. Завтракаю сама, спокойно. Полтора часа сна — это, Ир, знаешь, целая жизнь.
Она помолчала.
— Ну, если тебе хорошо...
— Мне хорошо. Впервые за пятнадцать лет.
***
Через месяц позвонила свекровь. Бывшая свекровь — Антонина Егоровна, семьдесят два года, характер как наждачка.
— Тамара, ты совсем ополоумела?
— Здравствуйте, Антонина Егоровна.
— Какие здравствуйте?! Ты бросила моего сына!
— Ваш сын подал на развод. Я только подписала.
— Потому что ты его довела! Сама виновата!
— Виновата, — согласилась я. — Пятнадцать лет терпела. Надо было раньше уйти.
— Да кто тебя возьмёт?! Пустое место! Генка найдёт себе молодую, красивую! А ты будешь одна куковать!
— Антонина Егоровна, — я говорила спокойно, хотя внутри закипало. — Ваш сын за пятнадцать лет ни разу не помыл за собой тарелку. Если молодая и красивая готова это терпеть — флаг ей в руки. Я — не готова.
— Ты...
— До свидания.
Положила трубку. Заблокировала номер. Руки дрожали, но не от страха. От облегчения.
Пятнадцать лет я выслушивала эту женщину. Терпела её советы, как правильно варить борщ. Её намёки, что я «не настоящая жена». Её претензии, что не рожаю внуков.
Больше не буду.
***
На работе заметили перемены.
— Тамара Николаевна, вы похорошели, — сказала Леночка из отдела продаж. — Влюбились, что ли?
— Развелась.
— Ой... — она смутилась. — Простите, я не хотела...
— Всё хорошо, Лен. Правда.
— А... это... ну... тяжело одной-то?
— Проще, чем вдвоём.
Она не поняла. Ей двадцать шесть, недавно вышла замуж, муж цветы дарит и посуду моет. Она думает — так будет всегда.
Может, и будет. Не все мужчины как Генка. Но если её муж однажды перестанет мыть посуду — она вспомнит наш разговор.
***
Через три месяца после развода Генка позвонил. Я не блокировала его номер — мало ли, документы какие-то.
— Тамара, привет.
— Привет.
— Как ты?
— Нормально. Ты по делу?
Пауза.
— Слушай... — он кашлянул. — Может, встретимся? Поговорим?
— О чём?
— Ну... о нас.
— Нас больше нет, Гена. Мы развелись.
— Я знаю. Но я тут подумал...
— Что у тебя закончились чистые рубашки?
Молчание. Попала.
— Тамара, хватит.
— Это не шутка, Гена. Ты звонишь, потому что понял — жить один ты не умеешь. Готовить не умеешь, убирать не хочешь, гладить не пробовал. Три месяца прошло — небось уже по уши в грязном белье.
— Я просто... соскучился.
— По мне или по горячему ужину?
— По тебе!
— Странно. За пятнадцать лет ты ни разу не сказал, что скучаешь, когда я была рядом. А тут — три месяца, и такая тоска.
— Ты изменилась, — в его голосе прорезалось раздражение. — Раньше была нормальная, а теперь...
— Нормальная — это какая? Которая молчит и терпит?
— Которая не считает каждую минуту! Которая не превращает семью в бухгалтерию!
— Гена, — я села на диван, закинула ноги на подлокотник. Красота — могу сидеть как хочу, никто не скажет «что за позы». — Ты сам превратил семью в бухгалтерию. Когда каждый месяц напоминал, сколько зарабатываешь. Когда считал, сколько я трачу на продукты. Когда говорил, что я "сижу на твоей шее", хотя работала полный день.
— Я такого не говорил!
— Говорил. Двадцать третьего февраля, три года назад. Дословно: "Тамара, если бы не я, ты бы с голоду умерла". При гостях, между прочим.
Тишина. Помнит.
— Ладно, — буркнул он. — Может, сказал лишнего. Но ты тоже...
— Что — тоже?
— Обидные вещи говорила! Что тебе без меня легче! Что я тебя эксплуатирую!
— Это правда, Гена. Правда иногда бывает обидной.
— Значит, не хочешь встречаться.
— Не хочу.
— И что, так и будешь одна?
— Буду. Мне хорошо.
— Врёшь, — он сказал это с надеждой. Хотел услышать, что вру.
— Не вру. Впервые за пятнадцать лет просыпаюсь без будильника. Ем что хочу и когда хочу. Смотрю фильмы, которые нравятся мне, а не тебе. Убираю раз в неделю, потому что мусорить некому. Гена, я счастлива. Без тебя.
Он бросил трубку.
***
Ира приехала на выходных — всё-таки затащила меня на «девичник».
Сидели на моей маленькой кухне, пили вино, болтали.
— Томка, ты реально не жалеешь?
— Реально.
— Совсем-совсем?
— Ир, смотри. — Я показала на раковину. Пустую, чистую. — Знаешь, когда я последний раз видела пустую раковину? Никогда. За пятнадцать лет — никогда. Потому что Генка ел, пил, бросал посуду — а я не успевала убирать за ним.
— Ну, это же... мелочь.
— Мелочь? — я рассмеялась. — Эта "мелочь" накапливается. Каждый день. Год за годом. Грязные носки — мелочь. Пивные банки — мелочь. Крошки на столе — мелочь. А потом смотришь на свою жизнь — и она вся состоит из мелочей. Чужих мелочей, которые ты убираешь.
Ира отхлебнула вина, задумалась.
— Знаешь, а Витька мой... тоже носки бросает.
— И?
— И я собираю. Каждый день. Уже десять лет.
— И как ощущения?
— Бесит, — она поморщилась. — Но это же не повод разводиться.
— А что — повод?
— Ну... измена. Или бьёт. Или пьёт.
— То есть пока не бьёт и не изменяет — терпи?
— Ну... да?
— Ир, — я поставила бокал на стол. — Я пятнадцать лет так думала. Не бьёт — уже хорошо. Зарплату приносит — вообще подарок. А то, что я устаю как собака, что у меня нет ни минуты на себя, что я забыла, когда последний раз читала книгу — это неважно. Потому что "не повод".
— И что изменилось?
— Я поняла, что это — тоже насилие. Не физическое, но насилие. Когда один человек живёт за счёт другого. Когда твоё время, твои силы, твоя жизнь уходят на обслуживание того, кто считает это нормой.
Ира молчала. Крутила бокал в руках.
— Витька иногда говорит... что я плохо убираю.
— Пусть сам уберёт хорошо.
— Он не будет.
— Тогда пусть молчит.
Она усмехнулась:
— Легко сказать.
— Легко. И сделать легко. Просто страшно. Мне тоже было страшно, Ир. Пятнадцать лет боялась. А потом подписала развод — и страх исчез.
— Потому что терять нечего?
— Потому что обрела себя.
***
Прошёл год.
Я купила квартиру — маленькую, зато свою. В ипотеку, но посильную. Сделала ремонт сама — ну, почти сама, друзья помогли с электрикой. Покрасила стены в светло-серый, повесила картины, расставила цветы.
Научилась жить одна. Готовлю то, что нравится мне. Смотрю сериалы по вечерам. Читаю книги. Хожу в бассейн по субботам. Гуляю в парке по воскресеньям.
И убираюсь раз в неделю. Потому что одна я не создаю много беспорядка.
Генка, говорят, женился. На молодой — ей двадцать восемь. Интересно, как долго она продержится.
А я — счастлива.
Он думал наказать меня свободой. Сделать больно, показать, как тяжело без него. А получилось — подарил мне жизнь.
Смешно, правда?
На прошлой неделе встретила его в магазине. Случайно — он жил в другом районе, но, видимо, заехал по делам.
— Привет, — сказал он неловко.
— Привет.
— Как ты?
— Отлично. А ты? Как молодая жена?
Он скривился:
— Нормально.
— Рубашки гладит?
— Тамара...
— Ладно, не мое дело, — я улыбнулась. Искренне, без злости. — Удачи, Гена.
Он смотрел мне вслед. Видела в отражении витрины.
И знаете что? Мне его даже немного жалко. Он так и не понял, что потерял. Не меня — себя. Шанс стать нормальным человеком, который умеет жить с другим на равных.
А я — обрела. Себя, свою жизнь, своё время.
Он хотел сделать мне плохо. А сделал — хорошо.
Спасибо, Гена. За свободу.