Рассказ по мотивам интригующей истории, которой поделился Артем М. Но вначале короткое сообщение.
Если вы хотите выразить свою благодарность за мою работу, то можно это сделать, отправив донат через красную кнопку «ПОДДЕРЖАТЬ».
А теперь слово Артему.
Летом 1944 года с моим дедом произошла невероятная история. Он ее много раз рассказывал, и я ее хорошо запомнил. Теперь и вы про эти удивительные события будете знать.
Война, страшная вещь, но это не только свист пуль и рёв «катюш». Война — это тишина после. Тишина, в которой слишком громко слышно урчание пустого желудка двенадцатилетнего пацана. И эта тишина порой приоткрывает дверь в такие чертоги, перед которыми блекнут все ужасы самого лютого боя.
Лето 44-го. Ленинградская область, деревня Дубовики на правом берегу Волхова. Фронт откатился на запад, оставив после себя лунный пейзаж: закопченные скелеты печей, торчащие из земли, как рёбра, обгорелые балки, воронки, заполненные ржавой водой и осколками. Местные мальчишки, мой дед в их числе, уже свыклись, привыкли к этому жуткому пейзажу. Разрушительные последствия войны для них стали просто фоном, декорацией к их голодной, но все равно детской жизни. Их главный враг теперь — не варвар-немец, а томительная пустота в желудке.
Однажды играли в прятки. Мой дед, тощий, как тростинка, в штанах, перешитых из чужих армейских брюк, бежал прятаться. Его зоркий, вынужденно зоркий от постоянного высматривания хоть каких-то съедобных крох, глаз зацепился за черную дыру в фундаменте развороченного дома. Не дыра — трещина, едва заметная. Пацанья гибкость позволила протиснуться внутрь, в кромешную, пахнущую сыростью, плесенью и холодным камнем тьму. Он оказался в подвале. Вернее, в том, что от него осталось.
Но в дальней стене зиял не просто провал, а четкий, почти правильный проем. За ним — чернота, но чернота не глухая. В ней чувствовалось пространство. Логика голодного и испуганного ребенка проста: пройти насквозь — вылезти где-то с другой стороны дома, обмануть «водящего». Он пополз. Не пошел — пополз, потому что своды подвала были низкими, а под ногами хрустело непонятно что, и лучше было не знать, что именно.
Тьма была густой, как деготь. Он двигался наощупь, слыша только собственное прерывистое дыхание и стук сердца в ушах. Коридор повернул, своды приподнялись. А впереди — не свет, а его эхо. Серая, рассеянная муть, никак не похожая на яркий летний день снаружи. Он приподнялся, прибавил шагу, споткнулся, выпрямился. В конце прохода — заросль каких-то корней или веток, закрывающая выход. Он раздвинул их руками.
И остолбенел. Никаких развалин. Перед ним был целый, крепкий деревянный причал, пахнущий смолой и рыбой. К нему, поскрипывая бортом, швартовался пароходишко, настоящий, старинный, колесный, с высокой трубой, из которой валил жирный, угольный дым. Такого дед в жизни не видел — только на картинках в довоенных книжках. Горланили чайки. Возле кирпичного склада, целого и невредимого, стояли телеги, груженные до отвала серебристой, еще пахнущей рекой рыбой. И ещё чем-то… Хлебом? Мясом? Запах бил в ноздри ошеломляющим, пьянящим ударом, от которого свело скулы и закружилась голова. В голодные военные годы такое изобилие было не просто странным. Оно было невозможным. Кощунственным.
Но это было не всё. Он окинул взглядом берег. Ни одного разрушенного дома. Ни одной воронки. Домишки — крепкие, с резными наличниками, кое-где вьется дымок из труб. На пристани копошились мужики — здоровенные, бородатые, в рубахах навыпуск и сапогах. Кричали что-то хриплыми, невоенными голосами. Причаливал еще один пароход. Грузили мешки, бочки. Это была жизнь. Полнокровная, сытая, мирная жизнь. Как будто никакой войны отродясь не было. Как будто на дворе стоял не военный 1944-й, а… он и сам не знал какой.
Страх, леденящий и острый, схватил его за горло. Но в нем уже проснулся другой, более древний и мощный инстинкт — голод. Он видел, как в тени одной из телег, на расстеленном белом платке, обедают двое: мужчина и женщина. Ели не торопясь, смачно. У деда ноги сами понесли его вниз, к этому островку нормальности. Он подошел и замер, не в силах отвести глаз от краюхи ржаного хлеба и кусков жилистой, душистой воблы.
Женщина заметила его. Не испугалась, не прогнала. Взглянула — и в её взгляде не было ни жалости военных лет, ни отчаяния. Была простая, спокойная доброта. Она поманила его, сунула в руку тот самый ломоть хлеба и целую воблу. Мужчина, хмыкнув, потыкал пальцем в его тощую ладонь и оставил там круглую монету.
Дед не помнил, как взлетел обратно по склону. Сердце колотилось не от страха, а от дикого, животного восторга. Еда! Настоящая еда! Он нашел спрятавшуюся за кустами щель, нырнул в неё, прополз темный коридор, вынырнул в знакомом, мертвом подвале.
Выбежал на свет божий — и чуть не закричал. О тоски. Перед ним снова зияли руины. Вонь гари, пыль, воронки. Он подбежал к обрыву, заглянул вниз, на Волхов. Никакой пристани. Никаких пароходов. Только черные, обгорелые сваи торчат из воды, да волны лениво лижут груды битого кирпича.
Он стоял, сжимая в одной руке хлеб с рыбой, в другой — ту самую монету. Товарищи, найдя его, обалдели. Не от того, где он прятался, а от того, что у него в руках. В те дни такой кусок хлеба был богаче клада.
А монета… Монета была новенькой, не поцарапанной, будто только что с монетного двора. На реверсе — вензель и дата: 1907 год.
Эту монету, прохладную и необъяснимую, мы храним до сих пор. Она — не просто кусок металла. Это материальное доказательство стыка миров. Дед наткнулся не на склад. Он пролез в разлом. В трещину во времени. Туда, где война ещё не случилась, или уже закончилась, или… просто прошла стороной. Он побывал в кармане мирного прошлого, которое пряталось в складках искалеченной реальности 1944-го года.
Я много думал о случившемся с дедом. И вот что надумал: время — не прямая линия. Это река с омутами и обратными течениями. И в моменты великих потрясений, когда мир содрогается от жуткой боли, кора реальности дает трещины. В эти щели можно провалиться. И увидеть то, чего не должно быть. И получить в подарок от призраков сытого мира новенькую копейку 1907 года. На память. И как предупреждение: всё может исчезнуть в один миг. И, возможно, где-то в будущем уже существует щель, ведущая сюда, в наше «сейчас». И кто-то голодный и испуганный смотрит на нас из своего ада, разинув рот от нашего покоя и сытости.
Так что нужно смотреть себе под ноги. Особенно в старых подвалах. Трещина в фундаменте может оказаться дверью, разломов во времени. И неизвестно, что страшнее — то, что ты там найдешь, или то, что ты оставишь позади.
Очень, ОЧЕНЬ рекомендую прочитать рассказы «Лицом к лицу с прошлым. Чудо на Асафовых островах», «Выходные в гиблом месте»
Написал Евгений Павлов-Сибиряк, автор книг - Преодолевая страх, Невероятная мистика. Приобрести книги со скидкой 10 % вы можете ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ.