Пистолет в руке Глеба не дрожал. Я видела это очень чётко, потому что смотрела только на него. На этот чёрный ствол, направленный в грудь Костыля.
- Значит, влюбился в куклу? - Костыль улыбался. Спокойно так, будто ему не целились в сердце. - Хромов узнает. Тебя закопают рядом с ней.
Глеб не опустил оружие. Я стояла между ними со связанными руками и понимала одно. Сейчас кто-то умрёт.
Три дня назад я не знала, что такое настоящий страх.
***
Пятница. Конец смены в «Империале». Ноги гудели, спина ныла, а в голове крутилась только одна мысль. Горячая ванна. Полчаса в тишине. И спать.
Я работала официанткой уже четвёртый год. Элитный ресторан, випы, чаевые. Копила на курсы сомелье. Мечтала когда-нибудь уйти из этого бесконечного «что изволите» и «сию минуту». Но пока что изволили клиенты, а я бегала.
В тот вечер за моим столиком сидела блондинка с охраной. Молодая, красивая, скучающая. Таких я видела сотни. Они все похожи. Дорогие сумки, дорогие ногти, дорогое равнодушие ко всему вокруг.
Она уронила салфетку. Я подняла. Она даже не посмотрела в мою сторону.
Но я посмотрела на неё. Профессиональная привычка. Запоминаю лица, заказы, детали. Пятьдесят столиков за смену, и я помню, кто что ел. На шее у блондинки висел кулон. Золото с изумрудами, очень красивый. Я отметила машинально и забыла.
Смена закончилась. Я переоделась, вышла через служебный вход. Улица была тёмной и пустой. Холодно. Я вызвала такси, стояла и ждала.
Машина подъехала быстро. Чёрный седан. Я села на заднее сиденье, потянулась к ремню безопасности.
Дверь заблокировалась.
Я подняла голову. За рулём сидел незнакомый мужчина. Рядом с ним ещё один. Они не были таксистами.
- Эй, вы кто?
Укол в шею. Резкий, болезненный. И темнота.
***
Я очнулась на бетонном полу. Руки связаны за спиной. Голова раскалывалась от боли, во рту пересохло.
Подвал. Тусклая лампочка под потолком. Три мужчины. Один сидел на стуле прямо передо мной. Чистил ногти ножом. У него было спокойное, даже приятное лицо. И глаза как у рыбы. Мёртвые.
- Алина Рустамовна, - сказал он вежливо. - Ваш папа заплатит за вас пятьдесят миллионов. А пока мы подождём.
Меня будто ледяной водой окатило.
- Я не Алина! - я попыталась встать, но ноги не слушались. - Вы ошиблись! Меня зовут Вера! Вера Донцова! Я официантка!
Он улыбнулся. Очень спокойно.
- Конечно, дорогая. Все так говорят.
- Да посмотрите на меня! Проверьте документы! У меня в сумке паспорт!
Второй мужчина, молодой и дёрганый, хмыкнул.
- Сумку мы выбросили. Нам твои документы без надобности.
Я поняла, что кричать бесполезно. Они не слушали. Для них я уже была дочерью олигарха Каримова. Наверное, мы действительно похожи. Тёмные волосы, возраст, я работала в ресторане, куда она ходила.
Совпадение. Страшное, нелепое совпадение.
Третий мужчина стоял у стены. Молчал. Смотрел на меня. Что-то в его взгляде было другое. Не равнодушие, не угроза. Он словно изучал меня. И мне показалось, что он знает.
Знает, что я не та.
Его звали Глеб. Я узнала это позже.
***
Первая ночь в подвале тянулась бесконечно. Я лежала на бетоне, дрожала от холода и пыталась понять, как выбраться. Вариантов не было. Руки связаны. Дверь заперта. Окон нет.
Костыль ушёл. Молодой, которого звали Лёха, тоже. Остался только тот, третий. Глеб.
Он принёс мне воду. Поднёс пластиковую бутылку к губам, я пила жадно, давилась.
- Спасибо, - сказала я хрипло.
Он не ответил.
- Ты же понимаешь, что я не она.
Он замер. Всего на секунду, но я это заметила. Официантка привыкает читать людей. Кто нервничает, кто злится, кто врёт. Этот человек что-то скрывал.
- Заткнись, - сказал он очень тихо. - Если хочешь жить, притворяйся.
Я похолодела.
- Ты знаешь?
- Я видел фото настоящей Алины в телефоне Костыля. Другое лицо. Но если он узнает, что мы взяли не ту, тебя убьют. Свидетель без выкупа им не нужен.
Сердце забилось так сильно, что я слышала его в ушах.
- И что мне делать?
- Играть роль. Алина недавно обручилась. Это было в новостях. Ты — она. Если отец заплатит, тебя отпустят. Если узнают правду, закопают.
Он говорил это спокойно. Как врач, который объясняет диагноз. Без эмоций. Но в его словах была странная нотка. Он хотел, чтобы я выжила.
- Почему ты мне помогаешь?
Глеб достал телефон. Показал мне фотографию. Женщина на больничной койке. Худое измученное лицо, платок на голове. Мать.
- Рак, - сказал он коротко. - Операция в Германии. Четыре миллиона. Я их взял у Хромова. Теперь отрабатываю.
Я поняла всё. Он не преступник по призванию. Он жертва, как и я. Только его клетка другая.
- Мне очень жаль, - сказала я.
Он убрал телефон и отвернулся.
***
На второй день Костыль потребовал доказательства. Нужно было фото с газетой. Свежей газетой, чтобы отец видел дату.
Я сидела на стуле, Лёха держал передо мной «Коммерсант». Костыль целился камерой. Руки у меня дрожали.
- Улыбнись, куколка, - сказал он. - Папочка должен видеть, что с тобой всё хорошо.
Я не могла улыбаться. Губы не слушались.
Щелчок. Ещё один.
- Сойдёт, - Костыль посмотрел на экран. - Отправляю.
Глеб стоял в углу.
- Звонок отследят, - сказал он вдруг. - Лучше только фото. Безопаснее.
Костыль поморщился, но кивнул.
Когда они ушли, Глеб подошёл ко мне.
- Выиграли время. Каримов получит фото. Если он любит дочь, заплатит.
- А если поймёт, что это не она?
- Тогда нам обоим конец.
Он сказал «нам». Не «тебе». Нам. И я тут же почувствовала что-то странное. Будто мы теперь вместе. В одной лодке.
- Расскажи мне про Алину, - попросила я. - Всё, что знаешь. Как она говорит, что любит, чем занимается. Если будет видеозвонок, я должна знать.
Глеб помолчал.
- Она учится в Лондоне. Любит лошадей. Отец души в ней не чает. Она его единственный ребёнок.
Я запоминала. Это было как меню в ресторане. Выучить, повторить, не ошибиться.
***
Второй вечер. Лёха ушёл за едой. Костыль спал в соседней комнате.
Мы с Глебом сидели в полутьме. Он дал мне одеяло, и я куталась в него, пытаясь согреться. На шее у меня висела цепочка с кольцом. Серебряное, простое. Единственная ценная вещь.
- Что это? - спросил Глеб.
- Папино. Он умер пять лет назад. Инфаркт. Я не успела попрощаться.
Я машинально крутила кольцо в пальцах. Нервная привычка.
- Держи его крепко, - сказал Глеб. - Такие вещи нельзя терять.
Я посмотрела на него. В полумраке его лицо казалось мягче.
- А ты? У тебя есть что-то такое?
Он помолчал. Потом закатал рукав. На левой руке тянулся длинный шрам. Старый, белёсый.
- Осколок. Чечня. Напоминание, что я должен был умереть там.
- Но не умер.
- Не умер. Я был фельдшером. Вынес двенадцать раненых из-под огня. А потом вернулся домой и не смог найти работу. Смешно, да?
Я не нашла в этом ничего смешного. Только горечь.
- Ты хороший человек, Глеб. Ты просто попал в плохую ситуацию.
Он усмехнулся.
- Я похититель. Какой из меня хороший человек?
- Ты мог промолчать. Мог дать им меня убить. Но ты спасаешь чужую девчонку, рискуя своей шкурой. Это что-то да значит.
Он не ответил. Но и не ушёл. Мы сидели в тишине, и впервые за два дня мне было не так страшно.
В дверях появился силуэт. Костыль. Нож в руках, чистит ногти. Он смотрел на нас со странным выражением.
- Мило, - сказал он. - Очень мило.
И ушёл.
Мне стало холодно. Совсем по-другому, чем от бетонных стен.
***
Третий день. Каримов согласился платить. Но он хотел видеозвонок.
Костыль сиял.
- Пусть поговорит с папочкой! Пусть убедится, что куколка в порядке!
Нож мелькал в его пальцах. Чистит ногти. Всегда чистит ногти.
Я похолодела. Видеозвонок. С отцом, который знает свою дочь с рождения. Он узнает меня за секунду. И тогда всё.
Глеб перехватил мой взгляд. Едва заметно качнул головой.
- Я простужена, - сказала я хрипло. - Голос сел. Могу только кивать.
Костыль нахмурился.
- Говорить будешь. Отец захочет услышать.
- Скажи «папа», и всё, - быстро вставил Глеб. - Чем меньше слов, тем меньше шансов спугнуть.
Костыль подумал. Кивнул.
Видеозвонок. Экран телефона. Лицо мужчины лет шестидесяти. Седые виски, тяжёлый взгляд. Каримов.
Он смотрел на меня. Я смотрела на него.
Секунда. Две. Три.
Я не дышала.
- Папа, - прохрипела я.
Каримов молчал. Его лицо ничего не выражало. Потом он сказал:
- Я заплачу. Только не трогайте её.
Звонок оборвался.
Костыль захохотал и хлопнул Лёху по плечу.
- Пятьдесят лямов, брат! Пятьдесят лямов!
А я стояла и не могла понять. Он не узнал меня? Или узнал, но промолчал?
Глеб подошёл ко мне, когда остальные ушли праздновать.
- Ты справилась, - сказал он тихо.
- Он знает, - прошептала я. - Каримов. Он понял, что я не его дочь. Я видела по глазам.
Глеб помрачнел.
- Если он понял и всё равно платит, значит, вызвал полицию. Или хочет выиграть время.
- Это хорошо или плохо?
- Для тебя хорошо. Для меня не очень.
Я схватила его за руку.
- Ты должен уйти. Сейчас. Пока они не поняли.
Он посмотрел на мою руку на своей. Потом на меня.
- Я не оставлю тебя с ними.
Он присел, проверил верёвки на моих запястьях. И я почувствовала, как узлы чуть ослабли. Он ничего не сказал. Просто посмотрел мне в глаза. Я поняла.
***
Нас перевезли ночью. Мешок на голове, тряска машины, запах бензина.
Заброшенный склад на окраине. Место обмена.
Костыль получил сообщение на телефон. Деньги переведены. Пятьдесят миллионов.
Он улыбался. Широко, счастливо. А потом достал пистолет.
- Хромов сказал, без следов. Девочка знает наши лица.
Лёха побледнел и отступил к стене.
- Ты чего? Договор же был!
- Договор был с дочкой олигарха, - Костыль смотрел на меня. - А эта кто? Я проверил. Настоящая Алина Каримова выложила сторис час назад. Из Дубая. Так кто ты, куколка?
Тишина.
Костыль повернулся к Глебу.
- Ты знал.
Глеб не ответил.
- Ты с самого начала знал, что она не та. И молчал. Влюбился, да?
Глеб выхватил пистолет. Я даже не заметила, как он это сделал. Быстро, резко, без лишних движений.
- Она уходит. Я остаюсь.
- Глеб, нет! - я рванулась к нему, но верёвки на запястьях держали крепко.
- Дверь слева, - сказал он, не оборачиваясь. - За ней машина. Ключи в бардачке. Беги.
Костыль рассмеялся.
- Ты не выстрелишь. Ты же не убийца.
- Я вынес двенадцать раненых из-под обстрела. Ты не первый, в кого я целюсь.
Выстрел. В воздух. Костыль отшатнулся, Лёха закричал.
- Беги! - рявкнул Глеб.
Узлы. Он же ослабил их. Я рванула руки в стороны, верёвка соскользнула. Дверь слева. Я побежала. За спиной кричали, грохотали выстрелы.
Улица. Холодный воздух. Сирены.
Полиция была уже здесь. Каримов вызвал их сразу после звонка. Он понял всё с первой секунды. Но не подал виду, чтобы не спугнуть похитителей.
Меня накрыли одеялом. Кто-то спрашивал имя. Я назвала. Вера. Вера Донцова. Официантка.
А потом я потеряла сознание.
***
Суд был через три месяца.
Костыль получил двенадцать лет. Лёха пять, потому что сотрудничал со следствием. Глеб три года условно. Судья учёл обстоятельства. Долг за лечение матери. Спасение заложницы. Чистую биографию до этого.
Я сидела в зале суда и смотрела на него. Он похудел. Под глазами тени, скулы острее. Но держался прямо.
Когда приговор огласили, он посмотрел на меня. Просто посмотрел. И чуть кивнул.
Я вышла на улицу. Март. Солнце. Снег уже растаял, но ветер был холодным.
Ждала.
Глеб появился в дверях через полчаса. Щурился на свет, будто отвык.
Я подошла.
- Твоя мать как?
- Операция прошла. Каримов оплатил.
Я не знала этого. Олигарх, узнав всю историю, покрыл долг Глеба. Сказал, что это благодарность за то, что тот спас незнакомую девушку.
- Значит, всё закончилось.
- Значит, да.
Мы стояли и молчали. Не знали, что говорить. Три дня в подвале. Страх, боль, странная близость между похитителем и жертвой. И вот мы здесь. На свободе. Живые.
Я сняла цепочку с шеи. Кольцо отца блеснуло на солнце.
- Держи.
Глеб посмотрел на кольцо. Потом на меня.
- Это же твоего отца.
- Это не обручальное. Просто напоминание. Что ты жив. Что мы оба живы.
Он взял кольцо. Надел на мизинец. Болталось, но держалось.
- Кофе? - спросил он.
- Я знаю хорошее место. Там меня знают.
Он почти улыбнулся. Впервые за всё время, что я его знала.
Мы пошли по улице. Не рядом, но в одном направлении. Впереди была весна. И кольцо моего отца блестело на чужой руке.
На руке человека, который когда-то держал меня в заложниках. И который спас мне жизнь.
Иногда самые важные люди приходят к нам странными путями. Я бы никогда не выбрала такой. Но судьба не спрашивает.
Она просто сводит.