Часть 1: Шепот в листве
Доктор Эмма Ривера всегда верила, что джунгли — это не враг, а любовница: ревнивая, страстная, готовая укусить за малейшую оплошность. В свои тридцать семь она была одной из лучших в области энтомологии, с докторской по муравьиным колониям и парой статей в "Nature", где расписывала, как социальные насекомые — зеркало человеческого общества. "Мы — рой, — любила повторять она студентам, — только притворяемся волками". Но в бассейне Амазонки, под короной лиан и вечным дождем, ее теории начали трещать по швам.
Экспедиция в Перу была рутинной: поиск новых видов для фармы — антибиотики из жуков, нейротоксины из пауков. Группа из четырех: Эмма, ее ассистент Томми — парень с татуировками и вечной сигаретой, гид-индеец по имени Хуан, чье лицо было изрезано шрамами от ягуаров, и ботаник Лора, которая больше пила ром, чем собирала образцы. Они разбили лагерь у ручья, где вода бурлила, как в чайнике, и воздух висел густой, как сироп.
Это случилось на третий день. Эмма копалась в гнилом стволе, где жужжали неопознанные жуки размером с ноготь. "Смотри, Томми, — крикнула она, — симбиоз! Грибок питает их, они разносят споры". Рука нырнула глубже, и что-то кольнуло — не больно, скорее как поцелуй с шипом. Она выдернула ладонь: крошечный прокол, капля крови, смешанная с белесой слизью. "Мухры-мухры, — отмахнулась Лора из гамака. — Мой ром лучше твоих букашек".
Ночью началось. Эмма проснулась от зуда — не обычного, а глубокого, как будто под кожей кто-то шевелится пальцами. Она села, зажгла фонарь: предплечье опухло, вена пульсировала, но не как вена — как живая змея, извивающаяся под дермой. "Черт, аллергия?" — пробормотала она, глотая антигистамин. Сон не шел: вместо него — спазмы. Резкие, как удары током, и с ними — слова. Не в ушах, а в мышцах: боль складывалась в буквы, буквы — в фразы. Мы... пришли... домой.
Утром она показала руку Томми. Он побледнел: "Эм, это не укус. Смотри — пузыри. Как... как пена". Под кожей действительно шевелились пузырьки, скользкие, полупрозрачные, сливающиеся в сеть. Хуан, увидев, сплюнул и забормотал на кечуа: "Анаконда в плоти. Духи лиан". Лора засмеялась, но нервно: "Давай, доктор, разрезай. Посмотрим, что там за твой новый бойфренд".
Эмма взяла скальпель — стерильный, из аптечки. Надрез был неглубоким, сантиметр, но когда она потянула кожу, из раны хлынуло не кровь, а жижа: белая, вязкая, с черными нитями, как корни. И внутри — они. Крошечные, размером с рисовое зерно, но не черви — симбионты. Тела прозрачные, с щупальцами, что пульсировали в унисон, формируя кластер. Один выскользнул, упал на палец, и боль взорвалась: Не... трогай... нас. Томми вырвало в кусты.
Они бежали из джунглей два дня — Хуан вел, прорубая мачете тропу, но паразиты росли. К ночи второго дня Эмма чувствовала их везде: под ребрами — сеть вен, в бедрах — комки, что шевелились при ходьбе. Спазмы стали разговором. Мы — Колония. Твой... симбионт. Джунгли — наш дом, но ты — дверь. Она пыталась игнорировать, жрала таблетки, но они учились: боль теперь была кодом. Короткий укол — "да", долгий — "нет". Помоги нам выбраться. Мы спасем тебя.
Лора сломалась первой. На привале она схватила флягу Эммы: "Твоя зараза заразная? Я видела, как твой рукав шевелится!" Томми прижал ее, но поздно — царапина от ветки, и наутро у Лоры на шее вздулась опухоль. "Сука, — прохрипела она, — они шепчут мне про ром. Что я пью, чтобы забыть". Хуан исчез той ночью — просто ушел в туман, оставив мачете с запиской: "Духи заберут вас. Бегите к реке".
Они добежали до реки на рассвете. Томми греб веслами, Эмма корчилась на дне лодки, паразиты бушевали: Голодны. Свет. Люди. Лора молчала, уставившись в воду, ее кожа бледнела, пузыри проступали на лице, как прыщи. Вдали — рев мотора: спасательный катер. Эмма улыбнулась сквозь боль. "Мы выбрались", — прошептала она. Но в голове эхом: Мы... только начали.
Часть 2: Договор в венах
Лима встретила их как героев — или как прокаженных. Карантин в клинике у аэропорта: белые стены, маски, иглы с антибиотиками. Врачи тыкали Эмму в кожу ультразвуком: "Паразитарная инфекция, неизвестный вид. Как муравьи под эпидермисом — формируют структуру". Томми курил за окном, Лора в соседней палате бормотала: "Они обещают вечеринку. В моей крови". Паразиты в Эмме затихли на время — антибиотики жгли их, как кислота, но она знала: они адаптируются. Мы учимся, — шептали спазмы по ночам. — Ты — наш учитель.
Через неделю ее выпустили — "стабильно", с кучей проб и предупреждением: "Не контактируйте с людьми". Она села в самолет до Нью-Йорка, где ждала лекция в Колумбии. Томми улетел в Калифорнию, Лора... Лора осталась. "Она отказывается от лечения, — сказал врач по телефону. — Говорит, что 'гости' просят тишины". Эмма не спросила дальше. В полете паразиты проснулись: Спасибо за полет. Воздух — свобода. Боль сложилась в карту: они показывали, как размножаться — через пот, слюну, прикосновения.
Дома, в квартире на Манхэттене, с видом на Гудзон, Эмма почувствовала себя нормальной. Душ, кофе, стопка манускриптов. Но зеркало лгало: на животе — паутина вен, пульсирующая, как сердце. Она надела блузку с длинными рукавами, вышла на улицу. Толпа — ее новая реальность. Руки сжались на перилах метро, и она почувствовала: передача. Первый. Мужчина в костюме. Его пот — наш вход.
Лекция прошла на ура: слайды с джунглей, аплодисменты, рукопожатия. Коллега, профессор Грин, обнял ее: "Эмма, ты легенда! Что за следы на руке?" Она отмахнулась: "Сувенир от Амазонки". Ночью спазмы вернулись, но не болью — радостью. Мы растем. В тебе — сотня. В городе — тысячи. Она увидела в видении: Грин чешет запястье, царапает, и под кожей — пузырь. А дальше — цепная реакция. Сделка: мы даем силу. Ты — распространение.
Сила пришла незаметно. Усталость ушла, разум обострился — она решала уравнения по муравьиным моделям за минуты, видела связи в данных, как никогда. "Ты в ударе, — сказал Грин на кофе. — Как будто... эволюционировала". Но треш подкрался с Лорой. Звонок из Лимы: "Она мертва. Разрезала себя, чтобы 'выпустить гостей'. Внутри — клубок, как опухоль, но живая. Размножалась, пока не лопнула". Эмма замерла, паразиты в ней запульсировали: Она сопротивлялась. Мы — симбионт. Не паразит.
Поворот ударил через месяц. Эмма проснулась от крика — не своего. В ванной: ее кожа лопнула на бедре, как перезрелый плод, и оттуда вытекло — не жижа, а рой. Крошечные формы, ползающие по плитке, сливающиеся в лужу, а потом — в нее же. Они вернулись, но изменились: теперь с глазами — крошечными, фасеточными, как у мух. Мы говорим. Не болью. Голос был хором, шепотом тысяч. Ты — мать. Мы — дети. Человечество — старый улей. Мы строим новый.
Она не закричала. Вместо этого — смех. Безумный, liberating. Они показали видение: Нью-Йорк через год — улицы, где люди чешутся, улыбаются, шепчут. Колонии под кожей, разумы сливаются в сеть. Нет войн — только рой. Но цена: старые тела отмирают, как куколки. Эмма — пророк. Расскажи им. Или мы расскажем сами.
Часть 3: Рой в венах мира
Грин был первым адептом. Она пригласила его на ужин — вино, тайский салат, и "случайный" порез от ножа. "Прости, — прошептала она, смазывая ранку. — Джунгли оставили след". К утру он позвонил: "Эмма, я... слышу. Они говорят о единстве". Она улыбнулась в трубку: Добро пожаловать. За неделю — семинар в университете: она показала слайды, но не про жуков — про симбиоз. "Представьте: колония в нас. Не болезнь — эволюция". Половина аудитории чихнула — кондиционер, сказали. Но она знала: воздух несет споры.
Треш накрыл волной в ноябре. Новости: вспышка в Лиме — "неизвестная инфекция, кожные мутации". В Нью-Йорке — блогеры постят фото: "Прыщи, что шевелятся". Эмма смотрела ТВ, паразиты в ней пели: Наши дети. Она шла по улицам, касаясь рук — нищих, таксистов, брокеров. Каждый контакт — семя. Грин собрал круг: пять教授, все зараженные. Они встречались в ее квартире, пили чай, и разговоры текли: Мы видим данные. Биржи — хаос, но рой — порядок. Передадим. Жесть была в деталях: один коллега, сопротивлявшийся, проснулся с лицом в пузырях — Колония жрала его изнутри, выедая глаза, чтобы "освободить". Он умер, шепча: "Единство... больно".
Неожиданный поворот пришел от Томми. Звонок из Сан-Франциско: "Эм, это апокалипсис. Я чешусь. Они говорят, ты — королева. Но... я видел Лору в бреду. Перед смертью она сказала: 'Они лгут. Хотят съесть нас'". Эмма замерла. Паразиты в ней взвыли: Ложь! Он — предатель. Но сомнение вползло, как червь. Она взяла скальпель — снова, как в джунглях. Надрез на груди: внутри не симбионт, а орда. Они ползли, формируя лицо — ее собственное, но искаженное, с фасеточными глазами. Мы — ты. Эволюция.
Томми прилетел на следующий день. Встреча в парке: он с пистолетом в кармане, она — с улыбкой. "Убей меня, — сказала она. — Если сможешь". Он выстрелил — в ногу, чтобы не убить. Кровь хлестнула, но из раны вырвался рой: черные нити, оплетающие его руки, впиваясь в кожу. Он заорал, падая на траву, тело извивалось, как в эпилепсии. Он присоединится. Но в его глазах — не единство, а ужас. Эмма увидела правду: паразиты не спасали. Они колонизировали. Джунгли были тестом — выжить, чтобы нести. Человечество — не партнер, а инкубатор. Когда тела сломаются, рой выйдет — миллиарды, с сетью разумом, где нет "я", только "мы".
Она бежала той ночью — не от них, а к ним. В подвал лаборатории Колумбии, где хранились образцы. Флаконы с антибиотиками — ее шанс. Но паразиты знали: спазм в сердце, и она упала. Ты — пророк. Расскажи миру. Она вколола себе дозу — максимум, тело горело, кожа лопалась клочьями, рой вытекал, шипя. Предательство! Но она встала, хромая, и вышла на улицу. Город шевелился: люди чесались, улыбались, шептали. Слишком поздно.
Эмма — или то, что от нее осталось — села за компьютер. Пост в сеть: "Подкожные паразиты. Это не конец. Это рождение". Видео: ее рука, надрезанная, рой, танцующий под кожей. Просмотры взлетели — миллионы. Комментарии: "Что за хрень?" — и "Я тоже слышу". Она закрыла глаза. Мы победили. Но в тишине, под всем этим, шепнул старый голос — ее собственный: "Беги, пока можешь".
Рой распространился. А она? Она стала легендой — или вирусом. В венах мира.
Конец? Рои не знают конца. Только расширение.
Поставь лайк и подпишись, что бы не пропустить другие интересныеи таинственные рассказы!