— Лен, а вы чего опять дверь заперли? — голос прозвучал прямо из-за стены, сразу после щелчка замка.
Она вздрогнула, отступила от двери и шумно выдохнула.
— Мы спать ложимся, мама, поздно уже, — устало ответила.
— А зачем запираться? — в голосе — мягкость, но ледяная. — Дом-то общий. Я ж не чужая.
Пауза. За дверью кто-то тихо сдвинул тапки. Скрип половиц тянулся вдоль коридора, как вой.
Лена опустилась на кровать, глядя на мужа. Тот уже лежал с телефоном, лениво водил пальцем по экрану.
— Дима, ну объясни ты ей наконец… — тихо сказала она.
— Ладно тебе, — он не отрывал глаз. — Мама просто волнуется. Ей одной в комнате страшно, вот и ходит.
У Лены пересохло во рту. «Страшно». То есть ночью можно стоять под дверью сына и слушать, как жена дышит — и это нормально?
С кухни послышался стук ложек. Мать снова рылась по сусекам. В дверях потом зашуршало.
— Вы хоть свет выключите, а то окно светится, — прошипела. — Соседи чего подумают?
Лена легла. Лежала, не моргая. В грудь будто вставили твердую палку — каждая фраза свекрови отдавала под сердцем сухим уколом.
###
Утром всё было, как ни в чём не бывало. На кухне пахло черным чаем и подгоревшими котлетами.
— Леночка, — протянула свекровь, ставя тарелку, — я там твой халат повесила в коридоре. На крючок у двери. А то вдруг ночью вставать — неудобно. Без лифчика-то. Мало ли кто зайдет.
— Кто, мама? — голос сорвался. — Кто может зайти в три ночи?
— Да мало ли. Я, например, телевизор выключить могу. Вы-то забываете.
Лена сглотнула. Дмитрий листал новости, делал вид, что его это не касается. Глаза — в экран, плечи — расслабленные.
— Я не забываю, — отрезала она, — и халат не нужен. Сама решу, где его повесить.
— Да ты не горячись, — свекровь улыбнулась. — Ты девочка нервная, всё время обижаешься. Сразу видно, молодёжь пошла обидчивая.
Котлеты пахли гарью. Под потолком медленно крутилась муха. Лена поднесла чашку и почувствовала слабый запах хлорки от раковины. Всё внутри будто почернело.
###
Вечером она позвонила подруге. Голос дрожал.
— Я не могу больше, понимаешь? Она как будто везде. Я в душ — бах, дверь приоткрыта. Говорит, «проверяла, не потекло ли». Я готовлю — она солит следом. Каждую кастрюлю трогает. Ночью — каменная стена под дверью. Я боюсь даже пошевелиться.
— А Димка?
— Говорит, "мама просто заботится".
Голос подруги стал глухим:
— Лен, ты куда попала вообще?
Лена выключила телефон. В комнате пахло сыростью, окна запотели от варящейся картошки, и тишина стучала сильнее, чем любой крик.
###
В тот вечер она не стала запираться. Решила проверить — неужели и правда привидится.
Они только легли, Дмитрий щелкнул светом. Комната погрузилась в тьму. Несколько секунд — тишина. Потом — легкий, почти ласковый скрип половиц.
— Слышь?.. — шепнула она.
— Опять тебе мерещится, — сонно буркнул он.
Но шаги не исчезли. Они обошли по периметру — медленно, как проверка границ. Потом тихо, едва заметно — шорох у дверей.
Тень замерла.
Лена ощущала дыхание чужого присутствия даже сквозь тишину.
Она вскочила, включила свет. Дверь распахнулась — и действительно, мать стояла там, с прижатыми к груди руками и странным выражением лица.
— Мам, вы что? — сдавленно спросила Лена.
— Я… просто посмотрела, не жарко ли вам. Дышать надо свежим воздухом. А дверь вы закрыли опять. Неудобно мне.
Лена покрылась холодным потом.
— Вы под нашей дверью стояли?
— Да что за хамство такое, — голос свекрови окреп, дрогнула улыбка. — Я жить здесь не имею права, что ли? Всё через суд делить будете?
Дмитрий рывком встал, запутавшись в одеяле.
— Мама, ну хватит! — сказал, не глядя на жену. — Лена, ну правда, ты заводишься из-за мелочей.
Всё рухнуло. Не из-за матери, из-за него. Из-за его жалкого "мелочи".
###
В следующие дни Лена стала записывать, кто во сколько входит, кто выходит. Не для чего-то — просто чтобы не сойти с ума.
Семь тридцать — хлопок холодильника. Девять — гул стиральной машины. Десять — шаги у спальни. И все эти звуки прожигали её голову, будто кто капает кислотой по нервам.
Вечером, пока Дима был на работе, он через звонок матери велел:
— Убери замок, он всё равно заедает. Я говорил тебе.
— Я не уберу, — коротко сказала она.
— Тогда я сам.
Он пришёл поздно. Молча вынул отвертку. Свекровь стояла сбоку со сложенными руками, с победной улыбкой. Металл скрежетал, дверь скрипела, как испуганное животное.
Когда всё кончилось, Лена сидела на кровати и держала телефон. Хотела позвонить хоть кому-то, но поняла — некому. Все сказали бы одно: «Терпение».
А у неё закончилось.
###
На третий день она ушла к подруге, собрав вещи в одну сумку.
Вернулась вечером, чтобы забрать документы.
В квартире пахло жареным луком и нервами. Дверь спальни зияла голым проемом — без ручки, без смысла.
— Леночка, — проскулила свекровь, — ты куда собралась так поздно? Мужу ужин не накрыла, вещи бросила… Ну кто же так живет-то, деточка?
Лена застыла у шкафа.
— Я просто за документами.
— А потом куда? — сладкий голос уже сталью режет. — К мамке? К подружке? Думаешь, сыну приятно, что жена бежит от него при первом споре?
Она подняла глаза — и вдруг увидела. Дима стоял у двери, смотрел на обеих, и в этом взгляде не было растерянности. Только скука. Как будто всё это ему даже нравится.
Стало ясно. Он не посредине между ними. Он сверху. Он — приз, как мальчишка, довольный, что его любят двое, и оба дерутся тихо, без крови, но с нажимом.
В груди у Лены всё сжалось.
— Мам, — сказала она неожиданно ровно, — знаете, что самое страшное? Что вы не меня к себе тянете, а его от себя не отпускаете.
Молчание. Ровное, как лёд.
И тут Долли (кошка) вдруг бросилась к двери, зашипела и выгнула спину. Лена машинально повернулась — и в полутьме коридора что-то блеснуло.
Она подошла ближе — и замерла. На столике у стены лежал ключ от их двери. Обычный железный ключ. Тот, что она спрятала неделю назад — в своей сумке.