Тот вечер начинался обманчиво спокойно, хотя в воздухе уже висело электрическое напряжение, знакомое каждой семье, живущей от зарплаты до зарплаты за неделю до получки. Лена стояла у плиты, помешивая слипшиеся макароны «по акции». В старой чугунной сковородке шкварчали две последние сосиски, нарезанные кружочками — попытка создать иллюзию мясного блюда для четверых человек. За окном хлестал мелкий октябрьский дождь, превращая серый спальный район в размытое акварельное пятно тоски.
В квартире пахло сыростью, жареным луком и дешевым стиральным порошком — запах их бедности, который Лена ненавидела, но никак не могла выветрить. Она машинально погладила живот под просторной домашней футболкой. Восемь недель. Там, внутри, уже билось крошечное сердце, о существовании которого она узнала три дня назад. Три дня она носила эту тайну, как хрустальную вазу, боясь разбить о грубую реальность. Сегодня она собиралась рассказать.
Звук поворачивающегося ключа в замке заставил её вздрогнуть. Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о вешалку.
— Я дома! — не сказал, а рявкнул Сергей.
Лена вышла в прихожую, вытирая руки о вафельное полотенце. Муж стоял на пороге, мокрый, злой, с темным, тяжелым взглядом. Он швырнул ключи на тумбочку так, что мелочь в блюдце жалобно звякнула и рассыпалась по полу.
— Привет, Сереж. Ужинать будешь? — тихо спросила она, чувствуя, как холодеют руки.
— Буду, если есть что, — буркнул он, стягивая ботинки. — Машину опять не завели. Аккумулятор сдох окончательно. Мастер сказал — пять тысяч новый. А где я их возьму, Лена? Где?!
Он прошел в кухню, даже не поцеловав её. Лена поплелась следом, чувствуя, как момент для радостной новости рассыпается в прах. Но молчать больше было нельзя. Срок шел, токсикоз по утрам становился все заметнее, и скрывать бледность удавалось с трудом.
Они сели за стол. Дети прибежали на шум: пятилетний Миша, серьезный, с отцовским насупленным лбом, и трехлетняя Соня, прижимавшая к груди лысую куклу.
— Пап, а ты мне машинку купил? — с надеждой спросил Миша, забираясь на стул.
— Какую еще машинку? — огрызнулся Сергей, ковыряя вилкой макароны. — Ешь давай. Денег нет на ерунду.
Миша сник, уткнувшись в тарелку. Соня, почувствовав настроение отца, затихла.
В этой гнетущей тишине Лена набрала в грудь воздуха.
— Сережа, нам надо поговорить.
— О чем? О том, что квартплату подняли? Или что у Мишки ботинки каши просят? Я и так все знаю, Лена. Не дави на мозг.
— Нет. О другом.
Она положила свою ладонь на его руку. Он дернулся, но руку не убрал.
— Я беременна.
Секунда тишины растянулась в вечность. Слышно было, как капает вода из неплотно закрытого крана. Сергей медленно поднял глаза. В них не было радости. Не было удивления. Только холодный, липкий ужас, который мгновенно сменился яростью.
— Что ты сказала? — прошипел он.
— У нас будет ребенок. Третий.
Он резко отодвинул тарелку. Макароны выплеснулись на клеенку.
— Ты с ума сошла? — его голос начал подниматься, вибрируя от гнева. — Какой, к черту, третий ребенок?! Мы двоих едва тянем! Ты в холодильник заглядывала? Ты видела мои ботинки? Я хожу в одной куртке пятый год!
— Сережа, не кричи, дети... — Лена попыталась его успокоить, но это было все равно что тушить пожар бензином.
— Зачем нам третий ребенок?! — заорал он, вскакивая со стула. Стул с грохотом упал. Соня заплакала. — Ты вообще головой думаешь или чем? Если не сделаешь аборт, я уйду! Слышишь? Мне нужна нормальная жизнь, а не вечные пеленки, вонь и нищета! Я устал! Я хочу приходить домой и отдыхать, а не слушать, что нам опять не хватает на памперсы!
Лена сидела, словно оглушенная. Она ожидала споров, страха перед будущим, но не этого. Не ультиматума.
— Это же наш малыш... — прошептала она, и слезы сами покатились по щекам. — Как ты можешь говорить об аборте? Это убийство.
— Убийство — это плодить нищету! — Сергей метался по крошечной шестиметровой кухне, как загнанный зверь. — Мише в школу через год. Ему форма нужна, ранец, компьютер! А мы ему даже лего китайское купить не можем! Соня из соплей не вылезает, каждый поход в аптеку — минус две тысячи! А теперь ты хочешь повесить на меня еще одного спиногрыза? Нет, дорогая. Хватит.
Миша сполз со стула, подошел к матери и обнял ее за ногу, испуганно глядя на отца.
— Папа, не ругай маму, — тихо попросил он. — Я не буду просить машинку. Честно.
Эти слова ударили Лену больнее, чем крик мужа. Ребенок, который готов отказаться от игрушки, лишь бы отец не орал.
Сергей посмотрел на сына, но его взгляд остался стеклянным.
— Иди в комнату, Миша. Забери сестру. Живо!
Когда дети, всхлипывая, скрылись за дверью, Сергей навис над женой.
— Я не шучу, Лена. Я даю тебе неделю. До следующего воскресенья. Либо ты приносишь справку, что записалась на чистку, либо я собираю вещи. Я молодой мужик, мне тридцать два года. Я хочу жить, а не выживать в этом аду. Я хочу машину, хочу в Турцию раз в год, хочу пиво пить с друзьями, не считая копейки. С тремя детьми я сдохну на заводе, но ничего этого не увижу.
— Значит, для тебя комфорт важнее жизни ребенка? — Лена подняла на него заплаканные глаза. Внутри неё что-то ломалось. Тот образ мужа-защитника, который она рисовала себе семь лет, рассыпался в прах.
— Для меня важнее здравый смысл! — отрезал он. — Я пошел к Димону. Ночевать не приду. Думай. И помни: если я уйду, алименты ты увидишь с гулькин нос. Я устроюсь официально на полставки, будешь получать три тысячи на всех. Посмотрим, как ты запоешь.
Он схватил куртку и вылетел из квартиры. Хлопок двери заставил задребезжать стекла в старой раме. Лена осталась одна посреди разгромленной кухни, с размазанными по столу макаронами и разбитым сердцем.
Она медленно встала, подняла стул. Ноги дрожали. Она подошла к окну. Во дворе, под желтым светом фонаря, фигура мужа быстро удалялась в сторону ларьков. Он даже не обернулся. Он шел туда, где его ждало пиво, друзья и разговоры о том, как «бабы заели». А она осталась здесь. С двумя детьми, пустым кошельком и новой жизнью внутри, которой только что вынесли смертный приговор.
Этой ночью Лена не спала. Она лежала, глядя в потолок, где от света уличных фонарей плясали тени веток, и считала. Ее зарплата корректора — 15 тысяч. Пособия — копейки. Аренда — 18 тысяч. Продукты — минимум 15. Садик, одежда, лекарства... Цифры не сходились. Без Сергея они пойдут на дно. Это была простая математика выживания. Но когда она закрывала глаза и представляла, как идет в клинику, как ложится на кресло... её накрывала волна физической тошноты. Она не могла. Просто не могла.
Следующие три дня превратились в серый, липкий кошмар. Сергей не появлялся дома, не отвечал на звонки. Только один раз пришла смс: «Время идет. Воскресенье — крайний срок».
Лена жила на автомате. Утро: поднять детей, накормить кашей на воде (молоко закончилось), отвести Мишу в сад. С Соней — в поликлинику, сидеть два часа в очереди среди кашляющих детей и уставших мам.
— Женщина, у вас ребенок кричит, успокойте! — раздраженно бросила ей какая-то дама в очереди.
Лена лишь тупо кивнула, качая раскапризничавшуюся дочь. У нее не было сил даже огрызнуться.
После поликлиники она зашла в магазин. Нужно было купить хлеб, молоко и яйца. На кассе она привычно достала карту мужа — своей у неё не было, все финансы контролировал он.
— Недостаточно средств, — равнодушно сказала кассирша, жуя жвачку.
— Попробуйте еще раз, пожалуйста, — прошептала Лена, чувствуя, как горят щеки. Очередь сзади начала недовольно гудеть.
— Девушка, не задерживайте! Нет денег — не набирайте товар!
Лена дрожащими руками выложила молоко и яйца. Оставила только хлеб. Нашла в кармане мелочь, высыпала на тарелочку. Хватило впритык.
Выйдя из магазина, она прижалась спиной к холодной стене дома и разрыдалась. Соня испуганно дергала её за рукав:
— Мама, ты чего? Мама, не плачь!
Это было унижение. Тотальное, беспросветное унижение. Сергей заблокировал карту. Он начал исполнять свои угрозы еще до истечения срока. Он показывал ей демо-версию её будущего: нищета, стыд, голод.
Вечером, уложив детей, Лена решилась позвонить матери. Мама жила в маленьком городке за триста километров, одна в трешке, оставшейся от отца. Отношения у них всегда были прохладными — мать считала, что Лена «неудачно выскочила замуж» и «похоронила свой диплом филолога в пеленках».
— Мам, мне нужна помощь, — начала Лена, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Выслушав сбивчивый рассказ дочери, мать долго молчала.
— Ленка, ну ты дура, — наконец выдохнула она. Не со злостью, а с какой-то безнадежной усталостью. — Я тебе сколько раз говорила: предохраняться надо! Куда вам третий? Вы и так у меня вечно просите то на сапоги, то на зубного.
— Мам, он выгнал меня перед выбором: аборт или развод.
— И что ты думаешь?
— Я не могу убить ребенка, мам!
— Ой, не начинай эту лирику! — перебила мать. — «Убить», «ребенок»... Это пока еще просто клетка. А вот Миша и Соня — это живые дети, которые хотят есть. Если Сережа уйдет, ты ко мне приедешь? На мою пенсию в пятнадцать тысяч? В этот город, где работы нет вообще? Ты об этом подумала?
Лена замолчала. Она надеялась на чудо, на то, что мама скажет: «Приезжай, прорвемся, вырастим». Но мама была реалисткой. Жестокой реалисткой.
— Делай аборт, Лена. Не губи жизнь ни себе, ни детям. Сережа мужик неплохой, просто загнанный. Сделаешь — он успокоится, вернется. Помиритесь. А с тремя ты никому не нужна будешь. Даже мне тебя тянуть не на что.
Разговор закончился сухим «пока». Лена положила телефон на стол. Экран погас, и в черном стекле отразилось ее лицо — осунувшееся, с темными кругами под глазами. Она была одна. Совсем одна против всего мира.
Субботнее утро принесло неожиданный поворот. В дверь позвонили. На пороге стояла Марина Петровна — свекровь. Лена внутренне сжалась. С матерью Сергея они общались редко и натянуто. Марина Петровна была женщиной властной, обеспеченной, владелицей сети аптек. Она всегда смотрела на Лену свысока, как на недоразумение, которое по ошибке стало женой ее единственного сына.
— Здравствуй. Можно? — она вошла, не дожидаясь ответа, и сразу заполнила тесную прихожую запахом дорогих духов и уверенности.
— Проходите на кухню, там... не убрано особо, — пробормотала Лена.
— Ничего, я не с ревизией.
Она села за стол, брезгливо отодвинув кружку с недопитым чаем. Сняла кожаные перчатки, положила рядом сумку, которая стоила, наверное, как три зарплаты Сергея.
— Сережа мне звонил. Жаловался. Пьяный, конечно, — начала она сухо. — Сказал, что ты уперлась рогом и хочешь рожать третьего, а он собирается уходить. Это правда?
— Правда, — Лена скрестила руки на груди, готовясь к обороне. — Вы тоже пришли сказать, что я дура и должна идти на аборт?
Марина Петровна внимательно посмотрела на невестку. В её взгляде впервые не было привычного высокомерия. Скорее... интерес?
— Знаешь, Лена, я никогда тебя особо не любила. Ты слишком мягкая. Слишком домашняя. Я думала, ты клуша.
Лена вспыхнула:
— Спасибо за откровенность.
— Не перебивай. Но сейчас я вижу, что у тебя есть стержень. Ты готова пойти против мужа, против здравого смысла ради ребенка. Это вызывает уважение.
Свекровь помолчала, барабаня ухоженными ногтями по столу.
— Мой сын — слабак. Я это знаю, я его таким воспитала, к сожалению. Все ему на блюдечке подносила. Он не вытянет троих детей. Он сломается. Начнет пить, гулять, будет срывать злость на тебе и детях. Эта семья обречена, Лена. Сделаешь ты аборт или нет — он все равно уйдет, рано или поздно. Потому что он эгоист.
— И что вы предлагаете?
— Сделку.
Марина Петровна достала из сумочки блокнот и ручку.
— Я предлагаю тебе помощь. Полную финансовую поддержку. Я оплачу ведение беременности в частной клинике. Роды по контракту. Я сниму вам нормальную квартиру — трешку, в хорошем районе, рядом с парком. Я буду давать тебе ежемесячно сумму, равную двум зарплатам Сергея, пока ребенку не исполнится три года.
Лена слушала, не веря ушам. Это звучало как сказка. Или как ловушка.
— В чем подвох? — спросила она. — Что я должна сделать?
— Ты должна развестись с Сергеем. Сейчас же. Сама.
— Что?..
— Ты подаешь на развод. Без скандалов, без просьб вернуться. Ты отпускаешь его. Пусть живет своей «нормальной жизнью», о которой он так мечтает.
— Вы хотите, чтобы я бросила вашего сына?
— Я хочу спасти своих внуков, — жестко ответила свекровь. — Если вы останетесь вместе, вы превратите жизнь этих детей в ад. Скандалы, безденежье, ненависть. Я не хочу, чтобы Миша и Соня видели отца, который орет на мать за кусок хлеба. И я не хочу, чтобы ты сделала аборт только из-за денег. В нашей семье и так достаточно грехов.
Лена молчала, переваривая услышанное. Свекровь предлагала ей золотой парашют. Спасение. Но ценой был окончательный разрыв с мужем.
— А если я люблю его? — тихо спросила Лена.
— Любишь? — Марина Петровна горько усмехнулась. — Того, кто шантажирует тебя убийством ребенка? Того, кто заблокировал тебе карту и оставил детей без еды? Это не любовь, деточка. Это зависимость. Выбирай, Лена. До завтра.
Она встала и ушла. Лена осталась сидеть, глядя на пустой стул. В голове крутилась фраза: «Это не любовь, это зависимость». Она посмотрела на свои руки — огрубевшие от стирки и уборки. Вспомнила лицо Сергея, перекошенное злобой. Вспомнила испуганные глаза Миши.
Выбор был не между мужем и ребенком. Выбор был между иллюзией семьи и реальным будущим.
Воскресенье началось с дождя. Небо было затянуто свинцовыми тучами, под стать настроению. Телефон Лены ожил ровно в полдень. На экране высветилось: «Муж». Она смотрела на звонок несколько секунд, собираясь с духом.
— Алло.
— Ну? — голос Сергея был хриплым, видимо, после бурной ночи с друзьями. — Воскресенье наступило. Ты записалась?
В этом «Ну?» было столько пренебрежения, столько уверенности в том, что она никуда не денется, что у Лены пропали последние сомнения.
— Нет, Сережа. Я не записалась.
— В смысле? — он явно растерялся. — Ты что, не поняла? Я ухожу! Я реально ухожу!
— Я поняла. Приезжай за вещами. И паспорт захвати, завтра пойдем подавать заявление в ЗАГС.
Тишина в трубке была оглушительной. Он ожидал слез, мольбы, истерики. Но не этого спокойного, ледяного тона.
— Ты... ты пожалеешь! — заорал он. — Ты сдохнешь с голоду! Ты приползешь ко мне!
— Не приползу. Прощай.
Лена нажала «отбой» и впервые за неделю вздохнула полной грудью. Воздух показался сладким. Она тут же набрала номер свекрови.
— Марина Петровна, я согласна.
Сергей приехал через два часа. Он был зол, метался по квартире, швырял вещи в сумки.
— Дура! На что ты надеешься? Кому ты нужна с прицепом? — орал он, сгребая с полки свои диски и приставку.
Миша и Соня сидели на диване, прижавшись друг к другу. Лена встала между ними и мужем, как щит.
— Не смей орать при детях. Собирайся и уходи.
— Да пожалуйста! Оставайся в этом клоповнике!
Когда за ним захлопнулась дверь, Лена не заплакала. Она обняла детей и сказала:
— Ну все. Теперь у нас начнется новая жизнь.
И она началась. Стремительно, как в кино. Марина Петровна сдержала слово до последней буквы. Через две недели они переехали. Квартира была просторной, светлой, с огромной кухней, где у каждого был свой стул, а холодильник был забит продуктами, которые Лена раньше видела только в рекламе.
Миша пошел в новую секцию по футболу — его мечту оплатила бабушка. Соня получила целый ворох красивых платьев. Но главное — изменилась сама Лена.
Исчез постоянный, грызущий страх «чем кормить завтра». Она расцвела. Беременность, которая начиналась в стрессе, теперь протекала спокойно. Марина Петровна нашла ей хорошего врача. Свекровь приезжала часто, но вела себя корректно. Однажды, перебирая детские вещи, она призналась:
— Знаешь, Лена, я всю жизнь жалела, что не родила второго. Бизнес строила, карьеру. А сейчас понимаю — дура была. Ты молодец.
Развод прошел быстро. Сергей на суде выглядел помятым и злым. Он пытался занизить официальную зарплату, чтобы платить меньше алиментов, но адвокат, нанятый Мариной Петровной, разбил его доводы в пух и прах. Судья назначила твердую денежную сумму. Сергей уходил из зала суда, бросая на Лену взгляды, полные ненависти, но она смотрела сквозь него.
Март выдался солнечным. Схватки начались ночью. Лена позвонила свекрови, и та примчалась через двадцать минут на своем внедорожнике.
— Спокойно, дышим! — командовала Марина Петровна, пока везла невестку в роддом. — Я с тобой пойду.
— Вы? В родзал?
— А кто? Мать твоя не приедет, а одной тебе там делать нечего. Я буду держать тебя за руку.
И она держала. Все восемь часов родов эта «железная леди» вытирала Лене пот со лба, поила водой и ругалась с медперсоналом, требуя лучшего отношения. Когда на свет появилась девочка, Марина Петровна заплакала первой.
— Варя, — прошептала Лена, глядя на сморщенное личико. — Варвара.
— Сильное имя, — улыбнулась сквозь слезы свекровь. — Наша порода.
Жизнь без мужа оказалась не такой страшной, как пугала мама. Наоборот, она стала проще. Никто не разбрасывал носки, не требовал ужин из трех блюд, не ворчал, что дети шумят. Лена работала удаленно корректором, теперь уже за хорошие деньги — помогли связи свекрови. Вечерами они все вместе — она, Миша, Соня и маленькая Варя — читали книги, гуляли в парке.
Сергей объявился через полгода. Слухи доносили, что его «свободная жизнь» не задалась. Друзьям он быстро надоел со своим нытьем, девушки не спешили вешаться на шею разведенному слесарю с алиментами и плохим характером. Он жил у родителей, потом снимал комнату в общежитии.
Он позвонил в воскресенье.
— Лен, привет. Можно детей увидеть?
— Можно, — ответила она.
Он пришел с дешевым тортом и китайским пластиковым роботом для Миши. Выглядел он плохо: посерел, обрюзг, рубашка была несвежей. Он вошел в их новую, красивую квартиру, огляделся с нескрываемой завистью.
— Неплохо устроилась, — буркнул он. — Мать помогает?
— Помогает, — спокойно ответила Лена, качая Варю на руках.
Сергей подошел к коляске. Варя спала, раскинув ручки.
— Моя? — спросил он с какой-то странной интонацией.
— Моя, — твердо поправила Лена. — Ты от нее отказался, когда предлагал убить.
Он поморщился.
— Ну ладно тебе, погорячился я тогда. С кем не бывает. Стресс был. Лен, может... может, попробуем сначала? Я вижу, у тебя тут место есть. И мне без вас... хреново.
Он попытался взять ее за руку. Лена посмотрела на него как на чужого человека. Странно, но она ничего не почувствовала. Ни любви, ни обиды, ни злости. Только брезгливость, как будто увидела таракана.
— Нет, Сережа. Места здесь для тебя нет. Ты свой выбор сделал.
— Ты что, меня выгоняешь? Я отец!
— Ты биологический отец. А папой ты быть не захотел. Уходи.
В этот момент из комнаты вышел Миша. Он посмотрел на отца, потом на мать. Подошел к Лене и встал рядом, взяв ее за руку.
— Папа, иди домой, — сказал он серьезно, по-взрослому. — Мы сейчас будем ужинать, а ты нас расстраиваешь.
Сергей замер. Его сын, его маленький Мишка, выгонял его.
Он сплюнул на пол, развернулся и вышел, хлопнув дверью.
Лена закрыла за ним замок. На два оборота.
— Мам, он больше не придет? — спросила выглянувшая из кухни Соня.
— Не знаю, милая. Но это уже неважно.
Лена подхватила на руки проснувшуюся Варю. Малышка улыбнулась беззубым ртом и загулькала.
— Ну что, семья, — сказала Лена, глядя на своих детей. — Кто будет помогать маме печь пирог? Бабушка Марина обещала заехать к чаю.
— Я! Я! — закричали дети, побежав на кухню.
Лена подошла к зеркалу в прихожей. Оттуда на нее смотрела красивая, уверенная в себе женщина с ребенком на руках. В ее глазах больше не было страха. Она знала: они справятся. Они уже справились.
Цена выбора оказалась высокой, но награда того стоила. Жизнь, которая билась у нее на руках, стоила всего золота мира. И всех мужей на свете.
