Новогодняя суета в доме Вероники напоминала хорошо организованный хаос. В духовке допекалась утка с яблоками, источая ароматы, от которых кружилась голова, а в гостиной уже звенели бокалы. В этом году Кирилл, муж Вероники, настоял на «широком жесте»: собрать у них дома не только близких друзей, но и пару коллег с его работы. Вероника, привыкшая быть идеальной хозяйкой, согласилась, хотя внутри шевельнулось легкое раздражение. Ей хотелось уюта, старых фильмов и оливье в пижамах, а не парадного приема на двенадцать персон.
— Ника, детка, ты где? — голос Кирилла звучал возбужденно. Он влетел на кухню, поправляя галстук. — Гости уже почти все в сборе!
— Иду, Кирюш. Утка почти готова, — Вероника улыбнулась, вытирая руки полотенцем. Ей нравилось видеть мужа таким оживленным. Последние полгода он был сам не свой: задерживался на работе, нервничал из-за отчетов, часто срывался по пустякам. А сегодня он сиял, словно лампочка на елке. — Кто еще пришел?
— Ребята из отдела маркетинга и... — он на секунду запнулся, отводя взгляд, — и Алина. Помнишь, я говорил? Новенькая, стажерка. Ей совсем не с кем встречать, она из детдома, в городе никого. Не мог же я оставить человека одного в такой праздник?
— Конечно, нет, — сердце Вероники сжалось от жалости. — Ты молодец, что позвал. Где она? Надо усадить, накормить.
Она вышла в гостиную, нацепив свою самую радушную улыбку. Комната была полна смеха, блеска мишуры и музыки. У камина, неловко сжимая бокал с шампанским, стояла девушка. Совсем юная, лет двадцати двух, не больше. На ней было скромное, даже слишком простое для праздника темно-синее платье, которое немного висело на худеньких плечах. Она выглядела испуганным воробышком среди ярких павлинов — друзей семьи.
— Алина? — Вероника подошла к ней первой. — Добро пожаловать. Я Вероника, жена Кирилла. Рада, что вы пришли.
Девушка вздрогнула и подняла на хозяйку огромные, влажные глаза. В них читалась какая-то странная смесь страха и вызова.
— Здравствуйте, — голос у нее был тихий, мелодичный. — Спасибо... Кирилл Викторович так настаивал... Мне правда неловко.
— Бросьте! Новый год — семейный праздник, а мы сегодня одна большая семья, — Вероника взяла девушку под локоть, увлекая к столу. — Садитесь вот здесь, рядом с Димой, он у нас главный балагур, не даст заскучать.
Ужин начался весело. Тосты сменяли друг друга, шампанское лилось рекой. Вероника, как дирижер оркестра, следила, чтобы у всех были полные тарелки и бокалы. Кирилл сидел во главе стола, раскрасневшийся и довольный. Он шутил, громко смеялся и то и дело бросал взгляды в сторону того конца стола, где сидела Алина. Вероника сначала не придала этому значения — мало ли, беспокоится, как чувствует себя его подопечная.
Но что-то в поведении мужа было неестественным. Он слишком громко хвалил салаты, слишком часто подливал себе коньяк и слишком старательно избегал встречаться взглядом с женой.
В какой-то момент свет в комнате приглушили, оставив только мерцание гирлянд на елке. Начинались танцы. Вероника отошла к буфету, чтобы принести новые салфетки, и бросила взгляд на Алину. Девушка сидела, скромно опустив голову, и слушала очередную байку соседа. В этот момент она поправила выбившуюся прядь волос, зачесав ее за ухо.
Свет цветной гирлянды — сначала красный, потом пронзительно-синий — упал на мочку ее уха. Что-то блеснуло. Холодный, знакомый до боли блеск.
Вероника замерла, не донеся руку до стопки салфеток. Время словно замедлилось. Она прищурилась, стараясь рассмотреть украшение в полумраке. Длинная подвеска, каплевидный сапфир в обрамлении мелких бриллиантов. Старинная работа.
В голове Вероники щелкнул невидимый тумблер. Месяц назад. Тот самый день, когда она перерыла весь дом.
— Кирилл, ты не видел мои сапфировые серьги? Бабушкины? — спрашивала она тогда, вытряхивая содержимое шкатулок.
— Нет, милая. Может, ты их в спортзале оставила? Или в спальне закатились? — муж тогда даже не оторвался от ноутбука.
Она искала их неделю. Плакала, потому что это была единственная память о бабушке, семейная реликвия, которую она надевала только по особым случаям. Кирилл утешал ее, обещал купить новые, еще лучше, но Вероника была безутешна. И вот теперь эти серьги покачивались в ухе «бедной сироты», которую муж привел в их дом из жалости.
Руки Вероники задрожали. Салфетки выпали на пол, но никто не заметил. В ушах зашумело, заглушая музыку и смех гостей. Это не могло быть совпадением. Таких серег не купишь в ювелирном магазине за углом. Это был заказной комплект начала двадцатого века.
Она посмотрела на мужа. Кирилл в этот момент поднял глаза и встретился взглядом с Алиной. В этом коротком, секундном обмене взглядами было столько интимности, столько скрытого понимания, что Веронику словно ударили под дых. Это был не взгляд начальника на подчиненную. Это был взгляд мужчины на женщину, которую он желает и которую балует.
Мир Вероники, выстраиваемый годами — уютный дом, доверие, планы на детей — треснул, как тонкий лед под ногой.
«Спокойно, — приказала она себе, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. — Только не истерика. Не здесь, не сейчас».
Она медленно подняла салфетки, выпрямилась и глубоко вдохнула. На лице застыла маска ледяного спокойствия. Она должна удостовериться. Ошибки быть не может, но она должна увидеть их вблизи.
Вероника взяла блюдо с мандаринами и направилась к тому краю стола, где сидела Алина.
— Алина, угощайтесь, — ее голос прозвучал ровно, даже слишком. — Вы совсем ничего не едите.
Девушка подняла голову, и свет снова упал на ее лицо. Теперь Вероника стояла прямо над ней. Сомнений не осталось. На правом ухе девушки, сверкая синим огнем, висела бабушкина серьга. Вероника знала каждую грань этого камня, крошечную царапинку на золотой дужке, которую можно заметить только с лупой или зная, куда смотреть.
— Спасибо, Вероника Андреевна, — пролепетала Алина.
— Красивые серьги, — громко, так, чтобы услышали соседи, сказала Вероника. — Необычные. Винтаж?
Алина побледнела так стремительно, что казалось, сейчас упадет в обморок. Ее рука дернулась к уху, пытаясь прикрыть украшение, но она тут же отдернула её, словно обожглась.
— Это... это подарок, — выдавила она, опустив глаза в тарелку. — От... от бабушки.
— От бабушки? — переспросила Вероника, чувствуя, как внутри закипает ярость. — Я думала, вы сирота, Алина. Кирилл так сказал.
За столом повисла неловкая пауза. Музыка продолжала играть, но люди рядом начали прислушиваться.
— Она... она умерла давно, — быстро нашлась девушка, но голос ее дрожал. — Оставила мне перед смертью.
— Какая трогательная история, — Вероника улыбнулась, и эта улыбка была страшнее любого крика. Она подняла глаза и нашла взглядом мужа. Кирилл замер с бокалом в руке, его лицо посерело. Он все понял. Он видел, что жена смотрит на серьги.
Вероника не стала устраивать скандал. Пока. Она просто кивнула и отошла, оставив Алину трястись от страха, а Кирилла — покрываться холодным потом. Игра началась. И в этот Новый год подарки получат все, даже если они их не заказывали.
Вероника вернулась на свое место во главе стола, напротив мужа. Она двигалась с грацией хищника, который уже загнал жертву в угол и теперь наслаждается моментом перед прыжком. Внутри все клокотало, горечь предательства смешивалась с острым желанием причинить боль, разрушить этот фальшивый праздник, разбить каждую тарелку об голову неверного супруга. Но внешне она оставалась безупречной хозяйкой.
Она налила себе воды, игнорируя шампанское. Ей нужна была кристально чистая голова.
— Кирилл, дорогой, — громко произнесла она, когда музыка на секунду стихла между треками. — А ты знаешь, у Алины такие удивительные серьги. Представляешь, память от бабушки. Прямо как мои, которые пропали месяц назад. Какое совпадение, правда?
Кирилл поперхнулся коньяком. Он закашлялся, лицо его пошло красными пятнами. Гости вежливо замолчали, ожидая продолжения разговора, не чувствуя пока надвигающейся бури.
— Да... правда? — прохрипел он, вытирая губы салфеткой. Его глаза бегали, он не смел посмотреть ни на жену, ни на любовницу. — Бывают же совпадения. Мир тесен.
— И не говори, — Вероника обвела взглядом стол. — Алина, а можно посмотреть поближе? Я просто обожаю старинные вещи. Подойдите сюда на минутку.
Это был приказ, замаскированный под просьбу. Алина сидела ни жива ни мертва. Она вжалась в стул, мечтая провалиться сквозь землю. Девушка бросила умоляющий взгляд на Кирилла, но тот внезапно очень заинтересовался содержимым своей тарелки, трусливо предоставив ей самой выпутываться из ситуации.
— Я... мне нужно в дамскую комнату, — пробормотала Алина, вскакивая. — Извините.
Она метнулась к выходу из гостиной, едва не опрокинув стул.
— Я провожу, вдруг заблудитесь в большом доме, — тут же встала Вероника. — Кирюш, развлеки гостей тостом.
Она нагнала Алину в коридоре, у дверей ванной. Там, где их не могли видеть гости, маска радушия слетела с лица Вероники мгновенно. Она перегородила девушке путь, упершись рукой в стену.
— Снимай, — тихо, но жестко сказала она.
— Что? — Алина прижалась спиной к двери, ее глаза были полны слез. — Я не понимаю...
— Не прикидывайся дурой, тебе не идет, — прошипела Вероника. — Это мои серьги. Фамильные сапфиры семьи Воронцовых. На левой застежке есть клеймо мастера и гравировка «1912». Хочешь, проверим прямо сейчас? Или мне вызвать полицию и заявить о краже?
Алина всхлипнула. Ее трясло.
— Не надо полицию... Пожалуйста! Кирилл сказал, что купил их в ломбарде! Он сказал, что они просто похожи на старинные! Я не знала, что они ваши! Клянусь!
— В ломбарде? — Вероника горько усмехнулась. — Он украл их у собственной жены, чтобы подарить подстилке. Какая низость.
— Я не подстилка! — вдруг вспыхнула Алина, и в ее голосе прорезалась обида. — Мы любим друг друга! Он сказал, что вы давно чужие люди, что вы живете как соседи, что вы его не понимаете! Он обещал уйти от вас после Нового года!
Слова били больнее пощечин. «Чужие люди». «Не понимаете». Стандартный набор фраз трусливого изменщика. Вероника почувствовала, как к горлу подкатывает ком, но сдержалась. Сейчас нельзя быть слабой.
— Он может говорить все что угодно, деточка. Но серьги верни. Сейчас же.
Дрожащими пальцами Алина начала расстегивать замки. Один, второй. Она положила тяжелые, холодные камни в протянутую ладонь Вероники.
— И еще, — Вероника сжала драгоценности в кулаке так, что грани впились в кожу. — Уходи. Сейчас же. Вызови такси и исчезни. Чтобы через пять минут духу твоего здесь не было.
— Но Кирилл...
— Кирилл останется здесь. Ему предстоит очень веселая ночь, — Вероника отступила на шаг. — Пошла вон.
Алина, глотая слезы, схватила свою сумочку с тумбочки в прихожей и выбежала за дверь, даже не надев пальто. Вероника слышала, как хлопнула тяжелая входная дверь.
Она осталась одна в полутемном коридоре. Сердце колотилось где-то в горле. Она разжала кулак. Сапфиры мрачно сверкали в свете бра. Они вернулись домой. Но какой ценой?
Вероника подошла к зеркалу. Из отражения на нее смотрела красивая, ухоженная женщина с мертвыми глазами. Она поправила прическу, глубоко вздохнула и надела серьги. Холодный металл коснулся кожи, принося странное успокоение. Это ее броня. Ее щит.
Она вернулась в гостиную. Кирилл сидел как на иголках. Увидев жену, он дернулся. Его взгляд сразу упал на ее уши. Сапфиры качнулись, ловя отблески света.
Лицо Кирилла стало белее скатерти. Гости, ничего не подозревая, продолжали смеяться.
— А где же наша скромная Алина? — спросил кто-то из друзей.
— У нее... возникли срочные дела, — громко сказала Вероника, садясь на свое место и глядя прямо в глаза мужу. — Ей пришлось уехать. Но она оставила кое-что, что ей не принадлежало.
Кирилл молчал. Он вцепился в край стола так, что костяшки пальцев побелели. Он понимал: это конец. Не просто скандал, а полное, тотальное уничтожение. Вероника не кричала, не била посуду. Она уничтожала его публично, но так тонко, что понимал это только он один.
— Кстати, Кирилл, — Вероника взяла бокал с вином. — Ты так и не сказал тост. Давай выпьем за честность. Это ведь так важно в семье, правда?
Кирилл с трудом поднялся. Его ноги дрожали.
— За... за честность, — выдавил он.
— И за то, чтобы каждый получал то, что заслуживает, — добавила Вероника, чокаясь своим бокалом с его. Звон хрусталя прозвучал как похоронный колокол.
Праздник продолжался. Вероника была само очарование. Она танцевала, шутила, участвовала в конкурсах. А Кирилл пил. Пил стакан за стаканом, пытаясь заглушить страх и стыд. Он видел, как на него смотрят жена и как на ее ушах сверкают доказательства его предательства. Каждый раз, когда она поворачивала голову, сапфиры словно подмигивали ему синим дьявольским огнем: «Мы все знаем. Ты попался».
Ближе к полуночи, когда гости высыпали на улицу запускать фейерверки, Вероника осталась в гостиной. Кирилл, шатаясь, подошел к ней.
— Ника... я могу все объяснить...
— Не сейчас, — она даже не повернулась к нему, глядя в окно на вспышки салюта. — Не порть людям праздник. Мы поговорим, когда все уйдут. А пока — иди и запускай свои ракеты. Изображай счастливого хозяина. Это последняя роль, которую ты играешь в этом доме.
Кирилл постоял, безвольно опустив руки, и поплелся на улицу. Вероника осталась одна. По щеке скатилась одинокая слеза, но она тут же смахнула ее. Жалеть себя она будет потом. Сейчас нужно доиграть спектакль до конца.
Когда за последним гостем закрылась дверь, было уже три часа ночи. Дом, наконец, погрузился в тишину, звенящую от напряжения. Горы грязной посуды, конфетти на ковре, запах мандаринов и перегара — обычные следы праздника, которые теперь казались Веронике декорациями к фильму ужасов.
Кирилл сидел на диване, обхватив голову руками. Он был пьян, но страх отрезвлял его лучше любого рассола. Вероника медленно, не торопясь, убирала со стола. Звяканье тарелок в тишине звучало как выстрелы.
— Ника, перестань, — не выдержал он. — Сядь. Давай поговорим. Не ходи туда-сюда, это сводит с ума.
— Сводит с ума? — она поставила стопку тарелок и повернулась к нему. — Правда? А приводить любовницу в наш дом, за наш стол, к моим друзьям — это нормально? Дарить ей мои украшения, врать мне в глаза про «бедную сироту» — это не безумие?
— Я не хотел... — жалко промямлил он. — Я запутался. С Алиной... это как наваждение. Я чувствовал себя молодым, нужным. А у нас с тобой... быт, рутина.
— Рутина? — Вероника подошла к нему вплотную. — Я создавала этот уют для тебя. Я поддерживала тебя, когда ты потерял работу три года назад. Я лечила тебя, когда ты свалился с пневмонией. Это ты называешь рутиной?
— Прости меня, — Кирилл попытался взять ее за руку, но она отшатнулась. — Я дурак. Я все верну. Мы начнем сначала. Я брошу ее, обещаю. Завтра же уволю.
— Ты ее уже уволил? Или бросил? Или просто испугался, что я отберу у тебя все? — Вероника горько усмехнулась. — Ты ведь знаешь, что дом записан на меня. И машина. И счета. Ты пришел ко мне с одним чемоданом, Кирилл.
Он замолчал. В его глазах мелькнул испуг — не за семью, а за комфорт, который он терял. Вероника увидела это ясно, как никогда. Любви там не было. Был удобный быт, который он решил разнообразить молодой «сироткой», украв у жены не только серьги, но и достоинство.
— Я не выгоню тебя на улицу в новогоднюю ночь, — тихо сказала она. — Я не ты. Можешь переспать в гостевой комнате. Но завтра утром, когда я проснусь, тебя здесь быть не должно. Вещи соберешь потом, я пришлю их курьером.
— Ника, ты не можешь так поступить! Из-за одной ошибки? Десять лет брака коту под хвост?
— Это не ошибка, Кирилл. Ошибка — это забыть купить хлеб. А то, что сделал ты — это подлость. Ты привел ее в мой дом. Ты надел на нее мои серьги. Ты унизил меня перед ней, позволив ей думать, что я глупая курица, которая ничего не заметит. Ты растоптал все.
Она сняла серьги и положила их на каминную полку.
— Знаешь, что самое смешное? — спросила она, глядя на него сверху вниз. — Я ведь действительно хотела помочь этой девочке. Я искренне ее пожалела. А вы сидели и смеялись надо мной.
— Мы не смеялись...
— Молчи. Просто молчи.
Вероника развернулась и пошла к лестнице на второй этаж.
— Ника! — крикнул он ей вслед. — А как же... мы же планировали поездку в горы? Родители приедут на Рождество... Что я им скажу?
Она остановилась на ступеньках, не оборачиваясь.
— Скажешь правду. Что ты встретил свою большую любовь — сироту Алину. И что теперь ты свободен строить с ней счастье. Только учти, Кирилл: без моих денег, без моей квартиры и без моих связей ты для такой девочки быстро станешь просто стареющим, скучным неудачником. Удачи тебе.
Она поднялась в спальню и закрыла дверь на замок. Впервые за десять лет она спала одна в их огромной кровати. Внизу было тихо. Кирилл не решился ломиться к ней.
Утром она проснулась от звука хлопнувшей входной двери. В окно она увидела, как Кирилл садится в такси с одной спортивной сумкой. Он выглядел помятым и жалким.
Вероника спустилась вниз. Дом был пуст и тих. Она заварила себе кофе, вышла на террасу и вдохнула морозный январский воздух. Солнце слепило глаза, снег искрился так ярко, что больно было смотреть.
На каминной полке лежали сапфировые серьги. Вероника взяла их, покрутила в руках. Они больше не казались ей символом предательства. Теперь это был трофей. Знак того, что она выстояла. Что она сильнее, чем думала.
Она набрала номер клининговой службы. Нужно вычистить этот дом. Убрать следы чужих людей, вымыть каждый угол. А потом... потом она позвонит риелтору. Зачем ей одной такой большой дом? Она всегда мечтала о квартире с видом на набережную. И о путешествии в Италию.
Новый год наступил. И это действительно была новая жизнь. Вероника сделала глоток горячего кофе и впервые за последние сутки искренне улыбнулась. Она была свободна. И чертовски богата, и не только серьгами, но и опытом, который теперь не позволит никому её обмануть.
Она достала телефон и заблокировала номер Кирилла. Потом нашла контакт начальника службы безопасности компании мужа — старого друга её отца.
«С новым годом, дядя Сережа. У меня есть для вас интересная информация по поводу корпоративной этики и краж...» — начала набирать она сообщение.
Месть — это блюдо, которое подают холодным. И Вероника только начала накрывать на стол.
Сообщение было отправлено. Ледяное спокойствие, которое Вероника культивировала в себе всю ночь, не покинуло ее и утром. Она не чувствовала ни злорадства, ни облегчения. Только холодную, кристальную ясность. Боль никуда не делась, она просто сжалась в тугой узел где-то в груди, но сейчас было не время ее развязывать. Сейчас было время действовать.
Звонок от Сергея Петровича, того самого «дяди Сережи», раздался через полчаса. Его бодрый, по-военному четкий голос был именно тем, что ей было нужно.
— Ника, с Новым годом! Что за тревожные сообщения с утра пораньше? У вас там все в порядке?
— С Новым, Сергей Петрович. В порядке ли? Смотря что считать порядком, — ответила Вероника, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — У меня есть основания полагать, что один из сотрудников вашей компании, а именно Кирилл Воробьев, совершил кражу ценной вещи из моего дома. Речь идет о фамильных драгоценностях, стоимость которых, по оценке, весьма значительна.
На том конце провода повисла пауза. Сергей Петрович знал Кирилла много лет.
— Ника, ты уверена? Это серьезное обвинение. Кирилл… он не похож на вора.
— А на кого он похож? — в голосе Вероники прорезались стальные нотки. — Он привел свою любовницу, вашу стажерку Алину Ковалеву, к нам в дом на Новый год. И на этой девушке были мои пропавшие серьги. Когда я уличила ее в этом, она призналась, что это подарок Кирилла. Этого достаточно для «серьезного обвинения»?
Слова «любовница» и «стажерка» произвели нужный эффект. Дело из семейной ссоры мгновенно переросло в корпоративный скандал. Использование служебного положения, недопустимые связи с подчиненными, воровство — букет, которого хватило бы для увольнения с «волчьим билетом» любого топ-менеджера.
— Я понял, — коротко сказал Сергей Петрович. — Спасибо за информацию, Ника. Мы проведем внутреннее расследование. Не волнуйся, я лично проконтролирую. Отцу пока ничего не говори, не тревожь его в праздники. Разберемся сами.
Вероника поблагодарила его и закончила разговор. Первый шаг был сделан. Она знала, что система, которую так ценил ее отец — крупный акционер этой компании — сработает безотказно. Кирилл не просто потеряет работу. Он потеряет репутацию, которую выстраивал годами, во многом благодаря ее связям.
Весь день 1 января Вероника посвятила себе. Она приняла долгую ванну с ароматическими маслами, включила любимый джаз и заказала доставку из самого дорогого ресторана. Она ела суши, пила ледяное просекко и смотрела в окно на заснеженный сад, который больше не казался ей своим. Клининговая служба приехала к обеду. Четыре женщины в униформе методично, комната за комнатой, стирали следы ее прошлой жизни. Они мыли полы, чистили ковры, протирали пыль даже там, где ее никогда не было. Вероника сидела в кресле у камина и наблюдала за их работой, чувствуя, как вместе с пылью и грязью из дома уходит что-то тяжелое, гнетущее.
Вечером позвонила мама.
— Ника, доченька, с Новым годом! Что-то я не могу до Кирилла дозвониться. У вас все хорошо?
Вероника сделала глубокий вдох.
— С Новым, мамочка. У нас больше нет «нас». Кирилл ушел.
— Как ушел? — ахнула мама. — Поссорились? Ничего, помиритесь. Праздники, нервы...
— Не помиримся, мам. Он меня предал. Очень грязно и подло. Я подаю на развод.
И Вероника рассказала все. Про Алину, про серьги, про ложь. Она говорила спокойно, без слез, констатируя факты. Мама долго молчала, а потом твердо сказала:
— Я всегда чувствовала, что он не твоего поля ягода. Пустой, скользкий тип. Правильно сделала, дочка. Ни о чем не жалей. Мы с отцом тебя поддержим. Хочешь, приезжай к нам?
— Спасибо, мам. Но я должна сама. Мне нужно побыть одной, все обдумать.
После разговора с матерью стало легче. Чувство вины, которое где-то на задворках сознания все же шевелилось («может, я была не права? может, надо было простить?»), окончательно испарилось. Она была права. Точка.
Ночью она плохо спала. Ей снился их медовый месяц в Париже, смех Кирилла, его обещания любить ее вечно. Она проснулась в холодном поту. Боль, которую она так старательно запирала, прорвалась наружу. Вероника уткнулась в подушку и впервые за все это время дала волю слезам. Она плакала не о Кирилле-предателе, а о том Кирилле, которого она любила. О десяти годах жизни, которые оказались построены на лжи. Она оплакивала свои мечты, свои надежды, свое разбитое сердце.
Этот плач был похож на ливень после долгой засухи. Он вымывал остатки иллюзий, очищал душу. Утром она проснулась с опухшими глазами, но с удивительным чувством легкости. Она отгоревала. Перевернула страницу. Впереди была новая, чистая глава.
Вылетев из теплого, уютного дома Вероники в морозную ночь, Кирилл сначала почувствовал не раскаяние, а панику. Он сел в такси, не зная, куда ехать. Гостиница? Друзья? Нет, всем придется объяснять, что случилось. Оставался один адрес — съемная квартира Алины на окраине города. Его «убежище», его «островок страсти», как он пафосно называл его про себя.
Он позвонил в домофон. Алина открыла не сразу. Когда дверь наконец распахнулась, он увидел ее — заплаканную, в старом халате, без капли косметики. Она совсем не походила на ту трепетную фею, какой казалась ему на работе и в их редкие встречи.
— Ты?! — в ее голосе не было радости. Только испуг и раздражение. — Зачем ты приехал?
— Меня выгнали, — просто сказал Кирилл, проходя в квартиру. — Она все знает.
Он ожидал, что Алина бросится к нему на шею, будет утешать, говорить, что теперь они наконец-то вместе, что все к лучшему. Но реальность оказалась другой.
Квартирка-студия, которую он ей снимал, встретила его запахом дешевой еды и беспорядком. На стуле валялась одежда, на столике стояли грязные чашки. Романтический флер их отношений мгновенно испарился, столкнувшись с бытом.
— И что теперь? — Алина скрестила руки на груди. — Что ты собираешься делать? Тебя уволят, да?
— Не знаю. Наверное, — он сел на край дивана, чувствуя себя абсолютно разбитым. — Ника позвонит отцу. А там… сам понимаешь.
— Я же говорила тебе, не надо было тащить меня туда! — вдруг закричала она. — Я говорила, что это плохая идея! И эти серьги! Зачем ты мне их дал? Ты подставил меня!
Кирилл ошеломленно посмотрел на нее. Где была та нежная, понимающая девушка, которая восхищалась им и говорила, что готова ждать сколько угодно? Перед ним стояла злая, напуганная девчонка, которая винила во всем его.
— Я хотел сделать тебе приятное, — пробормотал он. — Я думал, тебе понравится…
— Понравится?! — она истерически рассмеялась. — Мне теперь из-за тебя с работы вылететь? Или еще хуже, она в полицию заявит! Ты хоть понимаешь, чем это пахнет? Ты сломал мне жизнь!
«Я сломал тебе жизнь?» — эхом пронеслось в голове Кирилла. Он, который собирался бросить ради нее все, который рисковал своим браком, своим состоянием… Он вдруг понял, что Вероника была права. Для Алины он был не любимым мужчиной, а билетом в красивую жизнь. И как только этот билет оказался под угрозой аннулирования, вся любовь испарилась.
— Я думал, ты любишь меня, — тихо сказал он.
— Люблю? — она уперла руки в бока. — А что ты мне можешь дать сейчас? Ты безработный, бездомный мужик, от которого ушла богатая жена! Мне что, тебя содержать на свою зарплату стажера?
Утром ему позвонили из отдела кадров и попросили приехать «для разговора». Кирилл все понял. Разговор был коротким. Ему предложили написать заявление по собственному желанию, чтобы не раздувать скандал. Ни о каких выходных пособиях речи не шло. Его просто вышвырнули, как нашкодившего кота.
Он вернулся в квартиру Алины абсолютно опустошенным. Она встретила его вопросом:
— Ну что? Уволили?
— Да, — он бросил ключи на стол. — Уволили.
— Я так и знала, — она поджала губы. — Слушай, Кирилл. Нам надо расстаться. Я не могу так. Мне нужно думать о своем будущем.
Он даже не стал спорить. Он просто молча встал, взял свою спортивную сумку, в которой лежали пара рубашек и туалетные принадлежности, и пошел к выходу.
— Кирилл, постой, — окликнула она его у двери. — Ты хоть денег на первое время оставишь? Я ведь рассчитывала...
Он посмотрел на нее, и ему стало невыносимо противно. Он выгреб из кармана все наличные, что у него были — несколько тысяч рублей, — бросил их на пол и вышел, не оборачиваясь.
Он шел по заснеженной улице без цели. Телефон разрывался от звонков его родителей, друзей, но он не отвечал. Он потерял все: жену, дом, работу, любовницу, уважение к себе. Иллюзии, которыми он жил последние полгода, рассыпались в прах, оставив после себя только горький привкус пепла. Он был один. Абсолютно один в этом холодном, враждебном мире, который он сам для себя и создал.
Прошел месяц. Январская стужа сменилась февральской оттепелью. Для Вероники этот месяц стал временем тотальной перезагрузки. Большой загородный дом был продан на удивление быстро. Она не торговалась, отдав его первым же покупателям, лишь бы поскорее избавиться от места, где каждый угол напоминал о прошлом.
Взамен она купила то, о чем давно мечтала: просторную трехкомнатную квартиру в новом доме на набережной. Панорамные окна выходили прямо на реку, и по вечерам город зажигал тысячи огней, отражаясь в темной воде. Здесь не было ничего от прошлой жизни. Новая мебель, новая посуда, новые запахи.
Она изменилась и сама. Сменила прическу, записалась на курсы итальянского языка и начала ходить на йогу. Она больше не была «женой Кирилла». Она снова стала Вероникой Воронцовой — сильной, независимой, интересной женщиной. Пустота в душе постепенно заполнялась новыми планами, встречами с друзьями, маленькими радостями.
Однажды, сидя в кафе с подругой, она случайно услышала новости о своей прошлой жизни.
— Ты слышала про Кирилла? — осторожно спросила подруга. — Мой муж пересекался с кем-то из его бывших коллег. Говорят, его отовсюду вычистили. В крупные компании путь заказан, репутация испорчена вконец. Пытался устроиться в какую-то шарашкину контору, но и оттуда ушел через неделю. Говорят, запил.
— А что с его пассией? С Алиной? — спросила Вероника, спокойно помешивая капучино. Ей было на удивление не больно. Только легкое любопытство.
— А эта девица оказалась проворной, — хмыкнула подруга. — Как только Кирилл остался без денег, она его тут же бросила. Уже через две недели ее видели с каким-то новым «папиком», начальником другого отдела. Карьеристка.
Вероника кивнула. Все было именно так, как она и предсказывала. Жалко ли ей было Кирилла? Нет. Он получил ровно то, что заслужил. Его падение было стремительным и закономерным, потому что вся его карьера и благополучие держались на ее фундаменте. Когда она убрала этот фундамент, карточный домик рухнул.
Вечером, вернувшись в свою новую светлую квартиру, она подошла к шкатулке с драгоценностями. Достала те самые сапфировые серьги. Примерила их перед зеркалом. Синие камни холодно блеснули в свете ламп. Когда-то они были символом любви ее бабушки, потом — символом ее собственного унижения. А теперь… теперь они были символом ее силы. Напоминанием о том, что даже самое страшное предательство можно пережить и стать только крепче.
Она сняла их и аккуратно положила обратно в бархатный футляр. Она больше не будет их носить. Это была реликвия прошлого, а она теперь жила настоящим и будущим. Она купит себе новые украшения. Такие, которые будут ассоциироваться не с потерями, а с победами.
На столе лежал билет на самолет. Через неделю она улетала в Рим. Одна. Не для того, чтобы забыться, а для того, чтобы встретиться с собой.
Она вышла на балкон, закутавшись в плед. Морозный воздух бодрил. Внизу текла река, отражая огни большого города. Вероника смотрела на эту живую, пульсирующую картину и чувствовала себя ее частью. Она больше не была жертвой. Она была хозяйкой своей жизни. Впереди было много нового: новые страны, новые знакомства, возможно, даже новая любовь. Но теперь она точно знала: ее счастье больше никогда не будет зависеть от кого-то другого. Оно было внутри нее. И это был самый главный подарок, который она сделала себе в тот Новый год.
