Здесь будет эпизод, которого и сейчас не найти в учебниках.
" – Нике!! Нике! – взволнованно воскликнула Императрица, выбегая из передней в сени Салтыковского подъезда. Маленький Александр Николаевич следовал за нею, один из детей: за графом Толстым прислали с полчаса тому из дому, Марию Николаевну уложили спать. С наследником же совладать не удалось – он желал дождаться отца. – Нике, благодарение Господу! Ты с нами! Ты живой!
– Ну что, Ваше Высочество? Сашка, ты хоть слушался маменьку? – рассмеявшись от облегчения при виде родных лиц, Николай Павлович разом заключил в объятия жену и сына.
Платону Филипповичу, наблюдавшему семейную встречу в почтительном расстоянии дюжины шагов, показалось, что за минувшую половину суток Император постарел лет на пять. Дворец покидал молодой человек, воротился назад зрелый мужчина. Впрочем, не придумывает ли он, как всегда? Просто смертельно усталое лицо, да и мудрено не устать до смерти в эдакой день.
– Папенька! А у нас саперы! Они пришли вперед мятежников! Они никого не пустили!
– Вот как, саперы? – Мучительному чувству вины еще предстояло терзать Императора в ночные часы: как допустил он, что семья оказалась почти открыта ввиду вооруженных бунтовщиков?! Сейчас он не хотел о том думать, мог позволить себе отдалить муки раскаянья. – Ну, так пойдем, поблагодарим саперов! Пустое, не ищи шинель, ты и в сюртуке не успеешь простыть!
В восторге ухватившись за отцовскую руку, Александр Николаевич устремился за ним во внутренний двор.
Особое положение еще не стерло своих примет. То там, то здесь горели в темноте разложенные прямо на булыжнике костры, кто-то грел руки, засовывая их почти в самое пламя, кто-то пил из манерки вынесенный с кухни ром…
Гомон, стоявший над почти тысячною толпою, мгновенно стих.
– Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!! – оглушительно прокатилось над двором.
– Солдаты!! – возвысил голос Николай Павлович. Странное, вдохновенное наитие владело им. Подхватив сына подмышки, он высоко поднял мальчика над головою. – Солдаты! Верные мои! Вот, кого спасли вы для меня и для Отечества!
В обе щеки расцеловав ребенка, Николай Павлович протянул его ближнему солдату.
Охнув от неожиданности, старый служака бережно, будто к иконе, приложился к нежной детской щеке.
Мальчика передавали из рук в руки, как передают на пожаре бадейку с водой. Пропахшие табаком солдатские усы смешно щекотали лицо. Эти колючие табачные поцелуи, о чем не ведал еще Александр Николаевич, запоминались на всю жизнь. До страшного смертного часа им суждено греть сердце. Довольный всеобщим вниманием, взволнованный перенятыми от отца чувствами, ребенок раскраснелся от возбуждения.
– Он вырастет надеждою православного мира, – сказал Императрице Платон Филиппович.
– А будет ли счастлив? Просто счастлив? – негромко ответила молодая женщина. – Что за странная судьба у моего Сашеньки, что так рано узнал он ужас смуты!
Отблески костров скользили в темноте по ее лицу словно красные тени неизбытой тревоги. Сердце Платона Филипповича болезненно сжалось.
– Зато взрослая его жизнь будет покойнее, – уверенно солгал он. На душе было совсем иное.
– Дай-то Господь.
Она не поверила. Платон и не ожидал, что она поверит.
фото из открытого доступа