— Лия, я тут подумала, — голос свекрови в трубке звучал холодно и отстранённо. — В этом году давай без детей на празднике. Приезжайте с Мишей одни, сами, а малышей оставьте на няню.
Лия замерла посреди прихожей, всё ещё держа в руках пакеты с подарками. Олеся и Рома возились рядом, стаскивая куртки и обувь. Девочка радостно щебетала что-то про Деда Мороза, который обязательно приедет к бабушке Ире на праздник.
— Ирина Владиславовна, но дети весь год ждали... — начала было Лия, но свекровь перебила её:
— Так всем будет спокойнее. Детей с собой на Новый год не приводи, мне тут шум не нужен.
— Но...
— Ладно, я пойду. У меня дела. Передавай привет Мише.
Гудки. Лия медленно опустила телефон. Олеся подбежала к ней, заглядывая в лицо:
— Мам, а мы правда поедем к бабушке Ире? Она будет нас ждать?
Лия посмотрела на дочку — та улыбалась, в руках сжимала рисунок, который делала специально для бабушки на занятиях в садике. Рома тоже подошёл, робко держась за край маминой кофты.
— Конечно, солнышко, — выдавила из себя Лия, хотя внутри всё сжалось. — Обязательно поедем.
Вечером, когда дети наконец-то уснули, Лия попыталась поговорить с Мишей. Муж сидел на диване, листал новости в телефоне.
— Миш, твоя мама звонила сегодня.
— Ну?
— Она сказала, чтобы мы приезжали на Новый год без детей. Типа Рома с Олесей слишком шумные.
Миша даже не поднял головы от экрана:
— Мама всегда такая. Она просто устала, у неё много дел перед праздником. Переждём, она передумает.
— Миша, ты слышишь, что я говорю? Она не хочет видеть наших детей на празднике!
— Не кричи, — он наконец-то оторвался от телефона. — Мама просто нервничает. Она всегда перед Новым годом такая. Помнишь, в прошлом году она тоже психовала из-за какой-то ерунды? Потом сама позвонила и всё нормально было.
Лия молча вышла из комнаты. Ей хотелось кричать, бить посуду, доказывать, что это не «ерунда», а откровенное пренебрежение к их детям. Но она знала Мишу — он никогда не шёл на конфликт с матерью. Просто закрывал глаза и ждал, пока всё «само рассосётся».
На следующий день Лия не выдержала и позвонила Лене. Золовка была на работе, судя по шуму на фоне, но нашла минутку поговорить.
— Что? — голос Лены прозвучал удивлённо. — Лия, ты серьёзно? Мама мне вообще ничего такого не говорила. Наоборот, вчера просила нас приехать пораньше, чтобы Юля с Кристиной помогли ей наряжать ёлку.
— Лен, я не выдумываю. Она прямо так и сказала: детей не приводи, шум мне не нужен.
Лена выругалась негромко:
— Ладно. Я сегодня сама к ней подъеду. Это вообще ни в какие ворота не лезет.
Вечером семнадцатого декабря Лена действительно приехала к матери. Ирина Владиславовна открыла дверь, удивлённо подняла брови:
— Ленка? Ты же говорила, что занята сегодня.
— Была занята. А теперь освободилась, — Лена прошла в квартиру, сняла куртку. — Мам, нам надо поговорить.
— О чём?
— О Новом годе. Почему ты сказала Лие, чтобы они не привозили детей?
Ирина Владиславовна поджала губы, прошла на кухню. Лена последовала за ней.
— Я имею право решать, кого приглашать в свой дом, — голос матери звучал раздражённо. — Твои дети хоть воспитанные, а Ромка с Олесей постоянно носятся, всё трогают. В прошлом году Рома разбил мой хрустальный бокал из сервиза! Да и Лия их совсем не контролирует, сидит в телефоне, пока они по квартире скачут.
— Мам, — Лена села напротив матери, посмотрела ей прямо в глаза. — Юля с Кристиной в сто раз шумнее! Они же у меня ураганы, а не дети. И кстати, тот бокал разбила Кристина, а не Рома. Ты же сама при мне сказала: «Ничего страшного, детки бывают неловкими». А Рома просто стоял рядом и испугался.
Ирина Владиславовна резко встала, отвернулась к окну:
— Не твоё дело. Я хозяйка, я и решаю, кого приглашать. Если не нравится — не приезжайте.
— Хорошо, — Лена тоже поднялась. — Тогда я и не приеду. И девочек не привезу. Раз уж ты так делишь внуков на любимых и нелюбимых.
— Что?!
— Ты всё правильно поняла. Думаешь, я не вижу? Моим ты каждую неделю подарки привозишь, целуешь их, обнимаешь. А на Рому с Олесей даже не смотришь толком. Они же дети, мам! Они всё чувствуют!
Ирина Владиславовна повернулась, в глазах блеснули слёзы:
— Уходи. Я не хочу это слушать.
Лена молча оделась и вышла. По дороге домой она позвонила Лии и рассказала о разговоре.
— Лия, я серьёзно. Если она не пригласит Рому с Олесей, то и мы с девочками не приедем. Это несправедливо.
— Лен, не надо из-за нас...
— Из-за вас? — голос Лены стал жёстче. — Это не «из-за вас». Это принципиально. Моя мать не будет делить внуков на сорта. Всё, я решила.
На следующий день, восемнадцатого декабря, Лия пришла на работу в мебельный салон. Коллега Инга сразу заметила, что с ней что-то не так.
— Лия, ты чего такая кислая? Праздники на носу, а ты как на похороны собралась.
Лия рассказала ей о ситуации. Инга сочувственно покачала головой:
— Слушай, у моей подруги такая же история была пару лет назад. Свекровь внуков делила на любимых и нелюбимых. Сначала они пытались как-то сглаживать углы, улыбаться, терпеть. А потом плюнули и просто перестали приезжать. Через полгода свекровь сама приползла мириться, слёзы лила, просила прощения.
— Да? — Лия задумалась.
— Ага. Только вот всё равно осадочек остался. Дети же не дуры, они всё понимают. Старший сын подруги теперь, когда вырос, вообще к бабке не ездит. Говорит, что она его в детстве не любила, так зачем ему теперь к ней ходить?
Вечером девятнадцатого декабря Миша всё-таки решился поговорить с матерью. Он приехал к родителям после работы. Андрей Викторович открыл дверь, обрадовался:
— Миша! Заходи, сынок. Мать на кухне.
Миша разделся, прошёл в квартиру. Ирина Владиславовна действительно была на кухне, вытирала посуду.
— Привет, мам.
— О, Михаил. Давно не заходил, — голос был сухим, отстранённым.
Андрей Викторович остался в гостиной, но дверь на кухню была открыта, и он слышал каждое слово.
— Мам, ну нельзя же так, — Миша начал осторожно. — Дети хотят встретить Новый год с бабушкой и дедушкой. Почему ты Юлю с Кристиной пускаешь, а Рому с Олесей нет?
Ирина Владиславовна резко повернулась к нему:
— Потому что твоя жена их не воспитывает! Лена хотя бы старается, водит девочек в танцы, в бассейн, следит за ними. А что Лия? Весь день на работе, дети предоставлены сами себе. Рома в пять лет даже до десяти считать не умеет толком!
— Мам, это неправда! Лия много с ними занимается, они в садик ходят...
— Не перебивай меня! — голос матери стал громче. — И потом, я имею право решать, как провести праздник в своём доме. Не нравится — встречайте Новый год где хотите. Никто вас не держит.
Миша попытался ещё что-то сказать, но мать уже демонстративно отвернулась от него. Он постоял, потом вышел в прихожую. Андрей Викторович проводил его до двери, тихо сказал:
— Не переживай, сынок. Мать просто взбесилась. Я с ней поговорю.
Но поговорить не получилось. Утром двадцатого декабря Андрей Викторович попытался затронуть эту тему, но Ирина Владиславовна отрезала:
— Андрей, не лезь не в своё дело. Я сама разберусь.
— Ира, ты несправедлива к Роме и Олесе. Они чудесные дети. Помнишь, как Олеся в прошлый раз нарисовала тебе открытку на восьмое марта? С цветочками и надписью «Любимой бабушке»? А ты даже не поблагодарила её толком, просто кивнула и убрала куда-то.
Ирина Владиславовна вспыхнула:
— Так вы теперь все против меня? Прекрасно! Значит, я плохая бабушка, да? Тогда вообще никого не приглашу! Встречу Новый год одна, раз уж я такая ужасная!
— Ира, не передёргивай...
— Всё! Я не хочу об этом говорить!
Она выбежала из кухни, хлопнув дверью. Андрей Викторович тяжело вздохнул. Сорок лет брака научили его понимать — когда жена в таком состоянии, лучше не настаивать. Но в этот раз он чувствовал, что она зашла слишком далеко.
***
Двадцать первого декабря соседка Тамара Петровна зашла к Ирине Владиславовне. Принесла домашнее печенье в коробке.
— Ирочка, держи, напекла вчера. Ты как, готовишься к празднику?
Ирина Владиславовна приняла коробку, кивнула сухо:
— Да, готовлюсь.
Тамара Петровна прошла на кухню, села за стол. Она была из тех людей, которые чувствуют настроение собеседника сразу.
— Что случилось? Ты какая-то... не такая.
— Всё нормально.
— Ирина, мы сорок лет соседи. Я же вижу, что ты расстроена. Поссорилась с кем?
Ирина Владиславовна вздохнула, села напротив. И вдруг всё высыпалось наружу — про Лию, про детей, про то, как все объединились против неё.
— Представляешь, Тома? Лена заявила, что не приедет, если я не приглашу Ромку с Олесей. А Миша тоже начал указывать мне, как жить. Я что, не имею права решать, кого приглашать в свой дом?
Тамара Петровна слушала молча, потом покачала головой:
— Эх, Ирочка. А я вот своих внуков всех люблю одинаково. И Ванюшку, и Катюшку, и маленькую Дашку. Хоть они и от разных детей моих, но все мне дороги. Ты зря так делаешь. Дети же всё чувствуют, когда их не любят. Вырастут и сами откажутся к тебе приезжать. А потом будешь локти кусать, что упустила время.
— Ты тоже против меня?
— Я не против тебя. Я за тебя переживаю. Видишь, что делаешь? Отталкиваешь от себя родных людей. Из-за чего? Из-за того, что Рома бокал когда-то разбил? Так дети есть дети, они же не нарочно.
Ирина Владиславовна отвернулась. Слова соседки задели её, но признавать ошибку она была не готова.
— Ладно, Тома. Спасибо за печенье. Мне надо дела доделать.
Тамара Петровна понимающе кивнула и ушла. А Ирина Владиславовна осталась одна на кухне, и впервые за много дней почувствовала сомнение. Может, и правда она не права?
Двадцать второго декабря Лия забирала детей из садика. День был серый, холодный, снег падал крупными хлопьями. Она зашла в раздевалку — Рома уже ждал, одетый. А Олеси не было видно.
— Где Олеся? — спросила Лия у воспитательницы.
— Олечка в группе осталась. Что-то расстроилась сегодня.
Лия прошла в группу. Дочка сидела на стульчике у окна, смотрела на улицу. Глаза красные, видно, что плакала.
— Олесенька, солнышко, что случилось?
Девочка обняла маму, уткнулась лицом ей в плечо:
— Мам, а мы правда никуда не поедем на Новый год?
— Почему ты так решила?
— Марина Викторовна спрашивала у всех, что мы будем делать на праздник. Я сказала, что не знаю. А потом Дима начал смеяться, что у меня, наверное, вообще нет бабушки. И все тоже засмеялись.
Лия почувствовала, как внутри всё сжалось от боли. Она крепко обняла дочку:
— Не слушай их, глупости. У тебя есть бабушка. Даже две. И мы обязательно встретим Новый год все вместе.
Дома вечером Лия не выдержала. Села на кровати и разрыдалась. Миша застал её в таком состоянии — вошёл в спальню и остановился в дверях.
— Лия? Что случилось?
Она подняла на него заплаканные глаза:
— Олеся сегодня в садике плакала. Дети смеялись над ней, что у неё нет бабушки. Миша, твоя мать довела ребёнка до слёз! Довела!
Миша подошёл, обнял жену:
— Ладно. Хватит. Завтра позвоню матери и скажу, что если она не хочет видеть наших детей, то и нас не увидит. Точка.
— Правда?
— Правда. Надоело уже. Пусть сама думает, что важнее — её принципы или семья.
Но позвонить он не успел. Двадцать четвертого декабря, в воскресенье, Лена пригласила всех к себе на обед. Лия с Мишей приехали без детей — те остались с мамой Лии, Светланой. Андрей Викторович тоже приехал. Ирина Владиславовна отказалась — сказала, что плохо себя чувствует.
За столом Лена сразу перешла к делу:
— Ладно, хватит ходить вокруг да около. Я всё обдумала. Если мама не пригласит Рому с Олесей на Новый год, то мы с Виталиком и девочками тоже не приедем. Точка.
Миша кивнул:
— Правильно. Я тоже так решил.
Андрей Викторович потёр лицо руками:
— Дети, я понимаю, что мать ведёт себя неправильно. Но это же праздник... Может, не надо так радикально?
— Пап, — Лена посмотрела на отца серьёзно. — Сколько можно терпеть? Она уже который год делит внуков на любимых и нелюбимых. Думаешь, Рома с Олесей не видят? Видят! И запомнят на всю жизнь, что бабушка их не любила. А потом будут спрашивать себя — а почему? Что с ними не так?
Виталик, муж Лены, который до этого молчал, вдруг сказал:
— Я вообще предлагаю встретить Новый год у нас. Места хватит всем. Лена уже согласилась. Приезжайте, будет весело.
Андрей Викторович посмотрел на зятя, потом на детей. Медленно кивнул:
— Хорошо. Спасибо, Виталик. Я тоже приеду. Не хочу праздновать, когда в семье раздор.
Лия почувствовала, как с души свалился камень. Рядом с ней Миша сжал её руку — впервые за эти дни она увидела в его глазах твёрдость и решимость.
***
Двадцать пятого декабря Лена позвонила матери. Руки слегка дрожали, но голос был твёрдым:
— Мам, я хочу тебе сказать последний раз. Если Лия с Мишей и детьми не приедут на Новый год, то и мы с Виталиком и девочками не приедем. Это несправедливо — делить внуков на любимых и нелюбимых. Подумай хорошенько.
Ирина Владиславовна молчала несколько секунд. Потом её голос прозвучал холодно и отстранённо:
— Значит, не приезжайте. Я вас не держу. Встречайте праздник где хотите.
— Хорошо, — Лена сглотнула комок в горле. — Тогда мы все соберёмся у меня. Папа тоже придёт. Если передумаешь — звони.
Она положила трубку. Виталик обнял её за плечи:
— Всё правильно сделала. Не переживай.
Следующие несколько дней прошли в напряжённом ожидании. Ирина Владиславовна упрямо молчала. Андрей Викторович несколько раз пытался с ней поговорить, но она либо уходила в другую комнату, либо отвечала односложно.
Двадцать шестого декабря вечером Тамара Петровна снова зашла к соседке. На этот раз Ирина Владиславовна встретила её у порога:
— Тома, прости, я сегодня занята.
— Ирочка, ну погоди. Я на минутку. Как дела? Помирились с детьми?
— Нет. И не собираюсь. Они меня предали.
— Да что ты говоришь такое! Какое «предали»? Они просто хотят, чтобы ты относилась ко всем внукам одинаково. Это же нормально!
— Тома, мне некогда. Извини.
Дверь закрылась. Тамара Петровна постояла в коридоре, покачала головой и ушла к себе. «Упрямая, как осёл, — думала она. — Дождётся, что все от неё отвернутся».
Двадцать седьмого декабря Андрей Викторович вечером сидел в гостиной и смотрел телевизор. Ирина Владиславовна была на кухне. Он встал, подошёл к ней:
— Ира, ну что ты делаешь? Через четыре дня Новый год. Неужели ты действительно хочешь встретить его одна?
— Не одна. С тобой.
— Я не приду.
Она резко повернулась к нему:
— Что?
— Я сказал — я не приду. Я поеду к Лене. Не хочу выбирать между тобой и детьми, но ты сама загнала себя в угол. Поехали вместе, пока не поздно.
— Нет!
Андрей Викторович вздохнул, вышел из кухни. Впервые за сорок лет брака он почувствовал, что не понимает свою жену. Почему она так упрямится? Почему не может признать, что была не права?
Двадцать восьмого декабря утром Ирина Владиславовна проснулась с тяжёлым чувством. Квартира казалась пустой и холодной. Андрей Викторович собирал вещи в сумку — он решил переночевать у Лены накануне праздника, чтобы помочь с подготовкой.
— Ты точно не поедешь? — спросил он в последний раз.
— Нет.
Он кивнул, взял сумку и вышел. Дверь закрылась. Ирина Владиславовна осталась одна. Села на диван в гостиной, посмотрела по сторонам. Тихо. Так тихо, что слышно, как за окном шумит ветер.
Она встала, подошла к стеллажу с фотографиями. Вот Миша маленький, лет пяти. Вот Лена с куклой. Вот они все вместе на море, лет двадцать назад. Вот Миша с Лией на свадьбе. Вот Лена с Виталиком и новорождёнными двойняшками. Вот общее фото с прошлого Нового года — все вместе, дети смеются, Рома и Олеся сидят на полу возле ёлки.
Ирина Владиславовна взяла фотографию в руки, всмотрелась в лица внуков. Рома застенчиво улыбается, Олеся прижимает к себе плюшевого зайца, которого подарил дедушка. Юля с Кристиной стоят сзади, обнимают друг друга.
«Почему я так с ними? — впервые подумала она. — Почему мне кажется, что Лениных дочек я люблю больше?»
Но ответа не было. Она поставила фотографию обратно, прошла на кухню. Надо готовиться к празднику. Может, кто-то ещё передумает и приедет?
Двадцать девятого и тридцатого декабря прошли как в тумане. Ирина Владиславовна готовила еду, убиралась, наряжала ёлку. Всё делала на автомате. Телефон молчал. Никто не звонил.
Тридцать первого декабря утром она проснулась и поняла — сегодня Новый год. И она встретит его одна. Совсем одна.
В десять утра позвонила Лена. Голос дочери звучал осторожно:
— Мам, это последний шанс. Мы тебя ждём. Папа уже здесь, дети бегают, готовимся к празднику. Приезжай, пожалуйста.
Ирина Владиславовна сжала трубку:
— Нет. Я останусь дома.
— Мам...
— Передавай привет всем. Я останусь дома, — она положила трубку.
После обеда начала накрывать на стол. Один прибор. Одна тарелка, одна вилка, один нож. Включила телевизор — там показывали какой-то новогодний концерт. Весёлые лица, смех, песни. Ирина Владиславовна выключила звук.
В семь вечера она переоделась в красивое платье, причесалась. Зачем — не знала. Просто так надо. Праздник же.
В восемь достала из холодильника салаты. Поставила на стол. Села. Посмотрела на пустые стулья вокруг. Обычно здесь сидели Андрей, Миша, Лия, Лена, Виталик. Дети бегали вокруг стола, просили разрешения попробовать что-нибудь вкусненькое.
В девять позвонил Андрей Викторович:
— Ира, ну как ты? Всё нормально?
— Да. Всё хорошо.
— Поедешь к нам? Ещё не поздно. Рома спрашивал про тебя. Говорит: «А бабушка Ира придёт?» Я не знал, что ответить.
Ирина Владиславовна сжала губы. Рома спрашивал про неё? Тот самый Рома, которого она не пригласила?
— Нет. Я останусь дома. Не звони больше, пожалуйста.
Она положила трубку. Встала, подошла к окну. На улице уже темно, снег идёт. Где-то далеко слышны смех и музыка — соседи празднуют.
В половине одиннадцатого Ирина Владиславовна налила себе шампанского. Стала ходить по квартире. Заглянула в комнату, которая раньше была детской — там жили Миша и Лена, когда были маленькими. Теперь там стоит диван для гостей. Когда приезжали внуки, они там играли, строили домики из подушек.
Она вернулась в гостиную, села за стол. Взяла телефон, начала набирать номер Лены. Пальцы дрожали. Но не нажала кнопку вызова. «Слишком поздно, — подумала она. — Они уже все там веселятся. Не буду мешать».
В полночь она одна подняла бокал с шампанским. За окном взорвались салюты, небо осветилось разноцветными огнями. Слышны крики, смех, музыка. Весь город празднует. А она сидит одна в тёмной квартире.
Ирина Владиславовна выпила шампанское, поставила бокал на стол. И вдруг поняла — впервые за много лет она осталась совсем одна в Новый год. Совсем. И это её выбор. Её упрямство. Её гордость.
Слёзы покатились по щекам. Она не сдерживала их. Плакала тихо, всхлипывая. Плакала от обиды, от злости на себя, от одиночества.
***
Первое января. Ирина Владиславовна проснулась поздно, голова раскалывалась. За окном яркое солнце, снег искрится. Праздничное утро. Она встала, умылась, посмотрела на себя в зеркало. Лицо опухшее от слёз, глаза красные.
Телефон молчал. Она несколько раз брала его в руки, смотрела на экран. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Положила обратно.
В три часа дня в дверь позвонили. Ирина Владиславовна вздрогнула, пошла открывать. На пороге стояла Тамара Петровна с кастрюлькой в руках.
— Ирочка, держи. Супчик принесла, горяченький. Ты как, встретила хорошо?
— Да, спасибо. Нормально, — Ирина Владиславовна приняла кастрюлю.
Тамара Петровна внимательно посмотрела на соседку:
— Ирочка, так они и не приехали?
— Нет.
— Эх. А ведь я тебе говорила...
— Тома, прости, мне надо дела делать. Спасибо за суп.
Дверь закрылась. Тамара Петровна постояла в коридоре, вздохнула и пошла к себе. «Гордая, — думала она. — Совсем загордилась. А жизнь-то идёт, время не остановишь».
Второго января Андрей Викторович вернулся домой. Вошёл в квартиру, разделся. Ирина Владиславовна сидела в гостиной, смотрела телевизор.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Как встретила?
— Нормально.
Он прошёл на кухню, налил себе чаю. Ирина Владиславовна не двинулась с места. Молчание было тяжёлым, напряжённым. Андрей Викторович вернулся в гостиную, сел в кресло напротив жены:
— Ира, так нельзя дальше. Нам надо поговорить.
— О чём?
— О том, что произошло. О детях. О внуках.
— Мне не о чем говорить, — она встала, пошла к выходу из комнаты.
— Ира! — голос Андрея Викторовича был резким, непривычно жёстким. — Стой. Я хочу, чтобы ты меня выслушала.
Она остановилась в дверях, не поворачиваясь.
— Дети звали тебя. Внуки спрашивали про тебя. Рома нарисовал тебе открытку и всё ждал, когда ты приедешь. Олеся говорила: «А где бабушка Ира? Почему она не с нами?» Ты представляешь, как я себя чувствовал? Что я должен был им ответить?
Ирина Владиславовна стояла неподвижно.
— И я не знал, что сказать. Потому что сам не понимаю, почему ты так поступила. Почему ты делишь внуков на любимых и нелюбимых? Что Рома и Олеся тебе сделали? Они же дети, Ира. Дети!
— Хватит, — её голос дрожал. — Не надо.
— Нет, надо. Потому что если ты не изменишь своё отношение, то потеряешь семью. Совсем. Навсегда.
Он встал, прошёл мимо неё в спальню. Дверь закрылась. Ирина Владиславовна осталась стоять в гостиной. Внутри всё сжалось в комок. Она хотела кричать, плакать, спорить. Но вместо этого молча прошла на кухню, села за стол.
«Рома нарисовал открытку, — думала она. — Ждал меня. А я... я даже не позвонила».
Третьего, четвёртого, пятого января прошли в молчании. Андрей Викторович приходил с работы, ужинал и уходил в спальню. Ирина Владиславовна тоже почти не выходила из комнаты. Они избегали друг друга, будто были чужими людьми.
Шестого января вечером Лена позвонила отцу. Ирина Владиславовна услышала его голос из спальни:
— Да, Ленок, всё нормально... Нет, мать не хочет разговаривать... Хорошо, на Рождество приеду... Да, один, она не поедет.
Ирина Владиславовна сжала кулаки. Значит, так. Все празднуют, веселятся, а она одна дома. Как наказанная. Как изгнанная.
Седьмого января, в Рождество, Андрей Викторович снова уехал к Лене. Ирина Владиславовна осталась одна. Она не готовила праздничный ужин, не накрывала на стол. Просто сидела у окна и смотрела на заснеженную улицу.
К вечеру не выдержала. Достала из шкафа старые фотографии. Вот Миша совсем маленький, лет трёх, в комбинезоне стоит на снегу. Вот Лена в школьной форме. Вот их первая совместная фотография с Андреем, молодые, счастливые.
Вот Миша с Лией в день свадьбы. Лия в белом платье, улыбается застенчиво. Ирина Владиславовна вспомнила тот день — она тогда думала, что невестка какая-то неуверенная в себе, тихая. «Не подходит моему Мише», — думала она тогда.
Вот фотография с рождения Олеси. Лия держит на руках крошечный свёрток, Миша стоит рядом, гордый и счастливый. Вот Рома — маленький, пухлый, смешной.
Ирина Владиславовна смотрела на эти фотографии и не могла понять — когда всё пошло не так? Когда она начала относиться к внукам по-разному?
Вспомнила. Два года назад. Юля с Кристиной тогда были совсем маленькими, Лена приезжала каждую неделю, просила помочь посидеть с ними. Ирина Владиславовна возилась с двойняшками, кормила их, играла. Привязалась.
А Лия приезжала редко. Говорила, что далеко ехать, что дети устают в дороге. И Ирина Владиславовна обижалась. Думала: вот Лена старается, водит детей к бабушке, а Лия нет. Значит, не уважает, не ценит.
И начала относиться к Роме и Олесе холодно. Не специально, просто так получилось. Видела их реже, разговаривала меньше, подарки дарила скромнее. А Юле с Кристиной — больше внимания, больше заботы.
«Господи, — подумала Ирина Владиславовна. — Что же я наделала?»
Но позвонить и извиниться она всё равно не могла. Гордость не позволяла. Слишком много слов было сказано, слишком далеко всё зашло.
Прошли дни. Восьмое, девятое, десятое января. Жизнь вернулась в обычное русло. Андрей Викторович ходил на работу, Ирина Владиславовна сидела дома. Они почти не разговаривали.
Пятнадцатого января утром Ирина Владиславовна проснулась с твёрдым решением. Хватит. Надо как-то выходить из этой ситуации. Она не может так дальше, в молчании и одиночестве.
Днём она позвонила Лене. Трубку сняли не сразу, на четвёртый гудок.
— Мам? — голос дочери был удивлённым.
— Лена. Привет. Как дела?
— Нормально. А у тебя?
— Тоже нормально. Я хотела спросить... Как девочки? Как Рома с Олесей?
Лена помолчала:
— Все хорошо. Девочки балуются, как всегда. Рома с Олесей тоже нормально.
— Лен, я... — Ирина Владиславовна запнулась. Слова застряли в горле. — Я хотела сказать...
— Что, мам?
— Ничего. Просто позвонила узнать, как дела.
— Понятно. Ладно, мам, мне надо бежать. Девочки из садика сейчас вернутся, надо встречать.
— Хорошо. Пока.
Ирина Владиславовна положила трубку. Рука дрожала. Она не смогла. Не смогла произнести простые слова: «Прости. Я была не права».
Февраль. Март. Прошло уже два месяца после того новогоднего конфликта. Ирина Владиславовна продолжала упрямо молчать, хотя внутри становилось всё тяжелее. Лена и Миша общались с отцом, звонили ему, приглашали в гости. Но мать обходили стороной.
В конце марта Андрей Викторович сказал ей:
— Ира, послезавтра у Олеси день рождения. Лия устраивает праздник. Поедешь?
— Нет.
— Ира...
— Сказала — нет!
Андрей Викторович махнул рукой, вышел из комнаты. Он устал. Устал от этого молчания, от холода в доме, от того, что жена упрямо не хочет идти на контакт.
В день рождения Олеси он поехал один. Вернулся поздно вечером, молча прошёл в спальню. Ирина Владиславовна сидела на кухне, смотрела в окно. И вдруг услышала из спальни тихие всхлипывания.
Она встала, подошла к двери. Андрей Викторович сидел на кровати, лицо в руках. Плакал. Впервые за сорок лет она видела его плачущим.
— Андрей? Что случилось?
Он поднял голову, посмотрел на неё красными глазами:
— Ты знаешь, что сегодня было? Олеся задувала свечи на именинном пироге. И вдруг спросила: «А почему бабушка Ира не пришла? Я что-то не так сделала?» И все замолчали. Лия обняла её, сказала, что бабушка просто занята. А девочка заплакала. Сказала: «Значит, она меня не любит». Шесть лет ребёнку, Ира. Шесть лет! И она уже поняла, что бабушка её не любит!
Ирина Владиславовна стояла в дверях, не в силах пошевелиться. Внутри всё оборвалось, упало, разбилось.
— Я не знал, что ей ответить, — продолжал Андрей Викторович, всхлипывая. — Я просто обнял её и сказал, что бабушка любит её. Но это же неправда, да? Ты же её не любишь. Не любишь ни её, ни Рому. Потому что они не от Лены. Потому что они от Лии, которую ты так и не приняла по-настоящему.
— Это неправда! — голос Ирины Владиславовны сорвался на крик. — Я люблю всех своих внуков!
— Тогда почему ты не пришла на день рождения к своей внучке?! Почему ты уже полгода их не видела?! Почему ты в Новый год не пустила их в дом?!
Она не ответила. Потому что не было ответа. Только упрямство, гордость, нежелание признать ошибку.
Андрей Викторович встал, подошёл к жене:
— Ира, я люблю тебя. Сорок лет вместе — это не шутка. Но сейчас я не узнаю тебя. Не узнаю ту женщину, на которой женился. Та женщина была доброй, справедливой, любящей. А ты... ты превратилась в чужого человека.
Он вышел из спальни, оставив её одну. Ирина Владиславовна опустилась на пол прямо у двери и заплакала. Плакала долго, горько, навзрыд.
Апрель. Май. Июнь. Полгода прошло с того рокового Нового года. Ирина Владиславовна продолжала дуться, но с каждым днём становилось всё тяжелее. Она видела, как Андрей Викторович регулярно ездит к детям, возвращается оттуда счастливый, рассказывает про внуков.
Однажды в начале июля он показал ей видео на телефоне. Там был Рома — рисовал что-то за столом.
— Это на прошлой неделе, — сказал Андрей Викторович. — Рома делал открытку. Для тебя. Он сказал: «Дедушка, отнеси бабушке Ире. Пусть она знает, что я её люблю».
Ирина Владиславовна смотрела на экран. Рома сосредоточенно выводил цветными карандашами: «Бабушке Ире. Я тебя люблю. Рома».
— Он помнит про меня, — тихо сказала она.
— Конечно, помнит. Дети всё помнят, Ира. И любовь помнят, и обиды тоже.
Она взяла телефон, ещё раз посмотрела на видео. Рома — такой маленький, застенчивый, добрый. Её внук. Её родная кровь.
«Что же я наделала? — снова подумала она. — Господи, что же я наделала?»
***
Конец июля. Жара стояла невыносимая. Ирина Владиславовна сидела дома, окна открыты настежь, но всё равно душно. Андрей Викторович был на работе.
В дверь позвонили. Она открыла — на пороге стояла Тамара Петровна, растрёпанная, вся красная от жары.
— Ирочка, у тебя водичка холодная есть? А то у меня прорвало, весь пол залило.
— Конечно, заходи.
Они прошли на кухню. Ирина Владиславовна налила соседке воды, та жадно выпила.
— Эх, хорошо. Спасибо. Жара-то какая, просто не продохнуть. Я вот от внуков еду, так они меня совсем замучили. Весь день с ними, а они бегают, кричат, играют. Но я их люблю, конечно. Без них жизнь не жизнь.
Ирина Владиславовна молчала, наливала себе воду.
— А ты как, Ирочка? Так и не помирилась с детьми?
— Нет.
Тамара Петровна покачала головой:
— Эх. Жизнь проходит, а ты её на обиды тратишь. Внуки растут, а ты их не видишь. Знаешь, моя мама в своё время тоже с сестрой моей поссорилась. Пять лет не разговаривали. А потом сестра заболела тяжело. И мама примчалась к ней, плакала, просила прощения. Сестра простила, конечно. Но те пять лет — они потеряны навсегда. Не вернуть их.
Ирина Владиславовна сжала в руках стакан с водой.
— Ирочка, жизнь короткая. Зачем тратить её на упрямство и обиды? Позвони своим. Помирись. Увидишь, как легче станет. Гордость — она хорошая вещь, но не тогда, когда из-за неё семью теряешь.
Тамара Петровна допила воду, встала:
— Ладно, пойду я. Спасибо за воду. Ты подумай над моими словами, хорошо?
Она ушла. Ирина Владиславовна осталась на кухне. Подошла к окну, посмотрела вниз. Во дворе играли дети — бегали, смеялись, кричали. Такие беззаботные, счастливые.
Вечером, когда Андрей Викторович вернулся с работы, она вдруг спросила:
— А как там Рома с Олесей? Ты недавно их видел?
Он удивлённо посмотрел на неё:
— Видел. Рома подрос, уже скоро в школу пойдёт. Олеся тоже. Они оба умные, хорошие дети.
— А Юля с Кристиной?
— Тоже растут. Балуются, конечно, но это дети. Лена с ними справляется.
Ирина Владиславовна кивнула, ушла в комнату. Легла на кровать, смотрела в потолок. Полгода. Полгода она не видела внуков. Полгода упрямо молчала, обижалась, дулась.
«А зачем? — думала она. — Зачем я это делаю? Чтобы доказать, что я права? А я права?»
Нет. Она не была права. С самого начала. Она действительно делила внуков на любимых и нелюбимых. Действительно обижала Рому и Олесю своим холодным отношением. Действительно была несправедлива к Лии.
«Но как теперь это исправить? — думала она. — Слишком много времени прошло. Слишком много обид накопилось. Они же меня не простят».
Последняя неделя июля. Суббота. Андрей Викторович собирался к Лене — у неё была какая-то домашняя работа, нужна была мужская помощь.
— Ира, может, поедешь со мной? — спросил он неуверенно.
— Нет.
Он вздохнул, оделся, вышел. Ирина Владиславовна осталась одна. Включила телевизор, но ничего не смотрела. Мысли крутились в голове, не давая покоя.
Вечером Андрей Викторович вернулся. Разделся, прошёл на кухню. Ирина Владиславовна сидела там, смотрела в окно.
— Ира, — начал он осторожно. — Мне Лия звонила сегодня.
— Да? — она не повернулась к нему.
— Она хочет, чтобы мы приехали на следующих выходных. Просто так. В гости.
— Зачем?
— Не знаю. Наверное, просто соскучилась. Дети тоже хотят нас видеть. Поедешь?
Ирина Владиславовна молчала. Внутри всё сжалось в тугой ком. Ехать? Увидеть их всех? Посмотреть в глаза Роме и Олесе после всего, что произошло?
— Я не знаю, — наконец сказала она.
Андрей Викторович подошёл, положил руку ей на плечо:
— Ира, пожалуйста. Это может быть последний шанс всё исправить. Не упусти его.
Воскресенье. Понедельник. Вторник. Ирина Владиславовна думала. Взвешивала. Боялась. Что она им скажет? Как посмотрит в глаза?
В среду вечером зазвонил телефон. Андрей Викторович взял трубку:
— Да, Лия... Конечно... Хорошо, мы приедем... Да, оба... Не знаю, спрошу...
Он положил трубку, посмотрел на жену:
— Лия просила передать, что они будут рады нас видеть. Обоих. И дети тоже.
Ирина Владиславовна кивнула, ничего не ответила. В четверг утром она проснулась с твёрдым решением. Нет. Она не поедет. Слишком стыдно. Слишком больно.
Но вечером Андрей Викторович вдруг сказал:
— Ира, сегодня Рома у меня на работе был. Миша привозил его, хотел показать, где дедушка работает. Рома спросил меня: «Дедушка, а бабушка Ира когда-нибудь приедет к нам?» Я не знал, что ответить.
Ирина Владиславовна посмотрела на мужа. В его глазах была боль, усталость, мольба.
— Что ты ему ответил?
— Сказал, что скоро. Что бабушка обязательно приедет.
Она молчала.
— Ира, ради детей. Пожалуйста. Не ради меня, не ради Лии с Мишей. Ради Ромы и Олеси. Они же ни в чём не виноваты.
Пятница. Ирина Владиславовна сидела на кухне, смотрела в окно. Завтра суббота. Завтра Андрей Викторович поедет к детям. А она...
Она не знала. Страх сковывал её, не давал принять решение. А вдруг они не захотят её видеть? А вдруг Рома с Олесей отвернутся от неё? А вдруг Лия скажет: «Не надо, Ирина Владиславовна, мы вас не ждём»?
Вечером зазвонил телефон. Ирина Владиславовна взяла трубку. Номер незнакомый.
— Алло?
— Бабушка Ира? — тоненький детский голосок.
Ирина Владиславовна замерла:
— Олеся?
— Да, это я. Бабушка, ты приедешь к нам завтра? Мы тебя очень ждём. Правда-правда.
— Олесенька, я... — голос сорвался.
— Рома тоже ждёт. Он нарисовал тебе картинку. С цветочками. Говорит, что ты их любишь.
— Люблю. Очень люблю.
— Тогда приезжай, пожалуйста. Мы будем играть. И мама обещала испечь что-то вкусное.
В трубке раздался голос Лии:
— Олеся, отдай трубку. Ирина Владиславовна? Извините, дочка сама решила позвонить. Нашла ваш номер у Миши в телефоне.
— Ничего, — Ирина Владиславовна сжала трубку так, что побелели костяшки пальцев. — Лия, я... мне нужно вам кое-что сказать.
— Говорите.
— Я приеду завтра. Если вы не против.
Молчание. Потом голос Лии, тихий, немного дрожащий:
— Мы будем рады. Очень рады.
Суббота. Утро. Ирина Владиславовна встала рано, долго стояла перед зеркалом. Надела красивое платье, причесалась. Руки дрожали.
Андрей Викторович вошёл в комнату:
— Ира? Ты правда поедешь?
— Да.
Он обнял её, поцеловал в макушку:
— Молодец. Всё будет хорошо.
Они ехали в машине молча. Ирина Владиславовна смотрела в окно, думала, что скажет. Как извинится. Найдёт ли правильные слова.
Подъехали к дому, где живут Лена с Виталиком. Поднялись на нужный этаж. Андрей Викторович позвонил в дверь.
Открыла Лена. Увидела мать, замерла:
— Мам?
— Привет, Леночка.
Они обнялись. Лена прижалась к матери, Ирина Владиславовна почувствовала, как плечи дочери вздрагивают от сдерживаемых рыданий.
— Заходите, — прошептала Лена, отстраняясь.
В квартире было шумно. Дети бегали, смеялись. Миша с Виталиком сидели в гостиной, что-то обсуждали. Лия на кухне.
Ирина Владиславовна вошла. Все замолчали, повернулись к ней.
— Здравствуйте, — её голос дрожал.
— Бабушка Ира! — Олеся первой подбежала к ней, обняла за ноги. — Ты приехала!
Рома стоял поодаль, смотрел застенчиво. Ирина Владиславовна опустилась на колени, раскрыла объятия:
— Ромочка, иди сюда.
Мальчик медленно подошёл. Ирина Владиславовна обняла обоих внуков, прижала к себе. Слёзы полились сами собой.
— Простите меня, — прошептала она. — Простите, пожалуйста. Я была неправа. Очень неправа.
Олеся погладила её по щеке:
— Не плачь, бабушка. Мы тебя любим.
Лия подошла, тоже обняла свекровь:
— Ирина Владиславовна, всё хорошо. Главное, что вы приехали.
Они провели весь день вместе. Играли с детьми, ужинали, разговаривали. Ирина Владиславовна смотрела на Рому и Олесю и не могла поверить — как она могла так долго их не видеть? Как могла обижать этих чудесных, добрых, умных детей?
Вечером, когда они собирались уезжать, Рома подбежал к ней, протянул сложенный лист бумаги:
— Бабушка, это тебе. Я рисовал.
Ирина Владиславовна развернула лист. Там были нарисованы цветочки, солнышко и надпись кривыми буквами: «Бабушке Ире. Я тебя люблю. Рома».
Она прижала рисунок к груди, снова заплакала:
— Спасибо, солнышко. Я тебя тоже очень люблю.
Неизвестно, всё ли наладится между ними. Неизвестно, простят ли дети до конца эту полугодовую обиду. Но Ирина Владиславовна поняла главное — семья важнее гордости, любовь важнее упрямства. И пока не поздно, можно всё исправить. Главное — захотеть.