— Опять свет оставил! — раздражённо крикнула Людмила Николаевна из ванной. — Как будто электричество у нас бесплатное!
Из кухни донеслось неразборчивое бормотание мужа. Что-то вроде «само выключится».
Людмила вздохнула. Лампочка под потолком мигала, отражаясь в старом зеркале с облупившейся серебрянкой. На плитке у шва — тень плесени, тонкая, упрямая. Она пыталась её отмывать не раз. «После ремонта всё переделаю», — говорил он. И говорил двадцать лет.
Она опустила взгляд — краник снова капал. «Кап… кап… кап…» — будто издевался.
В ванной стоял запах хлорки и старого времени.
— Лёш, ты бы хоть прокладку поменял, — сказала устало. — С утра кран брызгает.
— С утра у меня спина, — грозно ответил он из кухни. — И газета.
Она хмыкнула, вытерла руки полотенцем. Из стиральной машины шёл гул — неровный, как его обещания.
На кухне пахло пригоревшими котлетами и растворимым кофе. Лёша сидел за столом в растянутой майке, поверх — кофта, застёгнутая на одну пуговицу. Газета развалена, очки сползли.
— Ты плитку посмотрел в "Леруа", как обещал? — спросила она, садясь напротив.
Он не поднял головы.
— Сказал же, после премии.
— Премия была в мае.
— Это другая будет, зимняя.
Она усмехнулась.
— Может, ты список своих обещаний ведёшь? Чтобы не потеряться во времени.
Он фыркнул.
— Только этого не хватало мне — врать себе на бумаге.
Людмила промолчала. На столе стоял подсохший хлеб, а сбоку — старый чайник с накипью. Всё как всегда. Только сегодня ей вдруг пришло в голову: «А ведь так всё и останется. Ничего нового не будет».
Когда Лёша ушёл на балкон «покурить», она открыла ящик под телефоном — где старые чеки, конверты и всякий хлам. Искала ручку, а достала тонкий, пожелтевший блокнот. С обложки осыпалась краска: «Планы 2006».
Перелистнула — аккуратный его почерк. Он когда-то писал красиво, почти каллиграфически.
«Май. Купить плитку.
Июнь. Сделать потолок.
Июль. Поменять ванну.»
Слева — галочки. Пустые.
Дальше:
«2011. После отпуска — точка».
«2014. Займусь, когда руки дойдут».
«2020. В этом году точно!»
Она даже засмеялась, но смех вышел какой-то колючий. «А ведь тогда я правда верила», — подумала она. — «Верила, что вот до отпуска дойдёт».
С кухни послышался знакомый звук — скрип табурета, кашель. Значит, вернулся.
— Ну чего ты там, как мышь? — спросил он. — Опять перебираешь свои бумажки?
— Нашла твоё сокровище, — ответила она, поднимая блокнот. — Список обещаний. Видишь, дата двадцатилетней давности.
Он замер.
— Что?
— Твой блокнот. Всё аккуратно. Даже год проставлен.
Он посмотрел сперва без выражения, потом будто что-то понял.
— Ты ж сама попросила тогда написать, чтоб не забыть.
— Я? — она удивилась. — Я просила тебя просто сделать.
— Да ну! — замахал рукой. — Тогда все писали планы, помнишь? Новый год, мечты, всё дела.
— Это не мечты, Лёш. Это бытовая хроника безнадёжности.
Он фыркнул.
— Слушай, не начинай. Я же не филоню, всё по мере сил.
— По мере сил? — Она вскинула голову. — Двадцать лет по мере сил?
Он молчал. Газета ползла со стола.
С потолка капнула капля — прямо в тазик, что стоял у стены после прошлой «временной починки». Звук ударил по нервам.
Она медленно подошла к окну, посмотрела на серое небо, на мокрые листья под подъездом. Слякоть. Унылая, вязкая, как их разговор.
— Люд, ты серьёзно расстраиваешься из-за какой-то ванны? — спросил он, взглянув с удивлением, как будто впервые увидел перед собой живого человека.
— Не из-за ванны. — Она резко развернулась. — Из-за двадцати лет «потом».
Он хотел ответить, но телефон завибрировал. Он взглянул на экран, замялся.
— Работа, — сказал коротко и отошёл в комнату.
Она кинула взгляд в блокнот — последняя запись от руки:
«2024. Весной поменять смеситель. Для Людмилы».
Весной. Сегодня декабрь.
Сердце неприятно кольнуло. Она подошла к комнате, но застыла у двери. Его голос был тихий, почти ласковый:
— Да, милая… Нет-нет, она рядом. Потом…
Она медленно отошла. Не закричала. Не расплакалась. Просто села на стул в коридоре, уставилась на пятно от воды на потолке. Всё стало ясно без слов.
К вечеру он опять был обычным — разговоры, телевизор, чай. Только она молчала. Смотрела, как он хмыкает над передачей, как чешет ухо, как всё спокойно в его мире.
В ванной тем временем кран шептал свои «кап-кап».
Перед сном она снова взяла блокнот. Перелистнула — страницы дрожали. И вдруг заметила: между годов — тонкий листок, сложенный пополам. Аккуратный, будто нарочно спрятан.
Там была записка:
«Половину денег на ремонт забрала Таня. Сказала, что вернёт к весне. Не говорить Люде».
Чернила выцвели. Дата — 2012 год.
Она сидела долго. Видела своё отражение в стекле шкафа: чужая, усталая, но спокойная. В голове не было крика — только холод и странное чувство, будто все эти годы он ремонтировал не ванну, а её терпение.
Из комнаты донёсся храп. Телевизор мерцал, на экране повторялись новости.
Людмила медленно поднесла блокнот к лампе, прочла записку ещё раз — слово за словом. Потом поднялась, прошла в комнату, остановилась у кровати.
Он спал, открыв рот. На тумбочке лежала та же газета, сверху — очки.
Людмила тихо начала складывать вещи в дорожную сумку. Не торопясь. Как будто собиралась просто погостить у дочери.
На кухне вдали глухо щёлкнул холодильник, за форточкой свистнул промозглый ветер.
Она остановилась у порога, блокнот в руках. Первая мысль: спалить. Вторая — оставить на столе. Пусть утром прочитает, поймёт, что его «потом» наконец настало.
Но рука дрогнула.
Она подошла к письменному столу, открыла ящик — и вдруг нашла конверт. Новый, белый, без пыли. На нём его почерк: «Не открывай раньше декабря».
Он лежал прямо поверх документов.
Людмила ощутила, как внутри всё сжалось. Встала, держа конверт, не открывая. Вдруг шаги за спиной — он встал? Нет, просто повернулся во сне.
Она посмотрела на конверт и подумала: «А если там снова оправдание?»
Свет из коридора дрожал, кран в ванной бормотал что-то своё.
Она медленно провела пальцем по сгибу конверта. Услышала хруст бумаги. Сделала вдох.
И в этот момент телефон на столе коротко пискнул — сообщение. Экран засветился.
От кого — она успела увидеть только имя. Одно слово. Женское.
«Таня».
Продолжение