Утро пахло не кофе и не свежей выпечкой, как в рекламе йогуртов, где счастливые семьи улыбаются друг другу фарфоровыми зубами. Утро в квартире Ирины пахло надвигающейся катастрофой и подгоревшим омлетом.
Ирина стояла у окна, глядя, как дворник в оранжевом жилете лениво гоняет метлой осеннюю листву, и думала о том, что жизнь — штука полосатая. Вчера была белая полоса: она закрыла квартальный отчет, получила премию и купила себе те самые итальянские сапоги, на которые облизывалась два месяца. А сегодня, судя по всему, наступала полоса цвета грязного асфальта.
За спиной, на кухне, гремел посудой Виталик. Ему сорок два года, у него редеющая макушка, добрая улыбка спаниеля и совершенно атрофированное чувство самосохранения.
— Ирусь, ну ты чего молчишь? — голос мужа звучал неестественно бодро, так говорят школьники, принесшие в дневнике двойку, замазанную корректором. — Я же говорю, вариант идеальный. Мама там совсем одна, в четырех стенах. А у нас двушка, места вагон. К тому же, ей ремонт надо делать. Трубы, говорит, гудят, как иерихонские трубы, спать не дают.
Ирина медленно повернулась. На столе стыла яичница, которую Виталик в порыве заботы (или подхалимажа) щедро посыпал укропом. Укроп Ирина ненавидела, и Виталик об этом знал уже пятнадцать лет. Но забывал. Потому что в голове у Виталика оперативная память обнулялась каждое утро.
— Виталя, — Ирина говорила тихо, тем самым «педагогическим» тоном, от которого у ее подчиненных в бухгалтерии начинал дергаться глаз. — Давай по пунктам. Первое: твоей маме, Галине Петровне, семьдесят лет, и здоровье у нее такое, что она нас с тобой переживет и на поминках станцует. Второе: «ремонт» она делает перманентно с девяносто восьмого года. Третье и главное: эта квартира — моя. Не наша. Моя.
Виталик скривился, как от зубной боли.
— Ну вот, опять ты начинаешь! Мое, твое... Мы же семья! Муж и жена — одна сатана!
— Сатана, Виталик, живет в деталях. И в аду. А я хочу жить в своей квартире. Напомнить тебе, как она мне досталась?
Виталик вздохнул и уткнулся в тарелку. Напоминать было не нужно. Эту «двушку» в сталинке с высокими потолками Ирина выгрызала зубами. Суды с троюродными племянниками бабушки, долги, ипотека, которую она закрыла досрочно, работая на двух работах и забыв, как выглядит море. Виталик в тот период «искал себя»: пробовал торговать криптовалютой (прогорел), открывал точку «кофе с собой» (прогорел), писал сценарии для сериалов (никто не купил). Ирина не упрекала. Она просто молча платила. За всё.
— Ира, ну она уже чемоданы собрала, — буркнул Виталик, не поднимая глаз. — Такси вызвала. Через час будет здесь.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как тикают часы в форме совы — подарок той самой Галины Петровны, уродливый, но «от чистого сердца».
— То есть, — Ирина почувствовала, как внутри разливается холод, — ты меня не спрашивал. Ты меня поставил перед фактом.
— Я думал, ты обрадуешься! Помощь по хозяйству будет... — пролепетал Виталик, понимая, что ляпнул глупость, достойную премии Дарвина.
— Помощь? — Ирина нервно хохотнула. — Виталик, твоя мама считает, что я неправильно дышу. Последний раз, когда она «помогала», она выкинула мои крема за пять тысяч, потому что они «химозные», и поставила на их место банку с чайным грибом. Этот гриб смотрел на меня, Виталик. Он, кажется, даже подмигивал.
— Ну, это мелочи! Зато пирожки...
— Не нужны мне ее пирожки! Мне нужен покой!
Звонок в дверь прозвучал как гонг, объявляющий начало первого раунда.
Галина Петровна была женщиной монументальной. Когда она входила в помещение, казалось, что воздуха становится меньше. Она была одета в необъятное пальто с лисьим воротником (на дворе стоял теплый октябрь) и пуховый берет. За ней, пыхтя, таксист вносил три клетчатые сумки «челнока» и — вишенкой на торте — фикус в горшке.
— Здрасьте! — громогласно объявила свекровь, оглядывая прихожую хозяйским взглядом генерала, принимающего парад. — Ой, Ирка, ну и бледная ты. Опять на диетах сидишь? Мужику баба нужна справная, а не вобла сушеная. Виталик, сынок, бери сумки, чего встал, как истукан? Осторожно, там банки с лечо!
Ирина стояла, прислонившись к косяку. Она чувствовала себя декорацией в собственном доме.
— Здравствуйте, Галина Петровна, — выдавила она. — А фикус зачем? У нас же есть цветы.
— Твои цветы — это слезы, а не цветы. Драцена эта лысая — тьфу! Фикус воздух чистит и энергетику улучшает. У вас тут аура тяжелая, я сразу почувствовала. Ругаетесь небось?
— Не ругаемся, пока гостей не ждем, — не удержалась Ирина.
Свекровь пропустила шпильку мимо ушей — у нее была избирательная глухота, настроенная на игнорирование любого мнения, кроме собственного.
— Так, Виталик, меня в большую комнату определишь. Там света больше, мне для вязания нужно. А вы пока в маленькой перекантуетесь.
— Галина Петровна, — Ирина шагнула вперед, преграждая путь фикусу. — В большой комнате — мой кабинет и зона отдыха. Там диван не раскладывается. Гостевое место — на кухне, на кушетке. Или в спальне у нас, если мы с Виталиком потеснимся, но это вряд ли.
Свекровь замерла. Ее брови поползли вверх, к берету.
— На кухне? Матери? На кухне?! Виталик, ты слышишь? Меня — к кастрюлям?
Виталик метался между двумя огнями, как заяц на минном поле.
— Мам, ну правда, у Иры там компьютер, документы... Она работает.
— Работает она! Все работают! Я сорок лет на заводе отпахала, и ничего, в одной комнате с родителями жили, и уважали старших! А тут — барыня! Две комнаты на двоих, и матери места нет!
— Галина Петровна, — голос Ирины стал твердым, как гранит. — Ремонт — это дело временное. Неделя, две? Мы потерпим. Но правила в этом доме устанавливаю я. Спать вы будете в маленькой комнате, на раскладном кресле. Мы с Виталиком — в большой. Это компромисс. Не нравится — гостиница «Турист» в трех кварталах отсюда, цены там демократичные.
Свекровь побагровела, набрала воздуха, чтобы выдать тираду о неблагодарности и испорченном поколении, но наткнулась на ледяной взгляд невестки. И сдулась.
— Ладно, — процедила она. — Бог тебе судья, Ирочка. Постелю в маленькой. Но учти: у меня спина больная. Если радикулит схватит — на твоей совести будет.
Жизнь превратилась в ад не сразу. Это было медленное, ползучее наступление.
Сначала изменились запахи. Квартира, которая раньше пахла дорогим кондиционером для белья и кофе, теперь пропиталась ароматом валерьянки, камфорного спирта и жареного лука. Галина Петровна готовила много, жирно и «нажористо».
— Ира, ну что ты клюешь этот силос? — комментировала она ужин, глядя на овощной салат невестки. — Мужика кормить надо! Вон, Виталик отощал совсем, щеки ввалились. Ешь, сынок, котлетки. Там свининка жирная, хлебушка побольше, чесночка...
Ирина молчала, жуя огурец. Виталик, предатель, уплетал котлеты, виновато косясь на жену. Он знал, что через час будет жаловаться на изжогу и просить «Мезим», но отказать маме не мог.
Потом началась война за территорию.
Во вторник Ирина обнаружила, что ее полка в ванной оккупирована. Французские шампуни были сдвинуты в угол, а на переднем плане красовались хозяйственное мыло, зубной порошок «Особый» и чья-то вставная челюсть в стакане.
— Галина Петровна! — крикнула Ирина через дверь. — Зачем вы мои вещи трогали?
— Я порядок наводила! — донеслось из комнаты. — У тебя там бардак, черт ногу сломит. И зачем тебе пять банок шампуня? Голова-то одна! Я лишнее в тазик убрала, под ванну.
Ирина заскрипела зубами. Дыши, Ира, дыши. Это временно. Трубы меняют.
В среду свекровь добралась до святая святых — шкафа с одеждой. Ирина пришла с работы и увидела, что ее любимые брючные костюмы висят не по цветам, как она привыкла, а вперемешку с растянутыми свитерами Виталика.
— Я тут моль гоняла, — пояснила Галина Петровна, заметив округлившиеся глаза невестки. — И разложила все по-человечески. А то у тебя черное с черным, серое с серым — как в гробу. Я тебе, кстати, пуговицу на пальто перешила. Она болталась.
— На каком пальто? — похолодела Ирина.
— На бежевом, кашемировом. Красную пришила, чтоб нарядно было. И сглаз отгоняет.
Ирина бросилась в прихожую. На ее Max Mara, купленном в Милане три года назад на безумной распродаже, сияла огромная, пластиковая, ярко-красная пуговица от детского халата.
— Виталик!!!
Муж прибежал из кухни, жуя пирожок.
— Что? Что случилось?
— Посмотри! — Ирина ткнула пальцем в пуговицу. — Твоя мама изуродовала вещь, которая стоит больше, чем вся ваша дача!
— Ой, ну подумаешь, пуговица, — отмахнулся Виталик. — Отпорем. Мама же как лучше хотела. Заботится...
— Заботится?! Она метит территорию! Виталик, прошла неделя. Когда закончится этот чертов ремонт?
Виталик отвел глаза.
— Ну... Там бригада запила. Мама говорит, еще недельки две. Может, три.
— Три недели? — Ирина почувствовала, как дергается веко. — Я не выдержу три недели. Я или ее ....., или сама в психушку лягу.
В пятницу вечером Ирина решила подбить бюджет. Она села за кухонный стол, открыла ноутбук и достала чеки. Галина Петровна смотрела телевизор в соседней комнате на полной громкости — шло ток-шоу про ДНК-тесты и неверных жен.
— Виталя, иди сюда, — позвала Ирина.
Муж вошел, почесывая живот.
— Чего, Ириш?
— Смотри. Счет за свет вырос в два раза. Вода — в три. Продукты... Виталик, мы за неделю проели десять тысяч. Только на мясо и масло. Твоя мама готовит так, будто мы полк солдат кормим.
— Ну, она старой закалки человек... Любит, чтоб сытно.
— Отлично. А платит за этот банкет кто? Я.
— Ну я же тоже вкладываюсь! Я на той неделе купил хлеб и... этот... освежитель воздуха.
Ирина посмотрела на него с жалостью. Виталик работал менеджером среднего звена в фирме по продаже окон, получал свои сорок пять тысяч и считал, что он — добытчик. Ипотеку, коммуналку, бензин, обслуживание машины и отпуска оплачивала Ирина, чей доход был раза в три выше. Раньше ее это устраивало: она любила Виталика, он был удобный, неконфликтный, умел прибить полку (если напомнить пять раз) и не гулял. Но сейчас этот баланс рушился.
— Виталик, мне нужно, чтобы ты дал денег. Десять тысяч. На продукты и коммуналку.
— У меня нет, — развел руками муж. — Я маме дал. Ей на лекарства надо было, и мастерам аванс подкинуть.
— Ты отдал наши деньги на ремонт в ее квартире, в которой ты даже не прописан? А мы на что жить будем?
— Ир, ну у тебя же есть. Ты же начальник. Не будь жадиной. Мама — это святое!
Ирина закрыла ноутбук. Медленно, аккуратно.
— Святое, говоришь? Ладно.
Развязка наступила в воскресенье. Ирина проснулась от того, что в квартире пахло хлоркой. Сильно, едко, до рези в глазах.
Она вышла в коридор и замерла. Галина Петровна, закатав рукава халата, мыла полы. Но не просто мыла. Она терла дорогой немецкий ламинат жесткой щеткой, поливая его какой-то ядреной химией.
— Доброе утро, спящая красавица! — прокричала свекровь. — Пока ты дрыхла до обеда, я тут дезинфекцию провожу. А то у вас микробы везде.
— Галина Петровна, — прошептала Ирина, глядя на вздувшиеся стыки ламината. — Что вы наделали? Это покрытие нельзя мочить! Его нельзя тереть щеткой! Это же тридцать третья доска, она стоит как крыло самолета!
— Да что ты трясешься над своим барахлом! — разозлилась свекровь, швыряя тряпку в ведро. — Пол должен быть чистым! А у тебя — показуха одна. И вообще, я тут с соседкой поговорила, с тетей Валей...
— С какой тетей Валей?
— С нижней. Хорошая женщина. Она сказала, что ты мужиков водишь, когда Виталик на работе.
Ирина онемела. Воздух в легких закончился.
— Что?
— Что слышала! Говорит, ходит к тебе какой-то, в костюмчике. Курьер, не курьер... А я думаю: чего это Виталик такой худой? А это жена из него соки пьет, а сама на сторону глядит!
В дверях появился заспанный Виталик.
— Мам, ты чего шумишь? О чем речь?
— О тебе, рогатом! — заявила мать. — Жена твоя — гулящая! Соседи врать не будут!
Ирина посмотрела на мужа. Она ждала. Ждала, что он рассмеется. Что он скажет: «Мам, ты с ума сошла? Ира работает как лошадь, какой любовник?». Что он защитит ее.
Виталик почесал затылок, перевел взгляд на Ирину и неуверенно спросил:
— Ир... А кто приходил-то? Правда, что ли?
В этот момент внутри Ирины что-то оборвалось. Словно лопнула струна, на которой держался этот брак, это терпение, эта любовь к «удобному» человеку.
Она вспомнила «курьера в костюмчике». Это был аудитор, который заезжал за документами две недели назад, потому что Ирина болела и работала из дома. Виталик об этом знал. Виталик был дома в тот вечер.
Но он спросил. Он допустил эту мысль.
— Значит так, — голос Ирины был спокоен, страшно спокоен. — Концерт окончен.
Она прошла в комнату, взяла телефон и набрала номер.
— Алло, Сергей? Это Ирина Владимировна. Да, воскресенье, извините. Мне нужна грузовая машина. И два грузчика. Срочно. Да, прямо сейчас. Двойной тариф? Плевать. Плачу тройной.
Она вернулась в коридор.
— У вас полчаса на сборы.
— Ты кого выгоняешь? — взвизгнула Галина Петровна. — Меня? Старую женщину? Виталик, скажи ей!
— Ира, ну ты чего... Ну мама же просто беспокоится... Ну ошиблась соседка...
— Рот закрой, — сказала Ирина, глядя мужу прямо в глаза. — Ты не мужик, Виталя. Ты желе. Ты позволяешь оскорблять свою жену в ее же доме. Ты живешь за мой счет, ты ездишь на машине, которую купила я, и ты смеешь сомневаться во мне?
— Но я...
— Вещи собирай. Свои.
— В смысле — свои? — Виталик побледнел.
— В прямом. Ты уезжаешь с мамой. К ней. В ремонт, в разруху, к тараканам — мне все равно.
— Ира! Это уже беспредел! Я муж! У меня права!
— У тебя временная регистрация, которая закончилась вчера. Я проверяла. А продлевать я ее не буду. И на развод подам завтра же через Госуслуги. Раздела имущества не будет — квартира добрачная, машина оформлена на маму (спасибо моей мудрой маме, царствие ей небесное, что надоумила). Твои здесь только трусы, носки и удочка.
Виталик стоял, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Ира... Ты не посмеешь.
— Я? — Ирина усмехнулась. Она чувствовала себя великолепно. Словно сбросила рюкзак с камнями, который тащила десять лет. — Я еще как посмею. Я посмею жить так, как хочу. Без запаха лука, без чужих трусов в ванной и без предателей.
Сборы напоминали бегство наполеоновской армии. Галина Петровна то рыдала, хватаясь за сердце, то проклинала Ирину, обещая ей кары небесные, венец безбрачия и ранний климакс.
— Ведьма! — шипела она, запихивая фикус в сумку. — Я всегда знала! Приворожила парня, а теперь выкидываешь!
Ирина молча стояла в дверях спальни, скрестив руки на груди, и наблюдала. Она следила, чтобы не унесли лишнего. Когда Виталик попытался прихватить кофемашину (подарок Ирине от коллег), она просто кашлянула. Виталик вздрогнул и поставил аппарат на место.
— Ноутбук оставь, — сказала она. — Он куплен с моей карты. Кредит за него еще платится.
— Но мне работать надо!
— На работе работай. Или купи свой. С продаж чудо-окон.
Через сорок минут приехали грузчики. Крепкие ребята молча вынесли клетчатые сумки, чемодан свекрови и три мусорных мешка с одеждой Виталика.
На лестничной площадке собрались соседи. Та самая «тетя Валя» выглядывала из-за двери, жадно впитывая детали скандала.
— Любуйтесь! — кричала Галина Петровна на весь подъезд. — Невестка-змея мать с сыном на улицу гонит! Среди зимы! (На улице было +15).
Ирина вышла на площадку.
— Валентина Ивановна, — обратилась она к соседке громко и четко. — Если вы еще раз будете распускать сплетни про мою личную жизнь, я подам на вас в суд за клевету. И заодно сообщу в налоговую, что вы сдаете вторую квартиру без договора.
Дверь соседки захлопнулась мгновенно.
Виталик стоял у лифта, ссутулившись. Он выглядел жалким. В руках он сжимал пакет с игровой приставкой — единственное, что он отвоевал.
— Ир, — тихо сказал он. — Может, не надо? Ну психанули, с кем не бывает. Давай поговорим? Я маму отправлю...
— Поздно, Виталя. Поезд ушел. И рельсы разобрали. Ключи на тумбочку положи.
Он положил связку. Звякнул металл о дерево. Этот звук был финальной точкой.
Двери лифта закрылись, увозя запах нафталина, нытье и человека, который десять лет притворялся ее опорой, а на деле был просто балластом.
Эпилог. Тишина
Ирина вернулась в квартиру. Было тихо. Невероятно, оглушительно тихо.
Она прошла на кухню. Открыла окно, впуская свежий осенний воздух, чтобы выветрить запах валерьянки.
На столе сиротливо лежал забытый Виталиком надкушенный бутерброд. Ирина брезгливо взяла его двумя пальцами и отправила в мусорное ведро. Туда же полетел укроп.
Она налила себе бокал красного сухого. Посмотрела на вздувшийся ламинат в коридоре.
«Ничего, — подумала она. — Перестелю. Закажу плитку. Дорогую, красивую. И никто, слышите, никто больше не будет указывать мне, как по ней ходить».
Телефон дзынькнул. Сообщение от Виталика:
«Мы у тетки в однушке пока. Маме плохо. Ты чудовище, Ира. Как ты могла?»
Ирина сделала глоток вина. Оно было терпким, с нотками вишни и свободы.
Она набрала ответ:
«Я не чудовище, Виталик. Я просто хозяйка своей жизни. А ты теперь — мамин сын. С полным пансионом. Наслаждайся котлетами».
Нажала «Блок».
Потом включила музыку — громко, на всю квартиру. Фредди Меркьюри запел «I Want To Break Free».
Ирина взяла тряпку и начала мыть пол. Свою квартиру нужно было отмыть. От чужой грязи, от чужих ожиданий и от прошлого, которое больше не имело значения.
Кушать, конечно, хотелось. Но в холодильнике лежала банка икры, которую она берегла к Новому году.
— А чем сейчас не праздник? — спросила Ирина у тишины.
Тишина согласно промолчала.
Ирина открыла банку, взяла большую ложку и начала есть. Прямо из банки. Без хлеба.
Потому что в своем доме она имела на это полное право...
Она наслаждалась тишиной, уверенная, что победа у неё в кармане. Глупая, наивная ошибка. Она забыла главное бухгалтерское правило: если баланс сошелся слишком легко — жди беды. Враг не сбежал, он просто ушел за тяжелой артиллерией. Эта неделя спокойствия была лишь затишьем перед бурей, которая готовилась ударить по самому больному — её репутации и свободе...
Развязка истории уже доступна для членов Клуба Читателей Дзен ЗДЕСЬ