Запах формалина и старой бумаги въелся в кожу так глубоко, что Денис перестал его замечать. Три года в архиве городского музея научили его многому: как разглаживать пожелтевшие снимки, не порвав эмульсию, как восстанавливать утраченные детали, как работать с программами реставрации. Но главное — как не обращать внимания на мёртвые лица.
Фотографии двадцатых годов всегда казались ему особенно жуткими. Люди на них смотрели в объектив с каким-то обречённым спокойствием, словно знали, что большинству из них осталось жить несколько лет до расстрелов, лагерей, войны. Денис провёл ладонью по очередному снимку — групповой портрет рабочих табачной фабрики, 1927 год. Двадцать три лица, все мертвы уже лет восемьдесят.
Он загрузил скан в программу, начал убирать царапины, выравнивать контраст. Работа монотонная, почти медитативная. Денис уже потянулся к кружке с остывшим кофе, когда краем глаза заметил что-то в правом нижнем углу снимка.
Размытое пятно. Словно кто-то двигался во время съёмки.
Странно. На выдержке тех лет любое движение давало чёткий шлейф, а это было... неопределённым. Денис увеличил масштаб, прищурился. Очертания напоминали человеческую фигуру, но слишком искажённую, будто проступающую сквозь воду.
Он открыл следующий снимок из той же коллекции — свадьба, судя по нарядам. 1928 год. И снова — в углу кадра то же самое размытое пятно. На том же месте.
Денис откинулся на спинку стула. Совпадение? Брак плёнки? Но снимки были сделаны разными фотографами, в разных местах.
Следующие три часа он методично проверял всю коллекцию. Сорок семь фотографий. На каждой — абсолютно каждой — в правом нижнем углу виднелась эта размытая фигура. Иногда более чёткая, иногда едва различимая, но всегда на одном месте.
— Что за чертовщина...
Денис запустил нейросеть для восстановления деталей. Программу он написал сам, натренировав её на тысячах исторических фото. Обычно она творила чудеса, возвращая резкость размытым лицам, восстанавливая утраченные фрагменты.
Прогресс-бар полз мучительно медленно. Денис встал, размял затёкшую шею, подошёл к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, превращая город в акварельную размывку серого и жёлтого. Восемь вечера. Пора бы домой, но любопытство не отпускало.
Компьютер пискнул. Обработка завершена.
Денис вернулся к монитору — и замер.
На экране, в увеличенном и улучшенном правом нижнем углу фотографии, отчётливо проступало лицо. Его лицо. Его собственное лицо, но изуродованное, искажённое шрамами. Глубокий порез от виска до подбородка. Рваная рана на лбу. Отсутствующая часть губы, обнажающая зубы в вечной гримасе.
Но хуже всего были глаза. Они смотрели прямо в камеру, прямо на Дениса, и в них читался такой животный ужас, что по спине побежали мурашки.
— Фотошоп какой-то...
Голос прозвучал неубедительно даже для него самого. Он запустил обработку других снимков. Результат был идентичным — на всех фотографиях в углу проступало его изуродованное лицо. Одно и то же. Словно кто-то методично накладывал его на каждый снимок.
Но кто? И главное — зачем?
Денис выключил компьютер дрожащими руками. Нужно было выбираться отсюда, из этого пропахшего мёртвыми архива. Дома всё станет понятнее. Дома он найдёт логическое объяснение.
Он натянул куртку, запер кабинет и спустился по скрипучей лестнице. Музей давно закрылся, охранник дремал у входа перед телевизором. Денис вышел на улицу, вдохнул влажный воздух.
И споткнулся.
На ступеньках, прямо перед дверью, лежала старая фотокамера. Деревянный корпус, потрескавшаяся кожа, объектив с патиной времени. Точно такие использовали в двадцатых.
Денис огляделся. Пустая улица, только дождь барабанил по асфальту. Кто мог оставить камеру здесь? Он наклонился, поднял её. Тяжёлая, настоящая. Внутри что-то громыхнуло — пластина.
В камере была заряженная фотопластина.
Руки действовали сами собой. Денис направил объектив на освещённую витрину напротив, нажал на спуск. Щелчок, механический, глухой. Вспышки не было — старые камеры не требовали вспышки, работали на длинной выдержке.
Он сунул камеру в рюкзак и почти побежал к дому.
Квартира встретила его темнотой и тишиной. Денис включил свет, стянул мокрую куртку. Нужно было успокоиться, принять душ, выпить чего-нибудь покрепче. Завтра всё объяснится. Обязательно объяснится.
Он прошёл в ванную, повернул кран. Вода зашумела, ударив в эмаль. Денис посмотрел на своё отражение в зеркале — и сердце ёкнуло.
На правой щеке, от скулы до челюсти, тянулся тонкий красный шрам.
Свежий. Будто его только что порезали.
Но он не чувствовал боли. Совсем.
Денис провёл пальцами по лицу. Шрам был настоящим — он ощущал неровность ткани, видел запёкшуюся кровь. Но откуда? Он не ударялся, не резался, ничего не было!
Паника накатила волной. Он схватил полотенце, прижал к щеке, но кровь уже не текла. Шрам просто... был. Словно существовал всегда.
Словно на тех фотографиях.
— Нет. Нет, это бред.
Денис выбежал из ванной, схватил рюкзак, вытряхнул содержимое на стол. Камера выкатилась на столешницу, тяжёлая и холодная. Он открыл заднюю крышку дрожащими пальцами.
Пластина внутри была засвечена. На ней проступало изображение — его собственное лицо, снятое несколько минут назад на улице. Но на щеке уже был шрам. Тот самый шрам, который появился только сейчас.
Камера снимала будущее.
Или создавала его.
Денис схватил пластину, хотел разбить, уничтожить, но остановился. На стекле проступали новые детали. Он присмотрелся ближе, и желудок свело судорогой.
На изображении он стоял не на пустой улице. За его спиной виднелась его же квартира. Окно. И в окне — его собственная фигура, повешенная на люстре.
— Что за...
Он обернулся к окну. Шторы были задёрнуты, за ними чернела ночь. Всё было нормально. Никаких петель, никаких...
Звук.
Тихий, царапающий, доносящийся из коридора.
Денис замер. Кто-то был в квартире. Он медленно поднялся, схватил со стола нож для бумаги — жалкое оружие, но лучше, чем ничего.
Коридор был пуст. Но звук продолжался — царапанье, словно кто-то скрёб ногтями по стене. Денис двинулся на звук, к спальне. Дверь была приоткрыта, из щели сочился тусклый свет.
Он толкнул дверь ногой.
Спальня была пуста. Но на стене, на обоях над кроватью, кто-то нацарапал буквы. Неровные, дрожащие, выдавленные чем-то острым:
СМОТРИ НА МЕНЯ
Денис попятился. Свет в комнате начал мигать, лампочка шипела, как умирающее насекомое. И тогда он увидел.
В углу комнаты, там, где всегда была тень, стояла фигура.
Его фигура.
Изуродованная, со шрамами, с отсутствующей частью губы, с безумными глазами. Точно такая, как на фотографиях. Она смотрела на него, не моргая, и медленно подняла руку. В руке была бритва.
— Ты... это я?
Фигура дёрнулась, как кукла на ниточках, и сделала шаг вперёд. Денис рванул назад, захлопнул дверь, навалился на неё спиной. Изнутри донёсся удар, дверь задрожала. Ещё один. Ещё.
Денис побежал к выходу, но остановился у стола. Камера. Проклятая камера лежала там, где он её оставил. И рядом с ней появилась ещё одна пластина. Новая.
Он не фотографировал. Но пластина была.
На ней виднелось изображение — Денис, лежащий на полу в луже крови. Горло перерезано. Рядом стоит фигура со шрамами, и она смотрит в камеру. Прямо на него.
Дверь спальни с грохотом распахнулась.
Денис схватил камеру, не думая, развернул её к коридору, куда сейчас выйдет тварь. И нажал на спуск.
Вспышка ослепила его. Не старая вспышка магния, а современная, яркая, будто камера вдруг ожила по-настоящему. Когда зрение вернулось, коридор был пуст.
Тишина.
Денис осторожно подошёл к спальне. Фигуры не было. Надпись на стене исчезла. Всё было нормально, словно ничего и не происходило.
Он вытащил пластину из камеры. На ней был снят пустой коридор. И в углу кадра, в правом нижнем, виднелась размытая фигура. Его изуродованное лицо.
Он запер её в фотографии.
Утро встретило его больной головой и дрожью в руках. Денис долго сидел на кухне, пил крепкий чай и пытался понять, что вообще происходит. Камера лежала на столе, мёртвая и неопасная при дневном свете.
Он потрогал щеку. Шрам всё ещё был там.
Нужно было уничтожить камеру. Разбить, сжечь, закопать. Но что-то останавливало. Любопытство? Страх? Или понимание, что уже поздно — что бы он ни делал, цепь событий уже запущена?
Денис открыл ноутбук, загуглил информацию о камерах двадцатых годов. Ничего особенного. Обычная технология. Потом попробовал найти что-то про проклятые фотоаппараты, артефакты, аномалии.
Бред. Сплошной бред с форумов и паранормальных сайтов.
Но один форум привлёк внимание. Пост от двухлетней давности:
"Кто-нибудь слышал про «Камеру Брюханова»? Якобы фотограф из 20-х создал устройство, которое снимало не момент, а судьбу человека. Все его модели умирали точно так, как на фото. Камеру уничтожили после расстрела Брюханова в 37-м, но ходят слухи, что копий было несколько."
Дальше шли ответы, типичные для таких форумов — смех, скептицизм, требования доказательств. Но последний пост был странным:
"Если нашёл камеру — сними самого себя. Сними прежде, чем она сделает это сама. Пока контролируешь процесс, можешь изменить будущее. Но не смей снимать других."
Аккаунт был удалён.
Денис закрыл ноутбук. Бред. Всё это бред. Но шрам на щеке был реальным.
Он взял камеру, вышел на балкон. Можно выбросить её. Просто выбросить вниз, пусть разобьётся об асфальт. Конец истории.
Денис занёс руку — и замер.
Внизу, на тротуаре, стоял человек и смотрел прямо на него. Изуродованное лицо, шрамы, безумный взгляд. Его второе я. Оно подняло руку и помахало. Медленно, издевательски.
Денис отшатнулся, уронил камеру на пол балкона. Когда он снова выглянул, фигуры не было.
Следующие три дня были адом.
Шрамы появлялись один за одним. Порез на лбу обнаружился, когда Денис проснулся на второе утро. Рваная рана на руке — к вечеру того же дня. Он не чувствовал боли, когда они появлялись. Просто в какой-то момент раны уже были там, запёкшиеся, старые, словно существовавшие всегда.
Он перестал выходить из дома. Заказывал еду через приложения, не отвечал на звонки с работы. Камера лежала на столе, и он боялся даже прикоснуться к ней.
Но фотографии продолжали появляться.
Каждое утро на столе обнаруживалась новая пластина. Он не понимал, как они появляются — просто находил их, аккуратно разложенные рядом с камерой. На каждой — он сам, с новыми увечьями, в разных местах квартиры.
На седьмой день появилась последняя фотография.
Денис стоял в ванной комнате, перед зеркалом. Его лицо было изуродовано полностью — шрамы покрывали каждый дюйм кожи. Губа отсутствовала, обнажая зубы. Но хуже всего были глаза. В них не осталось ничего человеческого.
И в руках у него была бритва, поднесённая к горлу.
Денис уронил пластину. Руки тряслись так сильно, что он едва держался на ногах. Это конец. Последний кадр. После этого снимка больше ничего не будет.
Он должен был что-то сделать. Изменить. Прервать цепь.
— Сними самого себя, — прошептал он, вспоминая пост с форума.
Денис схватил камеру, развернул её к себе, насколько хватало вытянутой руки. Нацелил объектив на своё лицо. Если он сам сделает снимок, он изменит будущее. Он должен изменить.
Палец лёг на спуск.
Щелчок.
Вспышка ослепила. Когда зрение вернулось, Денис увидел своё отражение в тёмном стекле окна.
Его лицо было чистым. Ни единого шрама. Кожа гладкая, как будто ран никогда и не было.
Он провёл рукой по щеке, по лбу. Ничего. Шрамы исчезли.
— Получилось, — выдохнул он с облегчением. — Чёрт возьми, получилось!
Денис вытащил пластину из камеры, поднёс к свету. И сердце остановилось.
На снимке было не его лицо.
На снимке была пустая комната. Его квартира, снятая изнутри. И в правом нижнем углу — размытая фигура. Он сам, искажённый, изуродованный.
Он не изменил будущее.
Он стал призраком на фотографиях.
Денис обернулся к зеркалу — и не увидел своего отражения. Его не было. Только пустая ванная комната, снятая с того ракурса, с какого он только что держал камеру.
Он посмотрел на свои руки. Они были прозрачными, размытыми, едва различимыми.
— Нет...
Голос прозвучал как эхо, далёкое и искажённое.
Денис попытался ухватиться за раковину, но пальцы прошли сквозь фаянс. Он пытался кричать, но звук терялся в пустоте. Реальность расплывалась вокруг, превращаясь в старую выцветшую фотографию.
И вдруг он понял.
Все эти люди на снимках двадцатых годов. Рабочие фабрики, гости свадьбы, дети на групповых портретах. Все они жили, дышали, существовали.
А потом кто-то сфотографировал их этой камерой.
И они застряли там, в углу кадра, размытые и забытые, обречённые смотреть на живых из прошлого, которое больше не принадлежит им.
Денис почувствовал, как его затягивает. В холод эмульсии, в серебро проявителя, в мёртвую бумагу архивных снимков. Он стал частью коллекции. Очередным призраком в углу чужих фотографий.
Последнее, что он увидел — свою квартиру, пустую и тихую. А в руке кто-то держал его камеру.
Новый владелец.
Который ещё не знал, что нашёл.
В музее, через неделю, молодой реставратор Катя получила новую коллекцию снимков. Двухтысячные годы, цифровая эра, но почему-то заказчик настаивал на оцифровке старых распечаток.
Она загрузила первый файл, начала чистить дефекты.
И замерла.
В правом нижнем углу снимка виднелась размытая фигура. Мужчина с изуродованным лицом, покрытым шрамами, смотрел прямо в камеру.
Прямо на неё.
Катя поёжилась, увеличила масштаб. Странно. На всех остальных фото из коллекции была та же фигура. Всегда в углу. Всегда одна и та же.
— Брак какой-то, — пробормотала она, запуская нейросеть для улучшения качества.
Прогресс-бар пополз по экрану.
А в углу комнаты, в тени за монитором, что-то зашевелилось.
Поставь лайк и подпишись, что бы не пропустить другие интересныеи таинственные рассказы!