Передо мной стоят три основные задачи. 1) Не дать Софронову понять, что я дура. 2) Если он поймёт, что я дура, то притвориться, что это не я. 3) Найти тысячу способов прожить без Софронова.
Он вовсе не мечта женской половины человечества. Нескладный, худой, с торчащим вихром на затылке. Но знаете, как бывает? Смотришь на кого-то – и в тебе словно срабатывает миноискатель. Звенит внутри тоненький колокольчик. Одновременно зовёт и предупреждает.
Софронов вызывает во мне предупреждающий звон, поэтому я держусь от него подальше. Мой ум в постоянном напряжении. Я изобретаю тысячу способов прожить без него.
***
Это днём. После пяти часов наваливаются новые задачи. Мои вечера заняты одним и тем же. Визг, лай, скулёж, грохот решёток и лязг мисок. Рычание и летающая в воздухе шерсть, которая потом обнаруживается у меня повсюду – даже в носках.
Спросите – чем я занята? Волонтёрствую в собачьем приюте «Пёс и К». Он в двух шагах, только перейти через двор в старый гаражный кооператив. Добрые люди после работы смотрят кино, зависают в кальянных и культурно разлагаются, а я вывожу бармалеям болячки, чиню вольеры и раздаю корм (который предварительно надо где-то добыть).
Зачем я это делаю? Ответ ясен: потому что дура. Не скажу, что я ужасно люблю собак. В детстве я их даже боялась. Но хозяйка «Пёс и Ка» - моя школьная подруга Алка. С помощниками у неё не ахти и я знаю, каково ей в этом зверинце. Бросить её мне совесть не позволяет. По-моему, слово «волонтёр» произошло от слов «вол» и «монтёр». Мы упахиваемся как волы и монтёры в одном лице.
Алка шустрая девка. Находит спонсоров, выигрывает гранты, крутится-вертится, но деньги утекают, а пёсодром остаётся. Визжащую свору без присмотра не оставишь. Мы торчим в приюте вечера напролёт. Руки и коленки исцарапаны, в ушах гудит от лая, нос забит шерстью, в руках то молоток, то мазь.
Огурец и Лунтик чуть не разгрызлись. У Мадонны течка. Туман разодрал себе повязку, Обама и Мафия сообща повалили загородку и надрали уши Полонезу. Красота!
Занятая по горло, я не могу скрыться от Софронова даже в приюте. Самого милого и спокойного пса я назвала в честь него. Софронов-пёс – помесь дворняги с лайкой. Дворолайка. С таким же вихром на затылке, как у его тёзки Софронова-мужчины.
Он попал к нам совсем больным, но потихоньку выкарабкивается. От дворняги в нём больше чем от лайки, и это хорошо. У дворняг мощные и живучие гены. Там, где породистый пёс давно бы околел, дворняжка только отряхнётся и вернётся в строй.
- Не хулиганил без меня, Софронов? – я присаживаюсь к нему на корточки. – Покажи язык. Покажи свой глаз. Дай лапу?
Софронов машет хвостом, однако лапу не даёт. Такой же неслух, как его однофамилец.
***
Снова день. Я на работе. Софронов-человек мелькает со своей нескладной фигурой и вихром на затылке, а колокольчик внутри меня звенит не умолкая.
Надька Плещёва козыряет в мини-юбке. Мужики смотрят на неё. Софронов смотрит тоже. Это злит меня так, что шею ломит и голова дёргается. Мои ноги гораздо красивее, но позволить себе юбки я не могу. После работы бежать на собачий двор – там без джинсов делать нечего. Вдобавок мне блазнит, что я постоянно пахну псиной. Не тот аромат, которым можно пленить мужчину.
- Ладка, рот закрой хотя бы! – говорит Надька. – О чём задумалась?
- Софронов пошёл на поправку, – говорю я невпопад. – А то совсем плох был, стонал во сне. Я бы взяла его домой, но тогда другим обидно будет. Не всех же к себе забирать…
Надька круглыми глазами глядит на меня, потом на живого и здорового Софронова.
- Вау! – говорит она. – Я и не знала, что вы с ним…
Вспоминаю, что я дура. Несу какую-то чушь! Мужики любуются Надькой, принтеры трещат, кофеварка кипит. А я сижу в джинсах, пряча исцарапанные коленки, пахну бродячими собаками и изобретаю тысячу способов прожить без Софронова.
Странно. На свете миллионы женщин, которые живут без него и превосходно себя чувствуют. У меня же всё наперекосяк.
***
Вечер. Возимся с девками в приюте и гадаем, как протянуть ещё день. Кроме Алки и меня здесь вкалывают несколько таких же чокнутых баб. Кто-то тащит в дом, а мы несём из дома. Я перетаскала сюда все тёплые вещи, объедки, гвозди и доски, собранные по округе и выпрошенные у соседей.
- Девочки, корм опять на исходе! – говорит замотанная Алка. – Антисептики нужны, бинты. Да ещё ветеринара на вторник надо оплачивать. Если у кого-то есть денежные идеи и богатые друзья…
Этот призыв звучит регулярно. Завидую Алке, она упёртая. Не боится ни чёрта ни бога. Ставит уколы таким страшенным ротвейлерам, к которым и мужик не сунется. А против Алки они пикнуть не смеют. Мне бы её талант: давно бы сцапала Софронова за шкирку и вкатила укол, чтоб не снился мне ночами и мой колокольчик не дребезжал в его присутствии!
В приюте всё своим чередом. У Флинта вздутие живота, у Обамы диарея. Гром чуть не прогрыз пол, Маркиза расковыряла старые язвы. Хлопот полон рот.
- Как ты, Софронов? – присаживаюсь к своему любимцу. – Покажи язык. Дай лапу.
Вредный Софронов-дворолайка опять игнорирует. Наверное, у всех Софроновых в мире аллергия на меня.
***
- Есть адрес! – кричит Алка. – Я нашла объявление. Человек отдаёт в дар собачий корм. Лада, сгоняешь, пока он не передумал? Я бы свозила, но мне впритык за ветеринаром надо, иначе тоже соскочит.
Соглашаюсь съездить своими силами – на маршрутке. В отличие от Алки у меня нет своих колёс. Да тут недалеко.
Приезжаю в неизвестный дом. Стучу. Вид у меня непрезентабельный – чмошный вид дикой собачницы. Не накрашена, не причёсана. В волосах опилки. Ноет палец, ушибленный молотком.
Дверь открывает… Софронов. Тот самый коллега Софронов, без которого я ищу тысячу способов обойтись.
- Привет! – говорит он с любопытством. – Это ты насчёт корма? Не знал, что ты собаку держишь.
Мой колокольчик звенит так, что я отшатываюсь к перилам, а уши горят от стыда. Какое я несуразное чучело!
- Если бы одну! – выдыхаю я. – У меня их тридцать пять!
Оказывается, у бабушки Софронова умерла пожилая домашняя собака - эрдельтерьер. Остался запас корма, который они готовы отдать. Два пакета по пятнадцать килограммов. Алка будет рада. Целое богатство для нашей псарни!
- Упокой господь душу вашей собачки! – говорю я. – Как звали усопшую?
- Лада! – говорит Софронов.
Видимо, у меня перекашивается лицо, потому что он кричит:
- Лада Даниловна, это не я придумал! Бабушка её так назвала двадцать лет назад!
- Ага, сваливай на бабушек! Не ожидала от тебя! – говорю зловеще. – Мало того что назвал собаку в мою честь, так ещё и уморил? А мои ноги всё равно лучше, чем у Надьки! Вот такушки! Хоть я и в штанах.
- Я знаю, – говорит Софронов. – Твои шикарные конечности никакими штанами не скроешь.
В наказание он волочёт кули с кормом в приют под моим конвоем. Самой бы мне тридцать кило нипочём не унести. Я смотрю на непослушный вихор Софронова и почему-то ужасно счастлива, хотя я всего лишь дура-волонтёрка. Колокольчик во мне затаился и не дышит.
- Круто тут у вас! – говорит Софронов, оглушённый лаем и визгом. – Хоть кино снимай – «Страшный сон собаки Баскервилей». У тебя есть любимый питомец?
- Вон! – я указываю на клетку с дворолаем. – Он болел, но выздоравливает. Его зовут… Блин. Извини, Саша, его зовут Софронов. Как-то так вышло.
Мы оба смеёмся. Софронов нагибается к мохнатому однофамильцу и говорит:
- Привет, родственник! Дай лапу?
И негодный пёс преспокойно подаёт ему лапу, которую мне сроду не давал!
Я фотографирую обоих и думаю разную ерунду. Например, что на свете наверняка есть тысяча способов прожить без Софронова. Но жить с Софроновым всё-таки лучше.
Больше рассказов из цикла "Любовь существует" - в этой подборке
Мира и добра всем, кто зашёл на канал «Чо сразу я-то?» Отдельное спасибо тем, кто подписался на нас. Здесь для вас – только авторские работы из первых рук. Без баянов и плагиата.