— Мать приезжала, сказала, что ты больше не будешь сидеть на моей шее! — гордо объявил безработный муж, даже не повернув головы от монитора.
Я замерла в дверях с тяжелыми пакетами в руках. Пластиковые ручки больно врезались в ладони, оттягивая плечи к полу. Только что пришла из магазина — на улице слякоть, промозглый ветер, а лифт, как назло, снова сломался. Тащила продукты на пятый этаж пешком. В пакетах — еда на неделю. Мясо, овощи, крупы, его любимый творожный сыр, печенье к чаю. Потратила почти девять тысяч. Из моей зарплаты, как всегда.
— Что ты сказал? — переспросила я, медленно опуская пакеты на пол. Внутри что-то неприятно сжалось, но я списала это на усталость.
Артём наконец соизволил оторваться от экрана. Он откинулся на спинку компьютерного кресла, закинул руки за голову и посмотрел на меня с видом победителя.
— То, что слышала. Мама всё правильно объяснила. Ты меня эксплуатируешь, Лена. Пользуешься тем, что я временно без работы, и заставляешь чувствовать себя виноватым. Давишь на меня.
Я прислонилась спиной к прохладной стене прихожей, пытаясь унять звон в ушах. Усталость накрыла такой плотной волной, что захотелось просто сползти на пол и закрыть глаза.
— Артём, — голос предательски дрогнул. — Ты не работаешь полтора года. Полтора года, Тёма.
— И что? — он пожал плечами, снова потянувшись к мышке. — Я ищу.
— Я плачу за квартиру, за коммуналку, за еду, за интернет, в котором ты сидишь сутками. Я покупаю тебе одежду, лекарства, оплачиваю твои хобби. И ты говоришь, что это я сижу у тебя на шее?
— Ну вот, опять! — он резко развернулся всем корпусом. — Опять ты начинаешь считать копейки. Мама права, ты меркантильная. Тебя волнуют только деньги. А то, что я в творческом поиске, что мне нужно время, чтобы найти достойное место — это тебе неважно. Ты не даешь мне спокойно искать подходящую работу.
— Подходящую? — я шагнула в комнату, не разуваясь. — Да я же не против поиска, Артём! Но ты три года назад закончил университет. И ни дня не работал по специальности. Тебе предлагали места, помнишь? В той логистической фирме? Или менеджером в салоне связи?
— За тридцать тысяч? — фыркнул он, скривив лицо так, будто я предложила ему есть с помойки. — Это унизительно. Я специалист с высшим образованием. Мой уровень — минимум восемьдесят на старте.
— Унизительно — это жить за счет жены, которая пашет на двух работах, чтобы заработать сто двадцать тысяч и содержать здорового мужика! — не выдержала я.
Артём вскочил. Лицо его пошло красными пятнами.
— Вот! Вот оно! «Содержит»! Мама говорила, что ты именно так и думаешь. Ты считаешь меня нахлебником, да? Признайся!
— Я считаю факты, Артём. Аренда квартиры — пятьдесят тысяч. Коммунальные услуги — десять зимой. Еда, бытовая химия, транспорт — еще сорок-пятьдесят. Ты не вносишь в этот бюджет ни рубля. Полтора года. Как это называется, если не нахлебничество?
— Это называется временные трудности! — рявкнул он. — В семье люди должны поддерживать друг друга. Мама сказала: «Ты должна быть тылом. Ты жена, ты обязана помогать мужу, пока он ищет себя».
Я посмотрела на экран его монитора. Там застыл персонаж из онлайн-игры — какой-то орк в сияющих доспехах. Рядом в чате бежали строки сообщений от соклановцев.
— Ищет себя? — я нервно рассмеялась. — Артём, ты каждый день играешь в свои «Танки» или «Варкрафт» по двенадцать часов. Ты спишь до полудня. Ты заказываешь пиццу на мои деньги, пока я на работе, потому что тебе лень разогреть суп. Это не поиск себя, это паразитизм.
— Ты меня оскорбляешь! — он картинно схватился за сердце, но увидев, что я не реагирую, опустил руку. — Мама говорит, ты обесцениваешь мой вклад.
— Какой вклад, Артём? Господи, ну какой? — я почувствовала, как по щекам текут слезы, но даже не стала их вытирать. — Ты хоть раз за месяц полы помыл? Посуду за собой убрал?
— Я квартиру охраняю! — выпалил он.
На секунду повисла тишина. Я смотрела на него, пытаясь понять: он шутит или серьезно? Но в его глазах читалась абсолютная уверенность в своей правоте.
— От кого?
— Ну... от воров. Мало ли. И вообще, я морально тебя поддерживаю. Создаю уют. Жду тебя.
— Морально поддерживаешь? — я горько усмехнулась. — Артём, в последний раз ты спросил, как у меня дела, три месяца назад. И то только потому, что у меня задержали зарплату на два дня, и ты не мог оплатить подписку на игру. Ты даже не заметил, что я стрижку сделала на прошлой неделе. Ты не знаешь, как зовут моего нового начальника.
— Потому что ты всегда занята! Работа, работа... Мама говорит, ты превратилась в бездушную машину для зарабатывания денег. С тобой не о чем поговорить, кроме финансов.
— Я превратилась в единственного взрослого человека в этой семье, Артём. В единственного выживающего. И это всё, что тебя волнует — деньги. Те самые деньги, на которые ты ешь, пьешь, одеваешься и играешь.
— Я не просил тебя меня содержать! — вдруг заявил он.
У меня перехватило дыхание.
— Серьёзно? А кто просил меня подождать, пока найдется что-то достойное? Кто говорил: «Ленусь, потерпи, не пили меня, через месяц-два я точно устроюсь, и заживем»? Кто брал мою карту, чтобы купить себе новые наушники, потому что «старые давят на уши и мешают сосредоточиться»? Прошло восемнадцать месяцев, Артём.
Он отвернулся к окну, демонстративно скрестив руки на груди.
— Мама сказала, мне нужно отдохнуть от твоего прессинга. Я еду к ней.
— Куда? — не поняла я.
— К маме. В деревню. На недельку. Подышу свежим воздухом, пообщаюсь с человеком, который меня понимает, ценит и поддерживает. А ты пока подумай над своим поведением. Посиди одна, пойми, каково это — без мужа.
Внутри меня что-то щелкнуло. Словно лопнула тугая пружина, которая держала меня в напряжении все эти полтора года. Я вдруг увидела его со стороны: сутулая спина, растянутая футболка (купленная мной), недовольное, капризное лицо тридцатилетнего мальчика. И я почувствовала... облегчение.
Я медленно достала телефон из кармана, посмотрела на экран. Сообщение от банка: списание за продукты. Остаток на счете позволял дожить до аванса, только если очень экономить.
— Отлично, — тихо сказала я.
— Что? — он обернулся, явно ожидая другой реакции. Ожидая уговоров, извинений.
— Езжай, — голос мой окреп. — И можешь там оставаться.
— В смысле? — он нахмурился.
— Насовсем, Артём. Езжай к маме. Я устала. Устала работать на двоих. Устала слушать, что я давлю, что я меркантильная, что я эксплуатирую бедного безработного. Я освобождаю тебя от тирании работающей жены.
— Ты... ты меня выгоняешь? — в его голосе прозвучала искренняя обида. — Из моего дома?
— Этот дом — съемный. Договор аренды на мое имя. Плачу я. Значит, я решаю, кто здесь живет.
— Но там мои вещи! Компьютер!
— Собирай. Даю час.
— Час?! Ты с ума сошла?
— Нет, я как раз пришла в себя. Впервые за долгое время.
Я прошла в спальню, достала с антресоли его старый чемодан на колесиках и швырнула его на кровать. Открыла шкаф и начала методично выкладывать его стопки одежды. Футболки, джинсы, свитера.
Артём стоял в дверях спальни, растерянно моргая. Сценарий пошел не по плану. Мама, видимо, не прописала такой вариант развития событий.
— Лена, стой! Я не хотел тебя обидеть. Ну чего ты завелась? Ну погорячился я.
— Поздно, Тёма.
— Но мама просто переживает за меня! Она старая женщина, ей кажется, что я выгляжу уставшим.
— Пусть переживает. И пусть содержит. Раз я такая плохая жена-эксплуататор, пусть мама покажет мастер-класс, как надо любить и обеспечивать взрослого сына.
— Лена! — он попытался схватить меня за руку, но я отшатнулась.
— Не трогай меня. Артём, я больше не буду спонсором твоего «поиска себя». Хочешь найти себя — ищи. Но за свой счет или за счет мамы. Я пас.
Он понял, что я не шучу. Лицо его изменилось: с растерянного на злое. Он начал хватать вещи с кровати и запихивать их в чемодан как попало, бормоча под нос про женскую неблагодарность, про то, что я еще приползу к нему на коленях.
Через сорок минут он стоял у двери. Два чемодана, рюкзак, в руках системный блок от компьютера (монитор решил забрать позже).
— Ты пожалеешь, — бросил он мне, уже стоя на лестничной площадке. — Я был лучшим, что у тебя было. Ты останешься одна, никому не нужная карьеристка.
Я посмотрела на него спокойно, без гнева.
— Артём, ты был взрослым ребенком, которого я содержала. А лучшее у меня, надеюсь, только начинается.
Он с грохотом хлопнул дверью.
Я закрыла замок на два оборота. Потом накинула цепочку. Прислонилась лбом к холодному металлу двери и выдохнула. Я ожидала слез, истерики, страха одиночества. Но вместо этого я почувствовала невероятную легкость. Тишина в квартире больше не давила — она была моей. Никто не бубнил в соседней комнате в микрофон, никто не требовал еды, никто не смотрел с укором.
Я прошла на кухню, разобрала наконец пакеты с продуктами. Сварила себе кофе — дорогой, хороший, который обычно берегла для выходных. Села на диван, включила любимый сериал, который Артём называл «бабской ерундой», и впервые за полтора года просто расслабилась.
На следующий день телефон начал вибрировать с самого утра.
«Лен, давай поговорим. Я ночевал у друга, к маме не поехал. Это глупо. Я не думал, что ты так серьезно воспримешь слова мамы».
Я удалила сообщение, не читая до конца.
«Ты ведешь себя как истеричка. Мама была права насчет твоего характера», — пришло через час.
Ближе к вечеру позвонила сама Людмила Петровна. Я глубоко вздохнула и нажала «ответить».
— Лена! Что ты наделала?! — голос свекрови звенел от возмущения. — Артём звонил, он в депрессии! Он говорит, ты выгнала его на улицу! Как собаку!
— Здравствуйте, Людмила Петровна. Ваш сын решил, что я сижу на его шее. Я просто освободила его от этого тяжкого бремени. Теперь его шея свободна.
— Но ему же надо где-то жить! Ему надо работать над собой! Как он устроится на работу, если ему негде спать?
— Это теперь ваша проблема, Людмила Петровна. Или его собственная. Вы же говорили мне в прошлый приезд, что я его душу своей заботой, что я его эксплуатирую. Ну вот, теперь я его не эксплуатирую. Радуйтесь.
— Но кто его содержать будет?! — взвизгнула она. — У меня пенсия двадцать восемь тысяч! А ему нужно питание, витамины!
— Ну вот видите. А я тратила на него по пятьдесят-шестьдесят тысяч в месяц. Теперь эти деньги останутся при мне.
— Лена, будь человеком! Верни его! Семью разрушаешь!
— Семью? — переспросила я. — Семья — это когда двое взрослых людей идут в одной упряжке. А у нас был детский сад с переросшим воспитанником. Нет, Людмила Петровна. Возврата нет.
— Но он же твой муж был!
— Ключевое слово — был. Я подала заявление на развод через Госуслуги сегодня утром.
В трубке послышалось, как она судорожно хватает воздух.
— Из-за чего? Из-за того, что мальчик временно без работы? В трудную минуту бросаешь?
— Из-за того, что этот «мальчик» полтора года сидел на моей шее, играя в танчики, пока я гробила здоровье на двух работах. А потом, по вашему наущению, объявил меня нахлебницей. Людмила Петровна, я устала от вас обоих. Всего доброго.
Она еще что-то кричала, угрожала проклятиями, умоляла одуматься, но я нажала отбой и заблокировала номер. Следом в черный список полетел и номер Артёма.
Развод оформили через три месяца. Артём пытался устроить шоу в суде. Требовал компенсацию за то, что «потратил на меня лучшие годы», пытался доказать, что имеет право на проживание в квартире, так как вносил «нематериальный вклад» в быт. Судья, уставшая женщина с строгим пучком на голове, смотрела на него поверх очков с плохо скрываемой жалостью.
— Квартира съемная? — спросила она.
— Да, — ответила я. — Договор на меня. Оплачивала я, вот выписки со счетов.
— Накопления есть?
— Общих нет. Есть мой личный счет, открытый до брака.
— Имущество?
— Старый ноутбук и его компьютер. Компьютер я отдала.
— В иске отказать, — резюмировала судья.
Артём остался ни с чем. Точнее, с матерью. Он все-таки уехал к ней в поселок, потому что друзья, у которых он пытался кантоваться первые недели, быстро устали от такого гостя. Бесплатно кормить взрослого мужика, который занимает ванную по часу и ноет о несправедливости жизни, никто не хотел.
Людмила Петровна теперь содержит его на свою пенсию. Я знаю это, потому что у нас есть общие знакомые. Она звонит им и жалуется, какая я стерва, как я разрушила сыну жизнь, сломала его тонкую психику. Рассказывает, что Артём целыми днями лежит на диване, смотрит в потолок и «не может найти себя» после такой травмы.
А я... Я живу одна. И знаете, это удивительное чувство. Впервые за долгое время я захожу в магазин и покупаю то, что хочу я. Красную рыбу? Пожалуйста. Дорогой крем для лица? Легко. Я вдруг обнаружила, что моей зарплаты, которой вечно не хватало, теперь с избытком хватает на всё. Я даже начала откладывать.
Через полгода я сменила квартиру. Сняла просторную двушку в хорошем районе, ближе к парку. За те же деньги, что мы платили за ту, старую, но гораздо лучше. Теперь у меня есть отдельный кабинет для работы — я взяла несколько проектов на фрилансе, и дела пошли в гору.
Вечерами я гуляю, читаю книги, хожу в бассейн. Я снова начала встречаться с подругами, которых Артём отвадил от нашего дома своим вечным кислым видом.
Однажды, выходя из бассейна, я столкнулась с мужчиной. Он уронил ключи от машины, я подняла. Мы разговорились. Его звали Игорь. Программист, спокойный, уверенный в себе.
На втором свидании, когда мы сидели в уютном кафе, речь зашла о взглядах на жизнь.
— Лена, знаешь, — сказал он, размешивая сахар в кофе. — У меня есть принцип. Я никогда не живу за счет женщины. И не позволяю женщине жить за мой счет так, чтобы она теряла себя. Каждый должен быть самостоятельной единицей. Партнерство — это когда два сильных человека вместе, потому что им хорошо, а не потому что один без другого пропадет.
— Почему ты так категоричен? — спросила я, чувствуя, как внутри разливается тепло от его слов.
— Видел это на примере друга. Он три года сидел на шее у девушки, играл в игры, строил из себя непризнанного гения. Она тянула всё на себе, состарилась лет на десять за это время. В итоге она ушла. А он теперь живет с мамой и винит бывшую, что она его «недолюбила». Зависимость убивает отношения, Лена.
Я улыбнулась.
— Знакомая история. У меня тоже такое было.
— Да? И как закончилось?
— Было полтора года такого... болота. А потом он сам мне помог. Сказал, что я сижу на его шее, пока он безработный. Я согласилась и освободила его от этого бремени. Просто выставила за дверь.
Игорь рассмеялся — искренне, раскатисто.
— Умница! Это лучшее, что ты могла сделать.
Мы вместе уже год. Он работает, я работаю. У каждого своя зарплата, свой бюджет, но общие расходы — рестораны, поездки, продукты — мы делим легко и непринужденно, не высчитывая копейки. Я уважаю его труд, он уважает мой. Когда я прихожу уставшая, он молча готовит ужин и делает мне массаж. Когда у него аврал, я беру на себя быт, чтобы не отвлекать его.
А Артём... Он по-прежнему живет с мамой. По слухам, он все так же не работает. Иногда подрабатывает «эникеем» — чинит соседям компьютеры за копейки, которые тут же спускает на пиво. Он по-прежнему «ищет достойную должность», соответствующую его высокому статусу.
Людмила Петровна по-прежнему рассказывает всем в поселке, что я плохая жена, бросившая мужа в беде. Но мне все равно. Я не бросила. Я просто перестала быть спонсором, мамочкой и банкоматом для взрослого мужчины.
В тот вечер, когда он сказал: «Мать приезжала, сказала, что ты больше не будешь сидеть на моей шее», — я думала, что это конец света. А оказалось, это было начало новой жизни.
Спасибо тебе, свекровь. Спасибо, что открыла ему рот, а мне — глаза. Спасибо за то, что дала разрешение освободиться. Я действительно больше не сижу на его шее. Я иду своей дорогой, свободной походкой. И на этой дороге не нужно тащить на себе балласт, слушая упреки.
Свобода — это не когда ты одна. Свобода — это когда ты не должна никому ничего, кроме самой себя. И это самое сладкое чувство на свете.
Если вам понравилась история просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!