Олеся в последний раз оглядела палату, в которой провела столько времени. Всего три недели назад ее привезли в отделение трансплантации почти без сознания, едва живую. А сейчас она уходила отсюда здоровой. Ну, почти здоровой. С чужим сердцем в груди.
- Олеся Николаевна, - напутствовал ее лечащий врач, - выписка это еще не конец истории. Наблюдаться у нас вы будете минимум год. И только если я убедюсь, что сердце прижилось, постепенно разрешу вам переходить к более активной жизни.
- Так долго... - грустно вздохнула Олеся.
- А вы как думали, - Владимир Сергеевич строго посмотрел на пациентку. - Угроза острого клеточного отторжения никуда не делась. Статистика весьма печальная: от двадцати до сорока процентов пациентов снова попадают на операционный стол именно из-за отторжения пересаженного органа. Я ведь говорил вам об этом перед операцией.
- Говорили...
- И повторяю не для того, чтобы напугать, а чтобы удержать от необдуманных поступков и лишних эмоций. Вам сейчас нужен покой. Покой и еще раз покой. И только положительные впечатления.
- Я постараюсь, - Олеся слабо улыбнулась.
- Вот и умница, - голос доктора потеплел, в глазах мелькнули добрые огоньки. - График посещений, назначения, рекомендации вы получили. Берегите себя.
- Благодарю вас. За все, что вы для меня сделали.
Олеся медленно вышла к лифтам. Лифт, конечно, был, но она по-прежнему боялась давать сердцу лишнюю нагрузку.
- Спускаться все-таки не подниматься, - решила она вслух и осторожно направилась по лестнице вниз, на первый этаж.
В холле ее ждали родители и муж. На крыльце больницы Олеся на мгновение задержалась и глубоко вдохнула. Свежий майский воздух наполнил легкие, голова чуть закружилась.
- Господи, как хорошо, - прошептала она и машинально провела ладонью по груди в том месте, где билось сердце незнакомого ей человека.
Олеся Николаевна Москворцова в свои тридцать два года жила с больным сердцем практически с детства. Ее лечили, успокаивая родителей, что со временем девочка перерастет болезнь и та отступит. Но годы шли, Олеся давно вышла из подросткового возраста, а диагноз никуда не исчез.
После школы она поступила в педагогический университет, успешно закончила его и получила диплом учителя английского языка. На втором курсе, на одной из студенческих вечеринок, она познакомилась со Станиславом. Он учился на программиста и строил грандиозные планы.
- За айтишниками будущее, - говорил он Олесе. - Это ниша с огромным потенциалом, и я намерен этот потенциал использовать.
Когда Олеся училась на последнем курсе, они поженились. К тому времени Стас уже начал собственный бизнес, и дело у него шло на редкость успешно. После свадьбы решили жить отдельно, на съемной квартире.
- Мы уже можем себе это позволить, - уверял он и своих родителей, и Олесиных. - Все идет нормально, доходы позволяют оплачивать и жилье, и все остальное.
Окончив университет, Олеся пошла работать в школу. Стас был категорически против.
- Ты вообще представляешь, какая там эмоциональная нагрузка, - уговаривал он жену. - С твоим сердцем волноваться нельзя совсем. Давай найдем тебе место переводчика в туристическом агентстве или в какой-нибудь фирме. Я поговорю с нужными людьми.
Олеся отвергала предложение за предложением.
- Стасик, ну пойми, - мягко повторяла она. - Я детей люблю. И никакой другой работы не хочу.
Пришлось ему сдаться.
Время шло. Молодые перебрались в собственный дом за городом, красивый, светлый, окруженный хвойным лесом. Олеся чувствовала себя там удивительно спокойно. Она была почти счастлива. Почти - потому что своих детей у них не было. Болезнь прогрессировала, и врачи строго запретили ей беременеть.
- Послушай, - успокаивал Стас, - миллионы семей живут счастливо без детей. Будем жить и мы.
И они жили, целиком уходя в работу. Стас расширял бизнес, осваивал новые направления, а Олеся, пытаясь компенсировать отсутствие собственных детей, все свободное от уроков время отдавалась ученикам.
Болезнь напомнила о себе внезапно. Приступ случился прямо на уроке. Скорую вызвали мгновенно, и Олесю увезли в больницу. Прогнозы оказались неутешительными: требовалась трансплантация сердца.
Владимир Сергеевич внимательно смотрел на Станислава и понимал, что тот не до конца осознает масштаб беды.
- А почему так срочно? - наконец заговорил муж. - Сколько вообще времени у нас есть? Дело в том, что мне нужно лететь в Китай, подписывать важный контракт. По протоколу Олеся должна была лететь со мной, ее отсутствие и так может плохо повлиять на переговоры. Но если я вообще откажусь, сделка сорвется.
- Ни о каких перелетах речи быть не может, - холодно ответил Владимир Сергеевич. - Такая нагрузка для нее смертельна. Вам придется лететь одному. А Олеся Николаевна останется у нас под наблюдением.
Стас улетел, на прощание пообещав вернуться как можно скорее и сделать все, чтобы найти донора.
- Не отчаивайся, все будет хорошо, - сказал он, поцеловал жену и почти бегом вышел из палаты.
Обещание он действительно сдержал: вернулся через несколько дней и старался поддерживать ее, когда Олеся падала духом. Он шутил, подбадривал, изображал уверенность в благополучном исходе. Олеся была так благодарна ему за это, что поначалу даже не замечала, как сильно Стас изменился после командировки. Точнее, замечала, но списывала все на его волнение за ее здоровье и нервное напряжение из-за поисков донора.
Состояние тем временем ухудшалось. Повторные госпитализации помогали лишь ненадолго. Пересадка становилась вопросом жизни и смерти, а подходящего сердца все не находилось. Появлялись какие-то варианты, но полной совместимости ни с одним донором не было.
Олеся мысленно уже прощалась с родными и готовилась к завершению пути, когда произошло почти невероятное.
- Олеся Николаевна, - доктор едва сдерживал волнение, - у нас есть сердце, по всем жизненно важным показателям у вас со стопроцентной совместимостью. Будем пересаживать.
- Когда? - Олеся была так вымотана ожиданием, что даже радоваться по-настоящему не могла.
- Сейчас, моя хорошая. Сердце уже в операционной, ждет свою новую хозяйку.
Она слабо улыбнулась. Олеся не сомневалась: это Стас сдержал слово и каким-то чудом нашел для нее донора.
Операция длилась несколько часов. Трансплантация прошла успешно, и с каждым днем Олеся чувствовала себя все лучше. В итоге она провела в больнице три недели. Накануне выписки зашла в кабинет Владимира Сергеевича.
- Скажите, чье сердце мне пересадили? - тихо спросила она.
- А это так важно? - врач внимательно посмотрел на нее.
- Для меня - очень.
- Молодая женщина. Погибла в автокатастрофе. Ее по чистой случайности привезли именно к нам - наша клиника оказалась ближе всего к месту аварии.
Олеся тревожно вскинула взгляд.
- Нет-нет, не волнуйтесь, - сразу понял ее мысли врач. - У нас во всех операционных и реанимационных палатах стоят камеры видеонаблюдения. Записи сохранились. Ее до последнего пытались спасти, но травмы были слишком тяжелыми, она умерла на операционном столе. Разрешение на трансплантацию дала ее мама.
Олеся несколько секунд сидела с закрытыми глазами, пытаясь принять услышанное. Доктор не торопил ее: он прекрасно понимал, как непросто человеку смириться с мыслью, что в нем бьется чужое сердце, да еще сердце погибшей женщины.
Наконец она спросила:
- Дайте мне, пожалуйста, адрес ее матери.
- Не могу, - покачал головой врач. - Инструкция запрещает.
- Почему? Операция уже сделана, назад ничего не вернуть.
- Не могу, - упрямо повторил он. - В том числе по этическим причинам.
- Скажите, - Олеся заметно волновалась, - какие именно этические нормы я нарушу, если приеду и поклонюсь женщине, которая позволила взять сердце своей дочери и этим спасла мне жизнь? Во мне сейчас бьется сердце ее ребенка. Не почка, не печень, не селезенка - сердце. Живое, здоровое. Я не из любопытства прошу. Я чувствую, что должна быть там.
Владимир Сергеевич попытался возразить, но Олеся была настолько искренна и убедительна, что в конце концов он сдался.
Когда Стас узнал о ее намерении поехать по этому адресу, он неожиданно жестко высмеял ее.
- Да радоваться тебе надо, что живой осталась, а не чужую семью искать, - бросил он. - Подумала бы лучше о себе.
Олеся смотрела на мужа и не узнавалась. Добрый, внимательный, отзывчивый Стас словно исчез. Перед ней сидел холодный эгоистичный человек, не стесняющийся откровенно потребительского отношения к произошедшему.
- Знаешь, каждый имеет право на свое мнение, - спокойно ответила она. - И я тоже. Нравится тебе или нет, но я найду семью этой женщины. В конце концов, это мой долг.
Стас только фыркнул, давая понять, что ему совершенно все равно, чем она занимается.
Адрес указывал на поселок, до которого было удобнее всего добираться электричкой. Олеся сначала думала поехать на машине, но передумала. Во-первых, она не знала местности и рисковала заблудиться на проселочных дорогах. Во-вторых, можно было застрять в пробке и потерять уйму времени. Она положила в сумку лекарства, бутылку воды и поехала на вокзал.
Найти нужный дом оказалось непросто. Наконец она остановилась у старого, перекошенного от времени домишки, толкнула калитку и постучала. Дверь распахнулась, и на крыльцо высыпали трое детей. С любопытством уставились на незнакомку.
Олеся не ожидала такой картины и растерялась. В этот момент из-за их спин раздался женский голос:
- Здравствуйте. Вы кого-то ищете?
Только тогда Олеся заметила пожилую невысокую женщину, стоявшую за детьми. Худенькая, сгорбленная, с глазами, полными застывшей боли и невысказанных слез.
Олеся вдруг с ужасом поняла: сердце принадлежало женщине, у которой остались трое детей. От этой догадки ее бросило в жар. Слова застряли в горле. Четыре пары глаз внимательно смотрели на нее.
Наконец, собравшись с духом, она произнесла:
- Здравствуйте. Сердце Светланы... сейчас во мне.
Повисло тяжелое молчание, которое казалось бесконечным. Пожилая женщина посторонилась, увлекая детей за собой.
- Проходите в дом. На пороге долго не постоишь.
Олеся вошла следом.
Внутри было видно: живут скромно, без лишнего. У нее вдруг сжалось сердце, на лбу выступила холодная испарина. Она извинилась, достала из сумки таблетки, выпила и прикрыла глаза. Казалось, что сердце погибшей женщины сбилось с ритма - будто почувствовало рядом своих.
Пожилая женщина смотрела на нее с явным состраданием. Постепенно боль отступила.
- Меня зовут Олеся, - первой нарушила тишину гостья.
- А меня Ирина Петровна, - женщина говорила тихо и медленно, словно заново проживая каждое слово. - Светочка мне была неродная. Своих детей у меня не было. Только Светлана, падчерица. Но любила я ее как родную. И она меня мамой звала. Родная мать у нее в родах умерла. С отцом ее мы сошлись, когда Свете годик был. Я ее удочерила, растила, ни в чем не лишала. И она мне платой была - добром да дочерней любовью.
Ирина Петровна замолчала, закрыв лицо руками. Олеся боялась шелохнуться, лишь бы не прервать этот болезненный поток воспоминаний. Она понимала: женщине нужно выговориться, выпустить наружу накопившуюся боль.
Наконец снова раздался ее голос:
- Когда Светланка в третий класс пошла, муж к другой ушел. Городскую встретил, с ней и уехал. А дочка со мной осталась. Наотрез отказалась с ним ехать. Он сперва пытался связь поддерживать, звонил, приезжал с гостинцами. А она слышать о нем не желала. Года два так метался, потом перестал. Деньги только исправно переводил, чтобы дочка ни в чем не нуждалась. Да его понять можно: кому охота лбом в закрытую дверь биться. Тем более у той женщины от него сначала один ребенок родился, потом второй. Он туда и ушел с головой. Но деньги, пока Света училась и диплом получала, отправлял исправно. Перестал, когда она работать начала, да замуж вышла.
- Это ее дети? - тихо спросила Олеся, кивая в сторону комнаты, куда Ирина Петровна увела ребят.
Та тяжело вздохнула.
- Их. А отец... Разошлись, когда младшему два года исполнилось. В город подался. Сказывали, другая у него появилась. Больше я о нем ничего не знаю. Света с детьми со мной осталась. Я как могла помогала. Жили на ее зарплату да на мою пенсию. Теперь вот я одна у них осталась.
Снова повисла тишина. На этот раз ее нарушила Олеся:
- Ирина Петровна, я перед вами в неоплатном долгу. Спасибо, что позволили отдать ее сердце.
С этими словами она соскользнула со стула и встала на колени перед женщиной.
- Ты что, дочка, - Ирина Петровна подскочила, подхватила ее под руки и осторожно усадила обратно. - Удумала, на колени тут падать...
- Ради этого я сюда и приехала, - упрямо проговорила Олеся. - Вы подарили мне вторую жизнь.
- Не я, дочка, - тяжело вздохнула Ирина Петровна. - Это ее решение было. Я только последнюю волю Светочки исполнила.
Она ненадолго замолчала, а потом продолжила:
- В такси она работала. Целый день за рулем. Тяжелая работа. Сколько я ее уговаривала найти что попроще, ну, что для женщин полегче. А она свое: в селе по диплому работы нет, а в такси платят неплохо, детей поднимать надо.
Ирина Петровна на секунду зажмурилась.
- В тот день, когда авария случилась, словно предчувствовала что-то. Утром встала сама не своя. Я ей: что с тобой, дочка? А она говорит: сон плохой приснился, никак из головы не идет. Детей перед уходом обнимала, целовала, будто навсегда прощалась. Я места себе не находила, вышла проводить. На крыльце она меня крепко обняла и вдруг просит: если, говорит, со мной что случится, дай согласие на пересадку моих органов. Вдруг кому жизнь спасут. И смотрит прямо в глаза, долго так. А у меня ком в горле, только кивнуть смогла. Она поняла, еще раз обняла и ушла.
Ирина Петровна перевела дух.
- Перед обедом с работы позвонили: так и так, такси в аварию попало, Света в тяжелом состоянии в больнице. Машину за мной прислали. Ехала, а в голове только ее слова и то, как утром детей обнимала. Уже по дороге почувствовала: потеряю я дочку. Так и вышло. Приехала, ей операцию делали. Села у операционной. Сама себя слушаю и вдруг внутри все оборвалось, холодно стало. Я все поняла. Потом врач вышел, что-то говорил, не помню. В себя уже у него в кабинете пришла. Нашатырем пахнет, на руке след от укола. Когда туман в голове рассеялся, вспомнила ее просьбу и сказала врачу: если есть кому нужны ее органы, я согласие даю. Тут как раз другие доктора зашли. Сначала не поверили, а потом так обрадовались. Тебе вот сердце досталось, парнишке-студенту почка, еще одну отправили спецрейсом в другой город. Это я уже потом узнала, тогда мне было не до подробностей.
Олеся слушала, и по щекам у нее катились горячие слезы. Сердце сжималось от боли и одновременно наполнялось странным облегчением: решение Светланы было осознанным, продуманным, не случайным порывом.
- Ирина Петровна, - наконец сказала она, - я понимаю, что не смогу заменить Светлану. Но знаю точно: я никогда вас не забуду. Так получилось, что у меня с мужем нет детей. Вернее, не было до сегодняшнего дня. Теперь их трое. Я беру на себя заботу о них, в память о их маме, подарившей мне жизнь.
Произнеся это, она почувствовала удивительное тепло в груди. Казалось, сердце забилось ровнее и спокойнее.
Ирина Петровна не ответила сразу. Долго смотрела на Олесю, наконец сказала, с трудом удерживая слезы:
- Я, дочка, больше всего боюсь умереть раньше, чем поставлю внуков на ноги. Поэтому от помощи не откажусь. Но только не думай, будто ты должна. Просто я понимаю: одной мне троих не вытянуть.
Они долго разговаривали. Ирина Петровна рассказывала о детях, о том, какие у кого проблемы. Больше всего ее тревожил Витя.
- В школе у него совсем плохо, - вздыхала она. - Учебный год почти кончился, а двоек уйма. Учителя говорят, на педсовете будут решать, отправить его в интернат, раз не успевает. А я, мол, пожилой человек, справиться с ним не могу.
- Знаете, - сказала Олеся, - это не самая страшная проблема. Я сейчас на больничном, буду с Витей заниматься. Выучим правила, научимся писать грамотно. Я учитель, правда английского, но с русским тоже справлюсь.
- Ой, дочка, может, не стоит? - забеспокоилась Ирина Петровна. - Ты ведь только из больницы, тебе нельзя напрягаться. А вдруг снова плохо станет?
- Все будет хорошо. Я сама переговорю с директором, попрошу, чтобы Витю никуда не отправляли. Пусть оставят в школе, а если нужно, организуют ему дополнительный год обучения. Мне несложно.
- Да ты ж такую операцию перенесла...
- Ирина Петровна, во мне теперь бьется материнское сердце. И оно, даже оказавшись в чужом теле, не перестало любить своих детей. Я это чувствую.
Олеся слово сдержала. Не проходило и дня, чтобы она не заезжала в деревню. Постепенно дети привыкли к ней, потянулись. Со старшим они разбирали правила русского, писали диктанты. На занятиях по английскому играли, и в игре мальчик сам не замечал, как запоминает новые слова и грамматику, учится бегло читать и говорить.
Удивительно, но Олеся ни разу не почувствовала себя плохо рядом с ребятами. Она ни на секунду не воспринимала их как чужих, напротив - от общения с ними на душе становилось особенно светло.
- А ведь правда, - думала она, возвращаясь вечером домой, - материнское сердце любит детей, даже если живет в другом человеке.
Но если в доме Ирины Петровны она чувствовала себя спокойно и уютно, то в собственной семье все шло далеко не гладко. Стас, на поддержку которого она так рассчитывала, встретил ее инициативу едва ли не враждебно. Он не просто с прохладцей отнесся к ее помощи сиротам, а резко, грубо высмеивал.
- Ну и дура ты все-таки, - однажды выкрикнул он, когда Олеся в очередной раз пыталась объяснить, почему не может бросить детей. - Там, в могиле, той тетке вообще все равно, ходишь ты к ее детям или нет. Зато ты вбила себе в голову эту чушь про материнское сердце. Ты хоть знаешь, что такое быть матерью? Ты, которая ни разу не рожала, но уже умничаешь и красуешься.
В тот вечер он наговорил ей столько грязных, обидных слов, сколько Олеся не слышала за всю свою жизнь. Высказав все, что думал, оделся и с размаху хлопнул дверью.
Она осталась одна. Долго сидела в тишине. Мыслей не было, слез тоже. Внутри была только глубокая, вязкая пустота. Точнее, снаружи все будто опустело, а внутри, наоборот, сохранялось ощущение тепла и спокойствия. Может, поэтому ее и не ранили до глубины души слова мужа.
- А ведь ты, Света, изменила меня, - первой фразой, когда она наконец вышла из оцепенения, стали обращенные к невидимой собеседнице слова.
Олеся подошла к зеркалу, внимательно вгляделась в свое отражение. Снаружи она вроде бы осталась прежней, разве что взгляд стал мягче и светлее. А вот внутри словно вместе с сердцем Светланы поселилась частичка ее души.
Стас домой в ту ночь не вернулся.
Командировка в Китай, как оказалось, изменила его жизнь куда сильнее, чем он признавался. Тогда он улетел не один. Вместо жены его сопровождала секретарь, и домой они вернулись уже любовниками. Новые чувства кружили голову, затмевали все остальное. О жене и ее болезни Станислав почти не думал. Возможность того, что Олеся может умереть, не пугала его: он был уверен, что уже нашел ей замену.
В тот вечер он вновь ушел к Алине. Утром появился дома, как ни в чем не бывало, переоделся, взял какие-то документы и уехал в офис. Ни извинений, ни попытки поговорить. Олеся не понимала такого поведения, оно задевало, но изменить ничего не могла. До него просто невозможно было достучаться.
Май пролетел в заботах и хлопотах. Ее усилия не пропали зря: Витя сумел подтянуть оценки, его допустили к переводным экзаменам. Ирина Петровна радовалась, кажется, даже больше самого внука.
- Олесенька, ты даже не представляешь, что для нас сделала, - шептала она, вытирая слезы. - Ох, не зря тебе сердце Светки досталось, ты прямо наша спасительница.
Завершение учебного года и маленькую Витину победу отметили семейным чаепитием с большим вкусным тортом.
Казалось бы, жизнь понемногу входила в новое русло. Но именно в этот момент на их головы свалилась новая беда. Звали ее Егор Найденов - тот самый отец, который когда-то бросил семью и долгие годы о детях не вспоминал.
Он объявился в начале июня. Ирина Петровна занималась хозяйством во дворе, а Олеся в комнате занималась с детьми. Витя не упускал случая подтянуть английский, Маша должна была осенью идти в первый класс, и Олеся учила ее буквам и чтению по слогам. Младший Мишутка, которому до школы было еще рано, старательно выводил каракули в альбоме, высунув от усердия язык.
- А чего это папку никто не встречает, - раздался во дворе громкий, нарочито веселый голос.
Дети удивленно посмотрели на Олесю. Она подошла к окну. Посреди двора стоял незнакомый мужчина выше среднего роста, в камуфляже. Коротко стриженные волосы с проседью, двухдневная щетина, какая-то внутренняя неустроенность во всем облике. Новенький кроссовер у калитки резко контрастировал с его манерой держаться.
Мужчина уже направился к дому, как дорогу ему преградила Ирина Петровна.
- Это какая нелегкая тебя принесла, - встретила она его без тени гостеприимства.
- Да вот узнал, что дети без матери остались, - ответил он. - Чтобы в детдом их не определили, решил забрать. Сам воспитывать буду. Я им, между прочим, отец.
- Ишь ты, решальщик нашелся, - язвительно усмехнулась она. - Позволь спросить, где ж тебя все эти годы носило, папаша? Что-то не очень ты о детях вспоминал. Не переживал, как растут, не думал, что им отец нужен. А теперь вдруг озаботился. С чего бы это?
Олеся видела, как она буквально наступала на бывшего зятя, а тот, явно не ожидавший такого приема, пятился к калитке, за которой стояла машина.
- Ну и что скажешь? - не отступала Ирина Петровна.
- А что говорить, - буркнул он. - Я их отец, имею полное право забрать детей в любой момент.
Олеся оставила детей в комнате и вышла на веранду. Чем дольше она слушала этот разговор, тем сильнее крепло ощущение: мужчина появился здесь не просто так. Он совсем не был похож на человека, у которого проснулись отцовские чувства. В его поступке явно было что-то расчетливое.
Она привычно начала разбирать ситуацию по пунктам. По закону, если один родитель воспитывает троих детей, он считается многодетным. Значит, имеет право на определенные льготы, пособия и смягчение наказания в случае чего. Олеся еще раз внимательно посмотрела на машину и одежду гостя.
- Если судить по машине и прикиду, льготы и пособия тебе явно не нужны, - пробормотала она себе под нос. - Остаются снисхождения.
Она перебирала варианты почти вслух - у нее была такая привычка, когда приходилось принимать важное решение. Снисхождение можно получить где? В полиции, в суде, в налоговой, в прокуратуре... Там, где рассматривают дела и выносят приговоры. Значит, Егор был уверен, что статус многодетного отца ему пригодится именно там.
На следующий визит он приехал уже не один, а с участковым и представителями органов опеки. Напрасно Ирина Петровна доказывала, что после развода Егор детьми не интересовался, не помогал, стал для них чужим. Ей сочувственно кивали, но отвечали одно и то же:
- Все так. Но по закону он их отец. Имеет право забрать детей.
Ребят, несмотря на слезы и отчаянные протесты, насильно усадили в машину и увезли.
Вернувшись в город, Олеся попыталась разыскать их. Обратиться в опеку смысла не было - ей, постороннему человеку, никакой информации не дали бы. Через городскую справочную удалось получить список однофамильцев, но система выдала десятки Егоро́в Найденовых. Оставалось либо объезжать все адреса, либо искать другой путь.
Шанс подвернулся неожиданно. В один из вечеров Стас работал в гостиной за ноутбуком, где хранилась вся документация компании. По тому, как он был погружен в цифры и файлы, Олеся поняла: сегодня он никуда уходить не собирается. Чтобы не мешать, она устроилась в кресле с детективом, и увлеклась сюжетом настолько, что вздрогнула, когда зазвонил телефон мужа.
Стас взглянул на экран, ответил, быстро выслушал собеседника и коротко бросил:
- Сейчас буду.
- Ты куда? - без особой надежды спросила Олеся.
- По работе. Срочно, - неожиданно спокойно ответил он.
Под этим спокойствием легко читалось беспокойство, почти тревога. Он торопливо оделся и выскочил из дома. Олеся подошла к окну и увидела, как он почти бегом бежит к машине. Проводив его взглядом, она обернулась и заметила: ноутбук остался включенным.
Обычно Олеся не заглядывала ни в его телефон, ни в компьютер. Но сейчас, поддавшись странному внутреннему толчку, подошла и нажала клавишу. На экране высветился документ, с которым Стас работал. Она присела и стала вчитываться. Потом открыла общий список файлов. Папка за папкой, строка за строкой. Для того, чтобы понять: муж ведет двойную бухгалтерию, не требовалось быть финансовым гением.
Следующая часть рассказа: