Идеальный брак рухнул в тот момент, когда на пороге нашей двушки появилась его мама с тремя чемоданами и клеткой с попугаем. Я думала, мы семья, а оказалось — я просто временный персонал по обслуживанию их величества.
***
— Леночка, ну что ты встала как истукан? Принимай пальто! И аккуратнее, это кашемир, а не твоя синтетика с рынка!
Свекровь, Тамара Павловна, вплыла в мою прихожую, как ледокол «Арктика» в замерзший порт. Следом, сгибаясь под тяжестью огромных баулов, плелся мой муж, Антон.
— Мама, давай я сам повешу, — пропыхтел он, пытаясь не уронить клетку с попугаем, который истошно вопил: «Дурак! Дурак!»
— Нет уж! Пусть невестка поухаживает. В конце концов, я к вам не с пустыми руками, а с гостинцами. Там варенье, соленья... Банки, Антон, не разбей!
Я стояла, прижавшись спиной к обоям, которые мы клеили с Антоном всего месяц назад. Руки дрожали.
— Тамара Павловна, — голос мой предательски сорвался. — А почему... почему с вещами? Мы же договаривались, что вы приедете на выходные, помочь выбрать шторы.
Свекровь замерла. Медленно, театрально развернулась ко мне, поправляя пышную прическу, залитую лаком так, что ей можно было гвозди забивать.
— На выходные? — она ядовито рассмеялась, глядя на сына. — Антоша, ты что, не сказал жене?
Я перевела взгляд на мужа. Он старательно отводил глаза, делая вид, что очень занят развязыванием шнурков.
— Антон? — в моем голосе зазвенела сталь. — О чем ты мне не сказал?
Он выпрямился, красный как рак, и буркнул:
— Лен, ну... У мамы там ремонт. Глобальный. Трубы меняют, полы вскрывают. Жить невозможно. Она у нас поживет. Немного.
— Немного — это сколько? — я чувствовала, как внутри закипает бешенство.
— Ой, да что ты торгуешься, как на базаре! — фыркнула свекровь, проходя в кухню в обуви. — Месяц, может два. Пока бригадир не закончит. И вообще, Лена, поставь чайник. Я с дороги, у меня давление!
Она плюхнулась на мой любимый стул, и тот жалобно скрипнул.
— Два месяца?! — я кинулась за Антоном в спальню. — Ты в своем уме? У нас однушка, переделанная в двушку! Стены картонные! Куда мы ее положим?
— На диван в гостиной, — шикнул муж, закрывая дверь. — Тише ты! Мама услышит. Лен, ну потерпи. Это же мама. Ей деваться некуда.
— В гостиницу! В санаторий! Снять квартиру! У нее пенсия хорошая, плюс ты помогаешь!
— Не начинай, — он поморщился, как от зубной боли. — Она пожилой человек, ей уход нужен. И общение.
— Общение? — я истерически хохотнула. — Она меня ненавидит с первой встречи! Помнишь, что она сказала на свадьбе? «Могла бы и получше платье выбрать, раз уж фигурой не вышла».
— Она пошутила! — Антон начал злиться. — Вечно ты все принимаешь в штыки. Ленка, будь человеком. Я тебя прошу.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стояла Тамара Павловна с поджатыми губами.
— Шушукаетесь? Кости мне перемываете? — она картинно схватилась за сердце. — Вот она, благодарность. Я сына вырастила, ночей не спала, а теперь мне и угла в его доме нет?
— Мама, ну что ты, — Антон бросился к ней. — Лена просто... Лена просто волнуется, что тебе будет неудобно.
— Мне будет удобно, если меня будут уважать! — отрезала она, сверля меня взглядом. — И кстати, Лена, у тебя на кухне бардак. Чашки немытые, на столе крошки. Я такого не потерплю.
Я открыла рот, чтобы ответить, но Антон сжал мою руку так, что стало больно. В его глазах была мольба.
«Ладно, — подумала я. — Два месяца. Я выдержу. Ради семьи».
Как же я ошибалась. Это было только начало ада.
***
Первая неделя прошла в режиме холодной войны. Тамара Павловна оккупировала кухню. Мои баночки со специями были переставлены («стояли не по фен-шую»), сковородки вычищены металлической губкой до царапин («нагар вековой!»), а мои диетические йогурты выброшены.
— Лена! — раздался крик из кухни в семь утра в субботу.
Я подскочила в кровати. Антон только перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.
— Лена, иди сюда немедленно!
Я накинула халат и поплелась на кухню. Свекровь стояла посреди комнаты, держа в руках пакет с мусором, который я приготовила с вечера.
— Это что такое? — она брезгливо потрясла пакетом.
— Мусор, Тамара Павловна. Я собиралась вынести, когда пойду в магазин.
— Ты посмотри, что внутри! Картофельные очистки! В общем ведре!
— А где им быть? — я искренне не понимала претензии.
— Очистки надо складывать отдельно! В газетку! И сразу выносить, иначе заведутся мошки! Ты что, неряха? Мать тебя ничему не учила?
Меня кольнуло. Мама умерла три года назад, и эта тема была для меня табу.
— Не смейте трогать мою маму, — тихо сказала я.
— А ты мне не тычь! И голос не повышай! — взвизгнула свекровь. — Антон! Антон, иди сюда! Твоя жена меня оскорбляет!
Антон пришлепал на кухню, заспанный и лохматый.
— Что случилось?
— Она орет на меня! Я ей дельный совет дала, как хозяйство вести, а она огрызается! — Тамара Павловна пустила слезу. — Я же как лучше хочу. Я же для вас стараюсь.
— Лен, ну извинись, — буркнул муж.
— За что?! — я смотрела на него во все глаза. — За то, что я мусор выкидываю в мусорное ведро?
— Лен, маме виднее, у нее опыт, — он зевнул. — Сделай, как она просит. Трудно, что ли?
Я швырнула пакет обратно в ведро.
— Знаешь что, Антон? Сам разбирайся со своими очистками.
Я ушла в ванную, включила воду и разрыдалась. Было обидно не из-за мусора. Было обидно, что муж, мой защитник, человек, с которым мы пуд соли съели, мгновенно превратился в маменькиного сынка.
Вечером я вернулась с работы позже обычного. Задержалась специально, чтобы не видеть их. Дома пахло жареной рыбой — запах, который я не переносила.
— О, явилась, — прокомментировала свекровь, сидя перед телевизором с тарелкой. — А мы уж поели. Антоша добавки просил. Говорит, сто лет нормальной еды не видел, все твои полуфабрикаты да салатики.
Антон сидел рядом, сытый и довольный.
— Привет, Лен. Мама карпа пожарила. Будешь?
— Ты же знаешь, у меня аллергия на речную рыбу, — процедила я.
— Ой, подумаешь, цаца какая! — всплеснула руками Тамара Павловна. — Аллергия у нее. Это все от нервов и безделья. В наше время никаких аллергий не было, ели что дают.
Я молча прошла в спальню. На моей прикроватной тумбочке не было моей книги. И крема для рук. Зато стояла икона и какая-то старая ваза.
— Антон! — я вылетела обратно. — Где мои вещи?
— А, это мама порядок наводила, — он даже не обернулся. — Сказала, хлам убрала. Посмотри в коробке на балконе.
— Хлам?! Мои вещи — это хлам?!
— Леночка, не истери, — спокойно произнесла свекровь, не отрываясь от сериала. — Пылесборники это. Книги надо в библиотеке читать, а не пыль копить. А крем твой воняет химией, я его выкинула. Купишь детский, он полезнее.
Меня затрясло.
— Это мой дом! — закричала я. — Мои вещи! Моя жизнь! Кто вам дал право?!
— Твой дом? — Тамара Павловна медленно встала. — Деточка, ты ничего не попутала? Эту квартиру мы с отцом Антону покупали. Ты сюда пришла на все готовое. Голоштанная.
— Мы ипотеку платили вместе пять лет! — я задохнулась от возмущения. — Я вносила половину платежа!
— Ой, да что там твоя зарплата, — она махнула рукой. — Копейки. Основное — это Антошины деньги. Так что сиди и помалкивай. Хозяйка нашлась.
Я посмотрела на мужа.
— Антон? Ты молчишь? Скажи ей! Скажи, как я работала на двух работах, чтобы мы ремонт сделали! Скажи!
Антон уткнулся в телефон.
— Лен, давай не будем устраивать сцены. Мама просто расстроена ремонтом. Пойди, попей воды, успокойся.
В этот момент я поняла: меня здесь больше нет. Есть мебель, есть обслуживающий персонал, есть «голоштанная невестка», но Лены, любимой жены, больше нет.
***
На следующий день я решила сменить тактику. Скандалы не работали, Антон занимал позицию страуса, а свекровь питалась моей энергией, как вампир. Я решила стать идеальной. Приторно-сладкой.
— Доброе утро, Тамара Павловна! — пропела я, заходя на кухню. — Как спалось? Как ваш радикулит?
Свекровь подозрительно прищурилась. Она ожидала битвы, а я предлагала перемирие.
— Нормально, — буркнула она. — Чего такая веселая? На работе премию дали?
— Нет, просто поняла, что была неправа, — я налила ей чаю. — Вы ведь мама мужа, вы хотите добра. Давайте жить дружно.
— Ну, давно бы так, — она расслабилась, принимая чашку. — Умнеешь на глазах.
Всю неделю я была паинькой. Я молча убирала ее разбросанные вещи. Я кивала, когда она учила меня варить борщ (хотя мой был вкуснее). Я даже купила ей новые тапочки.
Но у меня был план.
В четверг я позвонила подруге, которая работала юристом.
— Маш, привет. Мне нужна консультация. По поводу раздела имущества. Да, все серьезно.
Вечером, когда Антон пришел с работы, я накрыла шикарный стол. Утка с яблоками, вино, свечи. Свекровь, конечно, сидела с нами.
— По какому поводу банкет? — спросил Антон, налегая на утку.
— Просто так, — улыбнулась я. — Хочу порадовать семью. Кстати, Тамара Павловна, как там ваш ремонт? Бригадир звонил?
Она поперхнулась вином.
— Э... Да, звонил. Там задержки. Материалы не подвезли. Еще месяц точно возиться будут.
— Ой, как жаль, — я сделала самое сочувствующее лицо. — А я вот сегодня проходила мимо вашего дома...
Повисла тишина. Свекровь побелела. Антон замер с вилкой у рта.
— Мимо моего дома? — переспросила она сиплым голосом.
— Да. И знаете, что странно? Окна открыты, свет горит. И никаких строительных лесов. И бригады не видно. Я даже к консьержке зашла, к тете Вале. Спросила, как там ремонт у Тамары Павловны.
— И что? — Антон напрягся.
— А ничего. Тетя Валя сказала, что никакого ремонта нет. Что вы, Тамара Павловна, просто сдали свою квартиру. Молодой паре.
Звон вилки, упавшей на тарелку, прозвучал как выстрел.
— Мама? — Антон повернулся к ней. — Это правда?
Свекровь покраснела, потом пошла пятнами.
— Ну и что?! — вдруг взвизгнула она. — Да! Сдала! Мне деньги нужны! Пенсия копеечная, лекарства дорогие! А вы жируете! Две комнаты на двоих, а мать копейки считает! Имею я право пожить у сына? Имею!
— Но зачем врать про ремонт? — тихо спросил Антон.
— Чтобы ты не ныл! Ты же подкаблучник, жену свою боишься! Скажи я правду, ты бы сразу: «Ой, Лена будет против!» А так — вынужденная мера!
— Тамара Павловна, — я говорила спокойно, но твердо. — Вы сдали свою квартиру в центре. Это минимум пятьдесят тысяч в месяц. Плюс ваша пенсия. Вы не бедствуете. Вы просто решили сэкономить за наш счет и попортить мне кровь.
— Замолчи! — она стукнула кулаком по столу. — Ты тут никто! Антон, ты слышишь, как она со мной разговаривает? Выгони ее!
Антон сидел, обхватив голову руками.
— Мам, зачем ты так... Мы бы помогли деньгами, если нужно. Зачем этот цирк?
— Какой цирк? Я к сыну приехала! Я мать! А эта... эта кукушка тебя против меня настраивает!
— Эта кукушка, — я встала, — пять лет выплачивала ипотеку за эту квартиру. И у меня есть все чеки. И если вы, Тамара Павловна, не покинете мой дом до завтрашнего вечера, я подаю на развод и раздел имущества. И поверьте, половина этой квартиры останется мне. А вам придется жить с сыном на его половине. Вдвоем.
— Ты не посмеешь! — задохнулась свекровь.
— Посмею. Антон, выбирай. Или завтра она съезжает, или я ухожу и мы встречаемся в суде.
Я вышла из кухни, оставив их вдвоем. Слышала, как свекровь начала рыдать, потом кричать, потом что-то разбилось. Но я уже не боялась. Я знала, что пути назад нет.
***
Утром я ушла на работу рано, не дожидаясь пробуждения домочадцев. Весь день телефон разрывался от звонков Антона, но я не брала трубку. Мне нужно было, чтобы он принял решение сам. Без моего давления, но с осознанием последствий.
Вернувшись домой в семь вечера, я увидела, что чемоданы Тамары Павловны стоят в коридоре. Сама она сидела на диване в пальто, с красными глазами. Клетка с попугаем была накрыта тряпкой.
Антон ходил из угла в угол.
— Лена, мы уходим, — сказал он глухо.
— Мы? — я вскинула брови.
— Да. Маме некуда идти. Квартиранты оплатили за три месяца вперед, договор жесткий, выселить их нельзя.
— И куда вы?
— К тетке в Подмосковье. На электричке полтора часа. Буду оттуда на работу ездить.
— Ты бросаешь меня? Из-за маминой жадности?
— Я не бросаю! — он сорвался на крик. — Я просто не могу выгнать мать на улицу! А ты... ты поставила ультиматум. Ты сама этого хотела.
— Я хотела жить спокойно в своем доме. Без лжи и скандалов.
— Ну вот и живи! — рявкнула свекровь, вставая. — Живи, радуйся! Отвоевала метры! Подавись ты своей квартирой! Антон, пошли!
Они вышли. Дверь захлопнулась. Я осталась одна в тишине. Попугай, которого они в суматохе забыли, вдруг проснулся под тряпкой и отчетливо произнес голосом свекрови: «Стерва!»
Я рассмеялась. И смеялась до тех пор, пока смех не перешел в слезы.
Прошла неделя. Антон не звонил. Я знала от общих знакомых, что им у тетки несладко. Дом старый, удобства на улице, тетка сама с характером. Но гордость не позволяла Антону вернуться.
А потом пришла повестка. Нет, не в суд. Извещение о заказном письме.
В письме было заявление Антона на развод.
«Значит, так, — подумала я. — Война так война».
Я наняла адвоката. Мы начали собирать документы. И тут выяснилось самое интересное. Оказывается, полгода назад Антон взял кредит. Большой. Под залог нашей машины, купленной в браке. Деньги ушли... на ремонт маминой квартиры. Того самого ремонта, которого якобы не было, но который на самом деле был сделан, чтобы сдать квартиру дороже.
Он врал мне все это время. Они оба врали.
Я сидела в офисе адвоката и смотрела на бумаги.
— Елена Сергеевна, — говорил адвокат, — ситуация выигрышная. Мы докажем, что деньги потрачены не на нужды семьи. Кредит останется на нем. Квартиру поделим. Машину... ну, с машиной сложнее, она в залоге.
— Делите все, — сказала я. — Мне от него ничего не нужно, кроме справедливости.
***
Развод был грязным. Свекровь приходила на заседания и устраивала концерты. Кричала, что я аферистка, что я приворожила ее сына, а теперь обдираю как липку. Судья делала ей замечания, приставы выводили из зала. Антон сидел, опустив голову, и молчал.
В перерыве я подошла к нему.
— Тебе не стыдно? — спросила я. — Просто скажи, тебе не стыдно?
Он поднял на меня глаза. В них была такая тоска, что мне на секунду стало его жаль.
— Лен, я запутался. Мама давила... Она говорила, что это инвестиция. Что мы сдадим ее квартиру, закроем кредит, накопим нам на расширение...
— И ты поверил? Женщине, которая называет меня «голоштанной»?
— Я хотел как лучше. Правда. Прости меня.
— Поздно, Антон. Ты сделал выбор, когда ушел с ней.
Нас развели. Квартиру присудили поделить пополам. Антон должен был выплатить мне компенсацию за мою долю, так как он хотел оставить квартиру себе (читай — маме).
Но денег у него не было. Кредит, съемное жилье (от тетки они сбежали через две недели), траты на маму...
И тут Тамара Павловна сделала ход конем. Она продала свою трешку.
Да-да. Ту самую, отремонтированную на наши деньги. Продала, чтобы выкупить мою долю в нашей квартире.
Я получила деньги. Хорошие деньги. Хватило на первый взнос в новостройке и на простенький ремонт.
Я переехала. Начала новую жизнь. Купила новые шторы, завела кота (не попугая!).
А через месяц мне позвонила бывшая соседка.
— Ленка, ты не поверишь, что у твоих-то творится!
— Что? — мне было уже все равно, но любопытство взяло верх.
— Тамарка-то, свекровь твоя, в вашей квартире теперь царица. Антона выселила на кухню, спит на раскладушке. А в спальне устроила себе будуар. Водит туда какого-то деда, «жениха». Попугай орет, музыка играет. А Антон ходит серый, как тень. Пьет, говорят.
Я положила трубку. Мне не было злорадно. Было пусто.
***
Прошел год. Я встретила мужчину. Спокойного, надежного. У него не было мамы-монстра, зато была дочь от первого брака, с которой мы подружились.
Однажды, выходя из супермаркета, я столкнулась с Тамарой Павловной.
Она изменилась. Осунулась, постарела. Пальто было то же, кашемировое, но уже потертое.
Она увидела меня и замерла.
— Лена?
— Здравствуйте, Тамара Павловна.
— Ты... ты хорошо выглядишь. Цветешь.
— Стараюсь. А вы как? Как Антон?
Она вдруг заплакала. Прямо там, у автоматических дверей, среди снующих людей с тележками.
— Нету Антона. Уехал он.
— Куда?
— На вахту. На север. Сказал, глаза мои видеть не хочет. Деньги шлет, а сам не звонит. Сменил номер.
— А жених ваш?
— Какой жених... Аферист оказался. Уговорил меня кредит взять на машину ему, да и сбежал. Теперь коллекторы звонят. Живу на хлебе и воде. Лена... — она схватила меня за рукав. — Леночка, может, ты поговоришь с ним? У тебя же есть связь? Скажи ему, пусть вернется. Я же мать... Я же одна...
Я смотрела на эту женщину, которая год назад готова была меня стереть в порошок. Мне не было ее жаль.
— Нет, Тамара Павловна. У меня нет с ним связи. И желания нет. Вы получили то, что строили.
Я мягко отцепила ее руку и пошла к своей машине.
— Лена! — кричала она мне вслед. — Лена, прости! Я же не знала! Я же думала, так лучше будет!
Я села в машину, посмотрела в зеркало заднего вида. Она стояла маленькая, сгорбленная, никому не нужная.
Вечером я все-таки нашла старый номер Антона в записной книжке. Долго смотрела на него. Набрать? Сказать, что мать бедствует?
Я удалила номер.
Это больше не моя история. У каждого свои уроки. Антон должен пройти свой сам.
***
В моей новой квартире тихо. Кот мурлычет на подоконнике. Мой мужчина, Игорь, готовит ужин. Пахнет базиликом и чесноком.
— Лен, иди пробовать соус! — кричит он из кухни.
Я захожу и обнимаю его со спины.
— Вкусно?
— Идеально.
Иногда, по ночам, мне снится тот скандал из-за мусорного ведра. Я просыпаюсь в холодном поте, боясь услышать голос свекрови. Но потом вижу рядом Игоря, слышу дыхание кота и успокаиваюсь.
Я поняла одну вещь. Семья — это не кровные узы. Это не штамп в паспорте. Это люди, которые тебя берегут. Которые не заставляют выбирать между мамой и женой. Которые уважают твою территорию.
Недавно я узнала, что Тамара Павловна попала в больницу с инсультом. Антон вернулся с вахты, ухаживает за ней. Соседка рассказала, что он возит ее в инвалидном кресле. Они живут в той самой квартире, за которую была битва. Вдвоем. Как она и хотела.
Ирония судьбы: она добилась своего. Сын теперь только ее. Безраздельно. Но какой ценой?
Я смотрю на свои новые шторы. Я выбирала их сама. Никто не стоял над душой, никто не критиковал цвет. Это мелочь, но в этой мелочи — моя свобода.
Мы с Игорем планируем отпуск. Хотим поехать на море. Втроем, с его дочкой. Жизнь продолжается.
И знаете что? Я благодарна Тамаре Павловне. Если бы не она, я бы так и жила с Антоном, глотая обиды, терпя его бесхребетность, превращаясь в удобную функцию. Она своим ядом выжгла меня прежнюю, чтобы я могла стать собой настоящей.
Так что спасибо вам, дорогая свекровь. И прощайте.
Тамара Павловна получила именно то, за что так яростно боролась: сын теперь принадлежит только ей, безраздельно, 24/7, и никакая "Лена" его больше не уведет. Можно ли считать её болезнь и беспомощность не "наказанием судьбы", а страшной, но успешной реализацией её подсознательного желания — стать для сына единственным смыслом жизни, пусть даже ценой собственной инвалидности?»