Звонок в дверь разорвал тишину, как выстрел стартового пистолета. Лена вздрогнула, едва не уронив банку с горошком. На часах было шесть вечера тридцать первого декабря. Они с Антоном планировали тихий вечер: только он, она, утка с яблоками и старый джаз. Но судьба в лице родственников имела другие планы.
Антон поплелся открывать. Через секунду коридор наполнился шумом, топотом и запахом дешевых духов вперемешку с морозом. В квартиру ввалилась Дарья Викторовна — монументальная женщина в шубе, напоминающей шкуру убитого медведя. За ней, как свита за королевой, семенили тетка Галя с клетчатыми сумками, дядя Боря с красным носом и двое неопознанных троюродных племянников, которые тут же начали пинать кошку.
— Не стой столбом, накрывай! — рявкнула свекровь, даже не поздоровавшись. Она скинула шубу прямо на руки Антону, который согнулся под ее тяжестью. — Мы решили сделать вам сюрприз! Семейный праздник — это святое.
Лена застыла в дверях кухни, сжимая полотенце.
— Дарья Викторовна, но мы не готовились… У нас всего одна утка…
— Утка? — фыркнула тетка Галя, уже просачиваясь на кухню и открывая кастрюли. — Тощая какая-то. Ничего, мы своего привезли. Боря, доставай холодец! Только он у нас потек в машине, дай таз, Ленка!
Антон попытался вставить слово:
— Мам, вы бы хоть позвонили…
— А что, к родному сыну теперь по записи? — Дарья Викторовна картинно схватилась за сердце, но тут же отпустила, увидев на столе бутылку дорогого коньяка, подаренного Антону на работе. — О, хороший коньяк. Боря, открывай, надо согреться с дороги.
События развивались со скоростью лавины. Через десять минут кухня была оккупирована. Тетка Галя командовала нарезкой салатов, критикуя Ленины ножи. Дядя Боря уже разливал хозяйский коньяк по кружкам для чая, потому что «фужеры искать некогда». Племянники включили телевизор на полную громкость, заглушая джаз воплями мультфильмов.
Лена попыталась спасти утку, которую тетка Галя собралась щедро полить майонезом.
— Не надо майонеза! Это рецепт с медом!
— Мед — это для чая, — отрезала Галя, выдавливая жирную белую змейку на птицу. — Мужикам сытно надо, а не твои французские выкрутасы.
Антон виновато жался к холодильнику. Лена метнула в него взгляд, требующий действий, но муж лишь развел руками, беззвучно артикулируя: «Потерпи». Лена стиснула зубы. Терпеть пришлось, когда дядя Боря опрокинул салатницу на новый ковер. Терпеть пришлось, когда свекровь раскритиковала ремонт, назвав скандинавский минимализм «больничной палатой».
Кульминация наступила в десять вечера. Стол ломился от привезенной жирной еды, хозяйская утка сиротливо жалась с краю. Дарья Викторовна, раскрасневшаяся от третьего тоста, постучала вилкой по бокалу.
— Внимание, семья! — торжественно провозгласила она. — Главный тост! Мы с отцом посоветовались и решили. Тяжело нам в области жить, здоровье не то. Квартиру нашу мы сдадим, деньги — нам на лекарства. А жить пока будем у вас. Комната у вас большая, светлая.
У Лены выпала вилка. Звон о тарелку прозвучал как похоронный колокол.
— Как… жить? — прохрипела она.
— Дружно! — гаркнул дядя Боря, накладывая себе еще холодца. — В тесноте, да не в обиде! Антон, ты же не выгонишь мать на улицу?
Все глаза устремились на Антона. Он побледнел, посмотрел на мать, потом на Лену, и выдавил:
— Ну… это же мама…
— Вот и славно! — Дарья Викторовна хлопнула ладонью по столу. — Ленка, постелишь нам в спальне, там матрас лучше. А вы молодые, вам и на диване в кухне неплохо будет. Всё, несите горячее!
Лена встала. В ушах шумело. Она смотрела на лоснящиеся лица родственников, на мужа, опустившего глаза в тарелку, и чувствовала, как внутри что-то обрывается.
— Я сейчас, — тихо сказала она. — Только за шампанским схожу.
Она вышла в коридор, где горой была свалена верхняя одежда гостей. Взгляд упал на чемоданы свекрови, которые уже начали распаковывать, занимая каждый сантиметр пространства. Это был не визит…
Утро первого января встретило Лену головной болью и храпом, сотрясающим стены. Дядя Боря спал прямо на кухонном уголке, свесив ногу в носке с дыркой. Из спальни — ее спальни! — доносились могучие рулады Дарьи Викторовны. Лена сидела на табуретке, глядя на гору грязной посуды. Внутри нее вместо вчерашнего отчаяния теперь звенела холодная, злая сталь.
Антон вошел на кухню, помятый и виноватый. Он открыл рот, чтобы извиниться, но Лена подняла руку, останавливая его.
— Тихо, — сказала она. — У меня есть план. Либо ты со мной, либо остаешься жить с мамой. Выбирай сейчас.
Антон посмотрел на дядю Борю, который во сне чмокал губами, потом на дверь спальни. В его глазах мелькнул ужас.
— Я с тобой. Что делать?
Лена достала телефон.
— Помнишь, ты говорил, что твой друг работает в коллекторском агентстве? Мне нужен его номер. И тот старый бланк с печатью банка, который валялся в документах.
Через полчаса кухня преобразилась. Грязная посуда осталась на месте, но на столе, прямо поверх засохшего оливье, лежала стопка бумаг с красными штампами «СРОЧНО».
Когда Дарья Викторовна, зевая, выплыла из спальни в Ленином шелковом халате, она застала странную картину. Лена и Антон сидели за столом с трагическими лицами. Лена тихо всхлипывала, Антон обхватил голову руками.
— Чего кислые такие? — бодро спросила свекровь. — Где рассол?
— Мама, — глухо сказал Антон, не поднимая головы. — Беда.
Дарья Викторовна замерла. Из коридора подтянулись остальные, чуя неладное.
— Какая беда?
— Банк, — Лена подняла заплаканные глаза (лук, нарезанный тайком, сработал отлично). — Мы не хотели вам говорить, чтобы праздник не портить. Квартира в залоге. Антон прогорел на крипте. Вчера звонили… Они дают нам сутки на выселение.
Повисла тишина, даже дядя Боря перестал жевать вчерашний бутерброд.
— Как… выселение? — прошептала тетка Галя.
— Вот уведомление, — Лена дрожащей рукой подвинула бумаги. — Долг шесть миллионов. Опись имущества сегодня в обед. Заберут всё. Технику, мебель… Личные вещи гостей, если они находятся в помещении, тоже описываются как имущество должников, если нет чеков.
Дарья Викторовна побелела. Она перевела взгляд на свою норковую шубу, висящую в коридоре.
— И шубу?
— В первую очередь, — трагически кивнул Антон, входя в роль. — Люксовые вещи конфискуют сразу. Мам, но есть выход! Вы же переехали к нам?
Антон вскочил и схватил мать за руки, глядя на нее с безумной надеждой.
— Мы одна семья! Если вы пропишетесь и возьмете на себя поручительство, банк даст отсрочку! Нам нужно всего лишь, чтобы вы продали свою квартиру и погасили часть долга. Мамочка, ты же говорила, что вы хотите помочь!
Лицо свекрови пошло красными пятнами. Она выдернула руки.
— Ты… ты что такое говоришь? Продать квартиру? Из-за твоих глупостей?!
— Но вы же все равно собирались жить здесь! — настаивала Лена, подливая масла в огонь. — Вместе мы справимся! Дядя Боря, у вас же машина есть? Если ее продать, хватит на проценты за первый месяц!
Дядя Боря поперхнулся. Тетка Галя уже пятилась в коридор, прижимая к груди сумку.
— Да вы что, ума лишились? — взвизгнула Дарья Викторовна. — У нас своих проблем по горло! Давление! Сердце! Боря, собирайся!
— Мама, куда же вы? — Антон шагнул к ним, раскинув объятия. — А как же поддержка? Коллекторы придут с минуты на минуту, нам нужны свидетели, что мы не сопротивляемся!
Это было волшебное слово. «Коллекторы».
Родственники метались по квартире как тараканы при включенном свете. Шубы надевались на бегу, салаты забывались на столах. Дядя Боря пытался натянуть ботинки, не попадая в штанины.
— Ноги моей здесь не будет! — кричала свекровь, застегивая сапоги. — Наркоманы! Игроманы! Чтоб я еще раз к вам приехала! Галя, не забудь холодец, не оставлять же им!
Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка. Топот на лестнице стих через минуту.
Лена и Антон стояли посреди разгромленной прихожей. Тишина была звенящей, абсолютной, прекрасной. Лена медленно подошла к двери, щелкнула замком на два оборота, потом накинула цепочку.
Она повернулась к мужу. Антон смотрел на нее с восхищением и легким страхом.
— Ты гений, — выдохнул он. — Но они же проверят…
— Пусть проверяют из своей области, — Лена улыбнулась, и эта улыбка была ярче, чем все новогодние гирлянды. — А пока они проверяют, мы сменим замки.
Она перешагнула через забытую теткой Галей шапку, подошла к столу, смахнула липовые документы на пол и достала из холодильника ту самую, нетронутую утку.
— Ставь джаз, Антон. Наш Новый год начинается сейчас.
Они сели прямо на ковер среди бардака, разлили выдохшееся шампанское и чокнулись. В этом звуке не было ни звона хрусталя, ни пафоса. Только чистое, звенящее облегчение и сладкий вкус победы. Дом снова был их крепостью, и ни одна сила в мире больше не смела нарушить их покой.