Поварешка выскользнула из рук. Шлепнулась прямо в кастрюлю с борщом. Брызги — на плиту, на фартук, на свежевымытый пол. А мне как будто уже всё равно. Даже плевать, я бы сказала...
Я стояла у окна и смотрела вниз. На парковку.
Там, где должно было стоять наше будущее семейное счастье — надежный, вместительный, пусть и подержанный кроссовер, — стояло... оно.
Хромированное чудовище. Блестит на солнце так, что глазам больно. Два колеса, руль рогами, кожаные кофры по бокам. А рядом — Витя. Мой муж. Ходит вокруг этого зверя гоголем, тряпочкой бак натирает. Сияет ярче, чем этот самый хром.
У меня ноги подкосились. Пришлось сесть на табуретку.
Пять лет! Пять долбаных лет мы откладывали каждую копейку.
— Лен, давай в этом году без моря? На машину надо, — говорил Витя.
— Лен, зачем тебе новые сапоги? Старые еще ничего, подклеим. На машину надо.
— Лен, маме скажи, пусть сама на такси до поликлиники, нам экономить надо.
Я экономила. Я, блин, жила в режиме "сухари и вода". Ходила в пуховике, из которого перья лезли, как из ощипанной курицы. Зубы лечила в бесплатной поликлинике, где пломбы выпадают через месяц. Всё ради мечты.
Нам нужна была машина. Не для понтов. Для жизни.
У нас дача за сто километров — на электричке с рассадой не наездишься. У меня мама старенькая, ноги больные. У Вити спина прихватывает. Мы мечтали: купим машину, будем ездить на природу, в "Ашан" раз в неделю, как люди, а не таскать сумки в зубах, обрывая руки.
Вчера он снял все деньги со счета. Восемьсот тысяч.
— Ленка, нашел вариант! Огонь! Завтра пригоню, сюрприз будет!
Сюрприз.
Вот он. Стоит внизу. Рычит.
Я встала. Выключила газ под борщом. Вытерла руки о фартук. Медленно так, тщательно. Каждый палец.
И пошла вниз.
***
Витя меня заметил не сразу. Он как раз примерял шлем. Черный, блестящий, как у космонавта.
Увидел. Поднял забрало. Улыбка — до ушей.
— Ну?! — заорал он на весь двор. — Ленка, зацени аппарат! Зверь! Сто лошадей! До сотни за три секунды рвет!
Я подошла ближе. От мотоцикла пахло бензином и нагретым металлом. И бессмысленной тратой денег.
— Витя, — сказала я тихо. — Где машина?
— Какая машина? — он хлопнул по кожаному сиденью. — Да ну её в баню, эту консервную банку! Скукотища! Ты посмотри на эти линии! Это же свобода, Лен! Ветер в лицо, трасса, романтика! Я всю жизнь мечтал!
— Ты мечтал? — я смотрела на него и не узнавала. Пятьдесят два года мужику. Лысина намечается, живот над ремнем нависает. А в глазах — какой-то пацанский блеск. Безумный. — А мы? Мы о чем мечтали, Вить?
— Ой, да ладно тебе бубнить! — он махнул рукой в перчатке. — "Мы, мы"... Жизнь одна, Лена! Понимаешь? Одна! Я что, должен до гробовой доски на "Дастере" овощи возить? Я мужик, я драйва хочу!
— Драйва? — переспросила я. — А картошку с дачи ты на этом "драйве" как повезешь? В зубах? А маму мою в больницу? На багажник привяжешь?
Витя скривился, как от зубной боли.
— Опять ты со своей картошкой! Да сдалась она тебе! Купим мы твою картошку. А мама... ну, такси вызовем.
— На какие шиши, Витя? — голос у меня стал ледяным. — Ты все сбережения угрохал. Восемьсот тысяч. Здесь?
— Ну... — он замялся, погладил руль. — Почти. Еще экипировку взял. Куртку, штаны, шлем. Короче, под ноль. Зато вещь! Японский, надежный!
Под ноль.
Восемьсот тысяч.
Моих премий. Моих некупленных платьев. Моих неотдохнувших на море нервов.
— А я? — спросила я. Просто чтобы понять глубину этой ямы. — Я где буду сидеть, Витя?
— Как где? Сзади! — он радостно похлопал по узенькой полоске кожи за своей спиной. — Обнимешь меня крепко, и полетим!
Я посмотрела на это "сиденье". Размером с ладонь. Представила себя — с моим артрозом, с моим давлением — летящую по трассе, вцепившись в его потную куртку.
— Ты идиот, Витя? — спросила я спокойно. — Ты в зеркало себя видел? Байкер недоделанный. У тебя радикулит от сквозняка обостряется. Какой мотоцикл?
Он вспыхнул. Лицо пошло пятнами.
— Слышь, ты! — рявкнул он, и соседки на лавочке сразу навострили уши. — Не смей меня оскорблять! Завидно, да? Что я могу себе позволить мечту осуществить, а ты — нет? Ты же клуша, Лен. Тебе бы только грядки да кастрюли. Скучная ты.
Клуша.
Скучная.
Я молча развернулась и пошла к подъезду.
— Э! Ты куда? — крикнул он в спину. — А прокатиться?
Я не обернулась.
***
Зашла в квартиру.
В нос ударил запах борща. Того самого, который я варила для него. Старалась. Чесночка побольше, как он любит.
Подошла к плите. Взяла кастрюлю. Тяжелая, зараза.
Вылила всё в унитаз.
Смыла.
Смотрела, как исчезают красные разводы. Как исчезает моя забота. Мое терпение. Моя любовь.
Потом пошла в спальню.
Достала чемодан. Большой, на колесиках. Мы его покупали десять лет назад, когда единственный раз ездили в Турцию.
Открыла шкаф.
Сначала полетели его рубашки. Те, что я гладила вчера вечером, пока он смотрел видосики про мотоциклы. Я тогда думала — он машину выбирает.
Потом — джинсы. Трусы. Носки. Всё в кучу.
Я не плакала. Странно, да? Обычно я реву по любому поводу. А тут — сухо. Пусто. И очень ясно в голове.
Дверь хлопнула. Витя вернулся. Гремя сапогами (он что, и сапоги байкерские купил?), прошел в коридор.
— Лен, ну ты чего обиделась-то? — голос уже не такой бравый. Видимо, дошло, что перегнул. — Ну погорячился я с "клушей". Прости. Но мотоцикл — это реально тема! Ты привыкнешь. Я тебя научу...
Он зашел в спальню. Увидел чемодан.
Замер.
— Это че? — спросил тупо. — Мы на море едем?
— Ты едешь, Витя.
— Куда?
— В новую жизнь. С ветром в лицо. С драйвом.
Я застегнула молнию. Чемодан распух, но закрылся.
— В смысле? — он снял шлем, волосы прилипли ко лбу, вид глупый и растерянный. — Лен, ты гонишь? Из-за железки?
— Из-за наглости, Витя. И из-за тупости.
Я поставила чемодан на колеса и толкнула к нему.
— Квартира чья?
— Ну... Твоя. От родителей.
— Правильно. А деньги чьи были?
— Общие! — взвизгнул он. — Семейный бюджет!
— Общие, — кивнула я. — Только зарабатывала их в основном я. Пока ты два года "искал себя" и работал охранником сутки через трое за копейки. Я тянула. Я копила. Я отказывала себе во всем.
— Ну я же тоже вкладывал! — начал он оправдываться. — Я продукты покупал!
— Продукты ты ел, Витя. А сбережения — это был наш договор. Цель. Ты эту цель предал. Ты купил себе игрушку. Единолично. Без совещания. Поставил меня перед фактом.
— Да продам я его, если ты такая истеричка! — заорал он. — Верну деньги!
— Нет, Витя. — Я подошла к нему вплотную. — Ты его уже купил. Он теперь б/у. Ты потерял на выезде из салона процентов тридцать стоимости. Ты уже профукал двести тысяч моих денег. Просто так. За один день.
— Лен, ну давай поговорим...
— Не о чем говорить. Ты хотел свободы? Бери. Полная свобода. Никаких грядок. Никаких кастрюль. Никакой "скучной клуши". Живи, кайфуй.
Я выкатила чемодан в прихожую. Открыла входную дверь.
— Выметайся.
— Ты не имеешь права! — он уперся руками в косяк. — Я тут прописан!
— Временно, Витя. Регистрация закончилась месяц назад, помнишь? Я забыла продлить. А теперь и не продлю.
Он побледнел. Вспомнил.
— Ленка... Куда я пойду? К матери? В однушку? С мотоциклом?
— А это твои проблемы. У тебя же "сто лошадей". Доедешь с ветерком.
— Ты... Ты тварь! — выплюнул он. Лицо перекосило злобой. — Меркантильная баба! Тебе только деньги нужны! Я к тебе с душой, а ты... Да кому ты нужна в сорок восемь лет? Одна останешься! С кошками!
— Лучше с кошками, чем с крысой, которая у семьи ворует.
Я выставила чемодан на лестничную площадку.
— Шлем не забудь. А то голову простудишь. Там мозгов и так мало осталось.
Он схватил шлем. Хотел что-то еще сказать, замахнулся даже словесно, но посмотрел мне в глаза — и заткнулся.
Потому что в моих глазах не было страха. Там было такое бешенство, что он, видимо, понял: сейчас и сковородкой прилететь может.
Он вышел.
Я захлопнула дверь.
Щелкнула замком. Два раза.
Накинула цепочку.
Потом сползла по двери на пол.
Тишина.
В квартире пахнет борщом и его дурацким одеколоном.
Встала. Открыла окна настежь. Пусть выветривается. Всё пусть выветривается. Пятнадцать лет брака. Обещания. Планы.
Взяла телефон. Зашла в приложение банка.
На карте — три тысячи рублей до зарплаты.
Сберегательный счет обнулен. Закрыт.
Ничего.
Я работаю. Я здоровая. Руки-ноги есть.
А Витя...
Я подошла к окну.
Он стоял внизу, возле своего мотоцикла. Чемодан рядом. Пытался пристроить огромный баул на узкое сиденье. Чемодан падал. Витя пинал его ногой, матерился.
Потом начал звонить кому-то. Наверное, маме. Или друзьям-байкерам, которые его подначивали.
Пошел дождь.
Мелкий, противный осенний дождь.
Хром на мотоцикле сразу потускнел. Кожаное сиденье намокло. Витя стоял в своей модной курточке, жался, мок.
А мне его не жалко.
Вот честно — ни капельки.
Я закрыла окно.
Налила себе чаю. С малиной.
Достала из заначки шоколадку, которую берегла "на черный день".
День, конечно, черный. Но зато теперь я точно знаю: больше никто не будет красть мою жизнь.
Завтра сменю замки.
А на дачу... На дачу я и на электричке доеду. Зато без нервов. И без пассажира, который сидит на шее и ножки свесил.
А вы, девочки, как считаете? Правильно я поступила или надо было дать мужику шанс наиграться? Всё-таки мечта у человека была... Пишите в комментариях, обсудим!