– Вика, доченька, ты что, правда хочешь закрывать дверь на ночь? – голос Надежды Семёновны дрожал так натурально, что Виктория на мгновение почувствовала себя чудовищем. – Я же могу плохо себя почувствовать, а вы не услышите. Мне шестьдесят, у меня давление.
Виктория стояла посреди кухни в квартире номер сорок, сжимая в руке край халата. За спиной, в проёме той самой двери, которая соединяла их жилплощадь с квартирой номер сорок один, маячила свекровь в розовом домашнем костюме. От неё пахло дорогими духами и жареным луком, и этот запах уже давно въелся в занавески, в обивку дивана, в Викторины нервы.
– Надежда Семёновна, – начала Виктория, стараясь говорить мягко, хотя внутри всё сжималось в тугой комок, – вы же понимаете, нам иногда хочется побыть... вдвоём.
– Вдвоём? – свекровь прижала ладонь к груди. Пальцы с безупречным маникюром впились в ткань костюма. – Так вы круглые сутки вдвоём! Я же к вам захожу только по делу. Или я теперь чужая? Может, мне вообще съехать куда-нибудь, раз я мешаю молодым?
Артём молча наливал себе чай, глядя в кружку так сосредоточенно, будто там происходило что-то невероятно важное. Виктория перехватила его взгляд, умоляющий, но он отвёл глаза.
– Мама, никто не говорит, что ты мешаешь, – пробормотал он. – Просто...
– Просто что? – Надежда Семёновна шагнула в их кухню, и Виктория невольно отступила. – Я всю жизнь на тебя положила, сыночек. Одна воспитывала, в институт пробила, на ноги поставила. Продала свою прекрасную трёшку, купила вам квартиру, обустроила всё. А теперь я лишняя?
– Мам, – Артём поставил кружку, – ну не надо так.
– Как «не надо»? Я хотела, чтобы мы были одной семьёй! – свекровь вытерла уголок глаза, хотя Виктория не заметила там ни единой слезинки. – Я же не две квартиры купила, я один большой дом создала для нас. Какие могут быть границы между самыми близкими людьми?
Виктория чувствовала, как по спине ползут мурашки. Эта фраза, эта проклятая фраза звучала снова и снова, как заклинание, которое должно было стереть все возражения, все просьбы о личном пространстве.
– Ладно, – выдохнула она. – Оставим дверь открытой.
***
Полтора года назад, когда Артём вернулся домой с сияющими глазами и объявил, что мама нашла для них решение, Виктория расплакалась от счастья. Они снимали однушку на окраине, каждый месяц отдавая половину зарплат хозяину, и мечта о собственном жилье казалась недостижимой, как полёт на Луну.
– Она продаёт свою трёшку и покупает нам однокомнатную! – Артём кружил её по крохотной съёмной кухне. – В хорошем районе, с ремонтом! Мам всю жизнь в риелторском бизнесе, она знает, как выгодно всё провернуть.
– Господи, – шептала Виктория, уткнувшись ему в плечо, – это правда? Своя квартира?
– Правда, любимая. Мама говорит, что хочет помочь нам встать на ноги. Она такая... – голос Артёма дрогнул. – Такая заботливая.
Надежда Семёновна приехала к ним в тот же вечер с бутылкой шампанского и коробкой конфет. Она выглядела моложе своих шестидесяти, ухоженная, энергичная, в дорогой кожаной куртке. Её карие глаза, такие же, как у Артёма, светились триумфом.
– Детки, – она чмокнула сначала сына, потом невестку, – я всё придумала! Нашла потрясающий вариант. Дом монолитный, третий этаж, две однокомнатные квартиры рядышком, номера сорок и сорок один. Сейчас там живёт семейная пара, но они разводятся и продают обе сразу. Я их беру!
– Обе? – не поняла Виктория.
– Ну да! – Надежда Семёновна разлила шампанское по кружкам, стаканов в съёмной квартире не было. – Одну оформлю на вас как свадебный подарок, а вторую себе оставлю. Продам свою трёшку, вложу часть денег, и мы будем жить рядом! Представляете, как удобно? Я всегда буду рядом, если что-то понадобится. Помогу с внуками, когда вы решитесь.
Виктория почувствовала, как внутри что-то ёкнуло, но Артём уже обнимал мать, благодарил, называл её лучшей мамой на свете. А какие могли быть возражения? Женщина дарила им квартиру, целую квартиру в собственность. Виктория решила, что она просто неблагодарная дура, раз испытывает что-то кроме восторга.
– Спасибо, – выдавила она. – Это... это очень щедро.
– Что ты, доченька, – Надежда Семёновна погладила её по руке. – Мы же теперь одна семья.
***
Квартиры оказались отличными, это правда. Каждая площадью тридцать восемь квадратных метров, со свежим ремонтом, большими окнами, встроенной кухней. Квартира номер сорок, которую оформили на Артёма и Викторию, выходила окнами во двор, номер сорок один, свекровина, – на проспект. Планировка зеркальная, кухни прилегали к одной стене.
– Вот тут, – Надежда Семёновна водила рукой по стене между кухнями, – мы сделаем проход. Чтобы нам было удобно ходить друг к другу, не выбегать в подъезд.
– Мам, – Артём нахмурился, – это же несущая стена.
– Ну и что? – она махнула рукой. – У меня есть знакомый прораб, он всё сделает по документам. Получим разрешение, укрепим проём. Это не проблема, сыночек. Зато как здорово будет! Одна большая квартира!
– Но это же две разных... – начала Виктория.
– Доченька, – свекровь повернулась к ней с улыбкой, которая не коснулась глаз, – ты что-то против?
– Нет, просто я думала...
– Вот и замечательно! – Надежда Семёновна хлопнула в ладоши. – Значит, решено. Я сейчас позвоню Серёже, он у меня мастер на все руки.
Виктория посмотрела на Артёма, но тот уже изучал встроенный шкаф, не обращая внимания на разговор. В животе у неё снова что-то сжалось, но она заставила себя улыбнуться. Это же такой подарок, такое счастье. Дверь между квартирами... ну, может, это и правда удобно. Вдруг свекрови станет плохо, а им придётся бежать через подъезд?
Проём пробили через две недели. Массивную белую дверь с никелированной ручкой установили ещё через три дня. Она открывалась в обе стороны, бесшумно, на хороших петлях. Надежда Семёновна лично выбирала фурнитуру в магазине, советовалась с мастером, требовала идеального исполнения.
– Смотрите, детки, – она распахнула дверь настежь в день установки, – как будто её и не было! Теперь мы действительно одна семья.
Виктория стояла на пороге и смотрела, как из их кухни открывается вид на кухню свекрови, точно такую же, но в других тонах. У Надежды Семёновны было бежевое, у них – серое. У неё – растения на подоконнике, у них – пока пусто. Две жизни, соединённые одним проёмом.
– Ключей не будет, – добавила Надежда Семёновна. – Какие ключи между родными?
– То есть закрыть её нельзя? – Виктория услышала собственный голос как будто со стороны.
– А зачем? – свекровь округлила глаза. – Что у нас, секреты друг от друга? Я же не чужая тётка.
Артём молчал, разглядывая свой телефон. Виктория поняла, что спорить бесполезно.
***
Первые месяцы были терпимыми. Надежда Семёновна приходила по утрам, приносила свежие булочки из пекарни на первом этаже, варила кофе на их кухне («У меня кофеварка лучше!»), расспрашивала о планах на день. Виктория пыталась воспринимать это как проявление заботы, хотя иногда хотелось просто остаться в постели подольше, поваляться с Артёмом, поговорить о чём-нибудь своём.
– Доченька, а ты что, ещё спишь? – голос свекрови врывался в спальню вместе с запахом её духов, сладковатым, навязчивым. – Уже восемь! Солнышко светит, а вы в кровати!
Виктория натягивала одеяло до подбородка и старалась улыбаться. Артём уже был в душе, он вставал в семь, даже по выходным, и часто Виктория просыпалась от голосов на кухне, понимая, что муж завтракает с матерью без неё.
– Я немного посплю ещё, – бормотала она.
– Ой, ну спи, спи, – Надежда Семёновна уходила, но дверь за собой не закрывала. Никогда. Она оставляла её приоткрытой, сантиметров на пять, и через эту щель в спальню просачивались звуки: бренчание посуды, журчание воды, голоса из телевизора в квартире сорок один.
Виктория лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как внутри нарастает что-то похожее на панику. Она пыталась себя убедить, что это мелочи, глупости, что многие живут с родителями в одной квартире и ничего страшного. Но ведь это была их квартира, их отдельная, подаренная, с документами на их имена. Только почему-то границы всё равно не было.
– Тёмушка, – она окликала мужа, когда он возвращался из душа, – может, скажем маме, чтобы она дверь закрывала? А то как-то...
– Как-то что? – он вытирал волосы полотенцем, не глядя на неё.
– Ну, неуютно. Хочется побыть вдвоём.
– Вик, – Артём садился на край кровати, его лицо становилось усталым, – ну давай не будем устраивать из этого проблему. Мама старается, она купила нам квартиру, она одна, ей нужно внимание. Потерпи немного, она привыкнет, успокоится.
– А если не успокоится?
– Успокоится, – он целовал её в макушку и уходил на кухню. Виктория оставалась одна, зная, что там, за стеной, свекровь уже накрывает на стол, расспрашивает сына о работе, делится новостями из агентства недвижимости «Ваш угол», где она когда-то работала и где у неё до сих пор были связи.
***
К концу первого года жизни в квартире номер сорок Виктория научилась различать шаги свекрови. Надежда Семёновна вставала рано, в половине седьмого, и сразу включала телевизор, громко, потому что «слух уже не тот». Звуки утренних новостей проникали сквозь стену, сквозь приоткрытую дверь, сквозь любые преграды. Виктория лежала с закрытыми глазами и слушала бодрый голос ведущего, рекламу лекарств, прогноз погоды.
Потом начинались звуки на кухне. Свекровь готовила завтрак для себя, но обязательно приходила проверить, не хотят ли детки омлета, оладушек, каши. Виктория просыпалась от того, что кто-то стоит в дверях спальни и смотрит на них. Первый раз она чуть не закричала, увидев силуэт в проёме.
– Ой, напугала? – Надежда Семёновна виноватого улыбнулась. – Прости, доченька. Просто хотела узнать, будете завтракать?
– Надежда Семёновна, – Виктория натянула одеяло, она спала в лёгкой ночнушке, и ей было неловко, – может быть, вы постучитесь?
– Постучусь? – свекровь изобразила удивление. – Так мы же семья! Какое «постучаться»? Ладно, ладно, не хотите завтракать, не надо. Я оставлю вам на плите, разогреете.
Она ушла, а Виктория села на кровати, прижав колени к груди. Артём спал, он мог спать под любой шум, это было его сверхспособностью. Виктория завидовала ему так сильно, что иногда хотелось растолкать и закричать: «Ты понимаешь, что происходит? Твоя мать заходит в нашу спальню без спроса!»
Но она молчала. Потому что каждый раз, когда заводила разговор о границах, Артём мрачнел и уходил в себя. А свекровь устраивала спектакль: плакала, говорила, что чувствует себя лишней, что отдала всё лучшее сыну, а теперь её отталкивают. И Виктория сдавалась, потому что не хотела разрушать то, что осталось от их с Артёмом близости.
***
Дверь стала навязчивой идеей. Виктория просыпалась ночью и смотрела в сторону кухни, где в проёме маячил слабый свет из квартиры свекрови. Надежда Семёновна не выключала ночник в коридоре, «чтобы не споткнуться, если вдруг встану», и этот свет полз в их пространство, напоминая, что граница призрачна.
Однажды ночью Виктория встала, прошла на кухню и закрыла дверь. Просто закрыла, осторожно, чтобы не скрипнуло. Постояла, прислонившись лбом к прохладной поверхности, и почувствовала облегчение. Впервые за многие месяцы она ощутила себя дома, в своём доме, где можно выдохнуть.
Утром её разбудил звук открывающейся двери. Надежда Семёновна стояла на пороге спальни с лицом, полным обиды.
– Вика, доченька, ты что, дверь закрыла? – голос дрожал.
– Да, – Виктория села, Артём зашевелился рядом. – Просто захотелось...
– Захотелось? – свекровь прижала руку к сердцу. – Ты понимаешь, что я могла умереть, а вы бы не услышали? У меня аритмия, мне нельзя волноваться!
– Мам, – Артём протёр глаза, – что случилось?
– Да вот, невестка твоя решила меня отгородить! – Надежда Семёновна развернулась и пошла к выходу, но на пороге обернулась. – Может, вам и квартиры отдельные купить? Раз уж я так мешаю?
– Никто не говорит, что вы мешаете, – Виктория сжала кулаки под одеялом. – Я просто хотела, чтобы было...
– Чтобы было что? – свекровь вернулась, села на край кровати. Теперь в её голосе звучала не обида, а что-то похожее на боль. – Чтобы меня не было? Вика, я понимаю, молодым хочется уединения. Но я же не весь день у вас торчу! Я только утром захожу позавтракать вместе, вечером иногда чай попить. Неужели это так страшно?
Виктория молчала, потому что любое слово могло быть использовано против неё. Артём обнял мать за плечи.
– Мам, ну не переживай. Вика просто не подумала. Правда, Вик?
Он смотрел на жену с такой надеждой, что Виктория кивнула.
– Простите, – выдавила она. – Я не хотела вас обидеть.
– Ну вот, и хорошо, – Надежда Семёновна встала, разгладила халат. – Я же добра вам желаю, детки. Хочу, чтобы мы были вместе, как настоящая семья. Какие могут быть закрытые двери между самыми близкими людьми?
Она ушла, и Виктория почувствовала, как внутри что-то окончательно сжалось в камень.
***
Надежда Семёновна была мастером незаметного контроля. Она никогда не приказывала, она советовала. Она не запрещала, она расстраивалась. Она не требовала отчётов, она просто волновалась.
– Детки, а куда вы вчера ходили? – спрашивала она за завтраком, доставая из холодильника в своей квартире йогурты, которые потом ставила на их стол. – Я вас до одиннадцати не слышала.
– Гуляли, – коротко отвечал Артём.
– Гуляли, – повторяла свекровь, и в этом повторении было столько недосказанности, что Виктория чувствовала себя виноватой. – А где? В парке? Или в кафе каком-нибудь?
– Мам, мы просто гуляли, – Артём хмурился.
– Ну я же просто интересуюсь! – Надежда Семёновна обиженно поджимала губы. – Нельзя матери поинтересоваться жизнью сына? Я ведь одна, мне не с кем поговорить. Весь день сижу, телевизор смотрю, жду, когда вы придёте.
Виктория опускала взгляд в тарелку и жевала бутерброд, который не лез в горло. Каждый такой разговор оставлял неприятный осадок, как будто они в чём-то провинились, как будто должны постоянно отчитываться, объяснять, оправдываться.
А ещё свекровь переставляла вещи. Сначала это были мелочи: кружка, которую Виктория оставила на столе, перекочевала в раковину. Потом на подоконнике появился горшок с фиалками из квартиры Надежды Семёновны. Потом на кухне поменялось расположение баночек со специями.
– Мам, – Артём обнаружил это однажды вечером, – ты зачем всё переставила?
– Сыночек, так удобнее! – свекровь вытирала руки о полотенце, она как раз мыла их посуду. – Видишь, так специи под рукой, и место освобождается.
– Но нам было удобно по-другому, – вмешалась Виктория.
– Правда? – Надежда Семёновна остановилась, посмотрела на неё. – Ну тогда переставь обратно, доченька. Я просто хотела помочь, навести порядок. Знаешь, иногда свежий взгляд полезен. Но если тебе не нравится...
В её голосе была такая наигранная обида, что Виктория почувствовала себя чудовищем.
– Ладно, пусть стоит, – пробормотала она и вышла в комнату.
Артём нашёл её через полчаса сидящей на подоконнике и смотрящей во двор.
– Вик, – он обнял её сзади, – не обращай внимания. Мама просто скучает, ей нечем заняться.
– Тёма, – Виктория обернулась, – твоя мама переставляет вещи в нашей квартире. В нашей! Она приходит, когда нас нет, и делает что хочет.
– Она же не со зла, – Артём гладил её по волосам. – Просто хочет помочь.
– Мне не нужна такая помощь! – голос Виктории сорвался. – Мне нужно, чтобы это был наш дом! Чтобы я могла прийти и знать, что никто без спроса не залез в мои вещи, не переставил мебель, не...
– Не переставил мебель? – Артём отстранился. – Вика, о чём ты? Мама банку со специями передвинула, а ты устраиваешь драму!
– Это не про банку! – Виктория встала, отошла к окну. – Это про то, что у нас нет личного пространства! Понимаешь? Твоя мать живёт в нашей квартире, хотя у неё есть своя!
– У неё нет своей, – тихо сказал Артём. – У нас один дом на двоих. Она так и говорила, когда покупала эти квартиры.
– Нет, – Виктория покачала головой, – у нас две разные квартиры с дверью между ними. И я хочу, чтобы эта дверь иногда была закрыта.
– А я хочу, чтобы моя мать не чувствовала себя лишней! – вспылил Артём. – Она всю жизнь на меня потратила! Папа ушёл, когда мне было три года, она растила меня одна, работала на трёх работах, чтобы я ни в чём не нуждался. И вот теперь, когда она хочет быть рядом, ты хочешь её выгнать?
– Я не хочу её выгонять, – Виктория сжала ладони в кулаки, – я хочу, чтобы она уважала наши границы.
– Какие границы? – Артём махнул рукой. – Вика, мы семья! Неужели так сложно быть добрее, терпимее?
Он ушёл, а Виктория осталась стоять у окна, чувствуя, как внутри нарастает отчаяние. Потому что спорить было бесполезно. Артём видел в матери жертву, женщину, которая отдала всю себя, и малейшая попытка установить границы воспринималась как предательство.
***
Шестой месяц жизни в квартире сорок принёс новое испытание. Надежда Семёновна решила, что их диван стоит неправильно.
– Детки, – она пришла однажды днём, когда Виктория была дома одна, больничный брала из-за простуды, – давай я тебе помогу передвинуть диван? А то он у вас так неудобно стоит, спиной к окну. Надо развернуть.
– Спасибо, но мне нравится, как есть, – Виктория лежала под пледом, голова раскалывалась, горло болело.
– Ну как может нравиться? – свекровь уже дёргала подлокотник. – Смотри, если развернуть, получится уютный уголок для отдыха, и телевизор смотреть удобнее.
– Надежда Семёновна, пожалуйста, – Виктория попыталась встать, но закружилась голова, – не надо. Мне правда...
– Доченька, ты больна, лежи, – свекровь отмахнулась. – Я сама, мне не сложно.
И она начала двигать диван. Виктория смотрела, как свекровь, тяжело дыша, тащит мебель через комнату, как меняется привычное расположение вещей, и не могла ничего сделать. Говорить было больно, голова раскалывалась, а вставать не хватало сил.
Когда Артём вернулся с работы, диван стоял у противоположной стены, журнальный столик переехал к окну, а торшер оказался в углу.
– Мам, – он остановился на пороге, – ты что натворила?
– Сыночек, я помогла! – Надежда Семёновна сияла. – Видишь, как теперь просторно? И уютно!
Виктория лежала на развёрнутом диване, укрытая пледом, и молчала. Артём посмотрел на неё, потом на мать.
– Мам, надо было спросить.
– У кого? – свекровь нахмурилась. – У Вики? Так я спрашивала, она согласилась.
– Я не соглашалась, – прохрипела Виктория.
– Как не соглашалась? – Надежда Семёновна села на диван, взяла её за руку. – Доченька, ты что, температуришь? У тебя, наверное, жар, ты не помнишь, что говорила. Я тебе принесу сиропа от кашля, у меня есть отличный, «Бабушкин рецепт» называется.
Она ушла за лекарством, а Артём сел рядом с женой.
– Вик, ну скажи, что тебе не нравится, – тихо спросил он.
– Всё, – выдохнула Виктория. – Мне не нравится всё. Твоя мать переставила мебель в нашей квартире, пока я лежала больная. Она не спрашивала, она просто сделала. Потому что считает это своим правом.
– Она хотела помочь.
– Она хочет контролировать! – Виктория закашлялась, схватилась за горло. – Ты не понимаешь? Это не помощь, это...
– Вот, доченька, – вернулась Надежда Семёновна с бутылочкой сиропа, – выпей две ложки, сразу полегчает. И чай с малиной я принесу, у меня варенье домашнее.
Виктория выпила сироп, потому что отказываться не было сил. Свекровь суетилась вокруг, взбивала подушки, поправляла плед, а Виктория чувствовала себя беспомощной, как ребёнок, за которым ухаживает строгая няня.
Когда Надежда Семёновна наконец ушла в свою половину, Артём начал переставлять мебель обратно. Виктория слышала, как он двигает диван, тяжело дышит, что-то бормочет себе под нос. Через полчаса он вернулся в спальню, где она лежала, перебравшись туда, чтобы не мешать.
– Вернул всё как было, – устало сообщил он.
– Спасибо, – прошептала Виктория.
– Только мама теперь обиделась, – Артём сел на край кровати. – Говорит, что старалась, а мы не оценили.
– Тёма, – Виктория приподнялась на локте, – когда это закончится?
– Что «это»?
– Постоянное чувство вины. Постоянные оправдания. Твоя мать делает что хочет, а мы должны благодарить и терпеть, потому что она купила нам квартиру.
– Не только купила, – Артём отвернулся. – Она подарила нам дом. Наш дом.
– Это не наш дом, – Виктория легла обратно, закрыла глаза. – Это её дом, где мы живём на правах гостей.
Артём ничего не ответил, просто вышел из спальни. А Виктория лежала в темноте и слушала звуки из квартиры сорок один: льётся вода, гремит посуда, работает телевизор. Стены были тонкими, слышно было всё, но хуже всего была эта дверь, всегда приоткрытая, через которую в их жизнь просачивалась жизнь свекрови.
***
К концу года Виктория начала избегать квартиры. Она задерживалась на работе, уходила гулять одна, сидела в кафе с книгой. Возвращаться домой становилось всё тяжелее, потому что дома не было дома. Было пространство, разделённое с человеком, который не понимал слова «нет».
– Доченька, ты что-то поздно стала приходить, – Надежда Семёновна ловила её в коридоре, когда Виктория возвращалась после девяти вечера. – Где пропадаешь?
– Гуляю, – коротко отвечала Виктория.
– Одна? – свекровь качала головой. – Это неправильно. Женщина не должна одна по вечерам ходить. Артём переживает.
Но Артём не переживал. Артём работал допоздна, а потом приходил и садился с матерью смотреть телевизор в её половине. Виктория слышала их голоса, смех, и чувствовала себя чужой в собственной квартире.
Однажды она попробовала поговорить с ним серьёзно. Дождалась, когда он ляжет спать, и села рядом.
– Тёма, нам нужно что-то менять.
– Что менять? – он не открывал глаз.
– Эту ситуацию. С твоей мамой. Я больше не могу так жить.
Артём открыл глаза, повернулся к ней.
– Вика, ты что предлагаешь? Выгнать её? Она продала свою квартиру, вложила все деньги в эти две, для нас! Куда ей идти?
– Я не говорю о том, чтобы её выгонять, – Виктория сжала его руку. – Я говорю о границах. Пусть дверь будет закрыта. Пусть она приходит по приглашению, а не когда захочет. Пусть она перестанет переставлять наши вещи, контролировать, куда мы ходим, что делаем.
– А ты понимаешь, что для неё это будет означать? – Артём сел, провёл рукой по лицу. – Что мы её отвергаем. Что она нам не нужна.
– Почему ты не понимаешь, что для меня это означает? – голос Виктории задрожал. – Что у меня нет своего пространства, своей жизни. Я живу под постоянным контролем, каждый мой шаг обсуждается, каждое решение критикуется. Твоя мать залезает в нашу спальню, когда мы спим! Это нормально?
– Она один раз зашла, случайно!
– Артём, она заходит постоянно! – Виктория встала с кровати. – Просто ты этого не замечаешь, потому что тебя это не касается. Ты её сын, ты для неё святое. А я чужая, которая пытается увести её мальчика.
– Не говори глупости, – Артём тоже встал. – Мама тебя любит, заботится о тебе.
– Она меня терпит, – Виктория прислонилась к стене, – потому что я часть тебя. Но она никогда не примет, что у нас должна быть отдельная жизнь.
– Потому что у нас нет отдельной жизни! – выпалил Артём. – Мы семья! Мама, ты, я, мы все вместе!
– Нет, – тихо сказала Виктория, – семья, это ты и я. А твоя мама, это отдельный человек, который должен иметь свою жизнь.
– У неё нет своей жизни! – Артём повысил голос. – У неё есть только я! Ты понимаешь? Папа бросил нас, когда мне было три года. Она одна меня растила, работала днём и ночью, отказывала себе во всём. У неё не было личной жизни, друзей, увлечений. Только я. И теперь, когда она хочет быть рядом, ты требуешь её отодвинуть?
Виктория смотрела на мужа и понимала, что проиграла. Потому что невозможно спорить с чувством вины, которое Надежда Семёновна так старательно культивировала в сыне все эти годы. Она пожертвовала всем ради него, значит, он навсегда в долгу. А Виктория, которая ничем не жертвовала, не имеет права требовать.
– Ладно, – сказала она и вышла из спальни.
Она прошла на кухню, закрыла дверь в квартиру сорок один и прислонилась к ней спиной. Постояла так несколько минут, наслаждаясь тишиной, отсутствием чужого присутствия за стеной. Потом вернулась в спальню и легла на самый край кровати, отвернувшись от мужа.
***
Утром Виктория проснулась от голосов на кухне. Дверь была открыта нараспашку, оттуда доносился запах жареных яиц и кофе. Надежда Семёновна готовила завтрак, а Артём рассказывал ей что-то о работе.
Виктория лежала и смотрела в потолок. Вчерашний разговор не принёс никаких результатов, кроме ощущения полной беспомощности. Она попробовала представить, как будет жить так ещё год, два, пять лет, и внутри всё сжалось в тугой узел.
– Доченька, завтракать будешь? – в спальню заглянула свекровь. – Я яичницу сделала, с помидорами, как ты любишь.
– Спасибо, не хочу, – Виктория натянула одеяло.
– Как не хочешь? – Надежда Семёновна вошла, села на край кровати. – Надо поесть, ты и так худая совсем. Артём, скажи жене, что надо кушать!
– Вик, ну пойдём позавтракаем, – Артём появился в дверях с кружкой кофе.
– Я сказала, не хочу, – Виктория села, обхватила колени руками. – Пожалуйста, оставьте меня в покое.
– Ой, что-то ты какая-то грустная, – свекровь погладила её по ноге через одеяло. – Поссорились вчера? Я слышала, вы разговаривали на повышенных тонах.
– Вы слышали? – Виктория подняла взгляд. – Сквозь стену?
– Ну да, голоса же громкие были, – Надежда Семёновна развела руками. – Дети мои, ну нельзя ссориться! Надо беречь семью. Вика, доченька, если что-то не так, скажи мне, я помогу.
– Вы не можете помочь, – устало сказала Виктория, – потому что проблема в вас.
Повисла тишина. Надежда Семёновна медленно встала, её лицо побледнело.
– Во мне? – переспросила она тихо. – Я проблема?
– Мам, – Артём шагнул в комнату, – Вика не то имела в виду.
– Нет, пусть скажет, – свекровь выпрямилась. – Я хочу знать, что я делаю не так. Я купила вам квартиру, обустроила, помогаю каждый день. Готовлю, убираю, забочусь. И я проблема?
– Вы не даёте нам жить своей жизнью, – Виктория встала с кровати, накинула халат. – Вы контролируете каждый наш шаг. Вы заходите когда хотите, переставляете наши вещи, слушаете наши разговоры. У нас нет личного пространства.
– Личного пространства, – повторила Надежда Семёновна, и в её голосе появилось что-то жёсткое. – Значит, я вам мешаю. Понятно. Тогда, может быть, вы вернёте мне мою квартиру?
– Мам, – Артём побледнел, – о чём ты?
– О том, что квартира оформлена на тебя, но я её купила! – свекровь повернулась к сыну. – Я вложила туда все свои деньги, всю мою трёшку продала! И вот теперь мне говорят, что я лишняя?
– Никто не говорит, что вы лишняя, – Виктория сжала кулаки, – я прошу уважать наши границы.
– Какие границы? – свекровь шагнула к ней. – Я тебе что, чужая? Я же не на улице вас нашла, я сына родила, вырастила, на ноги поставила! И эту квартиру я купила не для того, чтобы меня из неё выгоняли!
– Мама, успокойся, – Артём обнял её за плечи. – Никто тебя не выгоняет.
– Правда? – она посмотрела на Викторию. – А по-моему, именно это она и хочет. Чтобы я исчезла, чтобы вас не беспокоила. Ну что ж, я уйду. Продам квартиру, съеду в какую-нибудь однушку на окраине. А вы живите здесь, раз уж так хотите быть одни.
Она развернулась и вышла, громко хлопнув дверью между квартирами. Артём стоял посреди спальни, бледный, с отсутствующим взглядом.
– Вот, довольна? – бросил он наконец.
– Артём, – Виктория подошла к нему, – ты же понимаешь, что это манипуляция?
– Что? – он посмотрел на неё так, будто она говорила на иностранном языке.
– Она не собирается никуда съезжать. Она просто хочет, чтобы мы чувствовали себя виноватыми.
– Мама плачет, – Артём прошёл к двери между квартирами, прислонился ухом. – Слышишь?
Виктория слышала. Сквозь стену доносились всхлипывания, такие натуральные, такие убедительные. И она вдруг поняла, что проиграла окончательно.
***
Следующие три месяца Надежда Семёновна изображала из себя жертву. Она переставала заходить к ним по утрам, готовила завтраки только для себя. Когда Артём приходил к ней, она встречала его с грустной улыбкой и говорила, что всё хорошо, что она не обижается, что понимает, молодым нужно побыть одним.
– Мама, ну не надо так, – Артём уговаривал её приходить к ним ужинать.
– Нет, сыночек, – она качала головой, – я же мешаю. Вика сказала, что я проблема. Значит, я буду сидеть в своей половине и никого не трогать.
Артём приходил в квартиру сорок мрачнее тучи и смотрел на Викторию с немым укором. А она не знала, что делать. Просить прощения? За что, за то, что хотела иметь личное пространство? Уговаривать свекровь вернуть всё как было? Но как было, это был кошмар.
Дверь между квартирами теперь закрывалась. Надежда Семёновна демонстративно держала её закрытой, и это должно было показать, как она уважает их границы. Но Виктория не чувствовала облегчения. Наоборот, атмосфера стала ещё тяжелее. Свекровь молчала, но это молчание было громче любых слов. Оно кричало: «Смотрите, как я страдаю! Смотрите, что вы со мной сделали!»
– Я не могу больше видеть маму такой, – сказал Артём однажды вечером. – Она похудела, осунулась. Вчера видел, как она плакала на кухне.
– Тёма, – Виктория положила руку ему на плечо, – твоя мама играет. Она хочет, чтобы мы сдались.
– Играет? – он отстранился. – Ты серьёзно? Моя мама одна, ей шестьдесят лет, у неё никого нет кроме меня! И ты называешь это игрой?
– Да, – Виктория посмотрела ему в глаза, – потому что это и есть игра. Она могла бы найти себе занятие, друзей, хобби. Но она выбрала быть твоей тенью.
– Потому что я всё, что у неё есть! – Артём повысил голос. – Вика, какого чёрта с тобой? Где твоё сочувствие? Где человечность?
– Она на исходе, – тихо сказала Виктория. – Потому что я живу в клетке уже больше года. И эти решётки становятся всё теснее.
Она ушла в ванную, закрылась на замок и села на край ванны. Заплакала тихо, чтобы никто не услышал. Ни муж в спальне, ни свекровь за стеной. Она плакала от бессилия, от понимания, что выхода нет. Если она уйдёт, то потеряет Артёма. Если останется, то потеряет себя.
***
Переломный момент наступил в марте. Виктория нашла тест на беременность в мусорном ведре в ванной. Положительный.
Она сидела на полу, держа в руках эту полоску, и пыталась понять, что чувствует. Радость? Страх? Ужас? Всё вместе. Потому что ребёнок, это прекрасно, это то, о чём они с Артёмом мечтали. Но ребёнок в этой квартире, под контролем Надежды Семёновны, это кошмар.
Она представила: свекровь будет заходить в детскую когда захочет, будет учить её, как кормить, как пеленать, как воспитывать. Она будет контролировать каждый шаг, каждое решение. И Виктория поняла, что не выдержит.
Вечером она сказала Артёму. Он обнял её, расцеловал, назвал лучшей женой на свете. А потом пошёл к матери делиться новостью.
– Мама, ты будешь бабушкой! – его голос звенел от счастья.
Виктория слышала, как Надежда Семёновна ахнула, заплакала от радости, как они обнимались там, в квартире сорок один. А потом свекровь пришла к ним, распахнув дверь настежь.
– Доченька! – она прижала Викторию к груди. – Какая радость! Господи, я так счастлива! Внук! Или внучка!
– Мы ещё не знаем, кто будет, – Виктория попыталась отстраниться, но свекровь держала крепко.
– Неважно! – Надежда Семёновна отпустила её, взяла за руки. – Главное, здоровый! Вика, доченька, теперь тебе нужен особый уход. Я буду готовить тебе витаминные завтраки, провожу до поликлиники, помогу со всем!
– Спасибо, – пробормотала Виктория, чувствуя, как внутри всё сжимается, – но я справлюсь.
– Как справишься? – свекровь округлила глаза. – Ты же работаешь, устаёшь. Нет, нет, я возьму всё на себя. И детскую мы оборудуем здесь, в вашей половине. А я буду приходить помогать, когда малыш родится. Мы с Артёшей продумали, тут у вас комната, мы поставим кроватку, комод...
– Стоп, – Виктория подняла руку, – какое «мы продумали»?
– Ну мы с сыном, – Надежда Семёновна улыбнулась, – пока ты спала после обеда, я к нему зашла, мы обсудили, как лучше организовать пространство. Знаешь, у меня опыт есть, я же Артёма растила.
Виктория посмотрела на мужа. Он стоял в дверях с виноватым видом.
– Тёма, – медленно произнесла она, – мы обсуждали обустройство детской без меня?
– Вик, мама просто предложила несколько идей, – он пожал плечами.
– Идей? – Виктория почувствовала, как внутри начинает закипать что-то горячее и злое. – Вы планируете жизнь моего ребёнка без моего участия?
– Нашего ребёнка, – поправил Артём.
– Нет, – Виктория покачала головой, – если так пойдёт дальше, это будет ребёнок твоей мамы.
– Вика, ты чего? – Артём нахмурился. – При чём тут мама?
– При том, что она уже начала командовать! – голос Виктории сорвался. – Прошло пять минут, как вы узнали, а она уже решила, где будет стоять кроватка, как меня кормить, что мне делать!
– Доченька, – Надежда Семёновна приложила руку к груди, – я же хочу помочь.
– Мне не нужна ваша помощь! – выкрикнула Виктория. – Мне нужно, чтобы вы оставили нас в покое!
– Вика! – Артём схватил её за руку. – Ты что творишь? Маме плохо от таких слов!
Надежда Семёновна действительно побледнела, схватилась за стену. Артём бросился к ней, усадил на стул, побежал за каплями. Виктория стояла посреди кухни и смотрела на это представление. Потому что это было именно представление. Свекровь не дышала тяжело, не хватала ртом воздух, она просто сидела с закрытыми глазами и изображала страдание.
– Мне нехорошо, – прошептала она, когда Артём вернулся с каплями. – Сыночек, у меня сердце.
– Мам, сейчас, – он накапал ей лекарство в ложку, дал выпить. – Всё будет хорошо.
– Нет, – Надежда Семёновна открыла глаза, посмотрела на Викторию. – Не будет. Я поняла, я действительно лишняя. Вика права. Я мешаю вам жить.
– Мам, не говори так, – Артём обнял её.
– Нет, пусть говорит, – Виктория скрестила руки на груди. – Пусть наконец скажет правду.
– Правду? – свекровь поднялась, оттолкнув сына. – Хочешь правду? Я купила вам эту квартиру! Я продала свою трёшку, вложила все деньги! Я думала, мы будем одной семьёй, что мой сын не бросит меня в старости! А ты хочешь меня выгнать!
– Я не хочу вас выгонять, – Виктория шагнула к ней, – я хочу, чтобы вы жили в своей квартире, а мы в своей. Чтобы между нами была эта дверь, и она была закрыта, когда нам нужно. Чтобы вы приходили по приглашению, а не когда захочется.
– По приглашению, – Надежда Семёновна усмехнулась. – К родному сыну по приглашению. Слышишь, Артём? Твоя жена хочет, чтобы я приходила к тебе по записи.
– Вика, ну хватит, – Артём потёр лицо руками. – Давайте успокоимся все. Мама, иди отдохни. Вика, пойдём в спальню, поговорим.
– Не о чем говорить, – Виктория направилась к выходу из квартиры.
– Куда ты? – Артём пошёл следом.
– Гулять, – бросила она через плечо. – Мне нужно подышать воздухом. Настоящим, не отравленным.
Она вышла из квартиры, из подъезда, пошла куда глаза глядят. Шла долго, пока не оказалась в парке. Села на лавочку и позволила себе снова заплакать. Потому что вот оно, будущее: ребёнок, которого свекровь будет контролировать так же, как контролирует их с Артёмом. Бессонные ночи, не только из-за младенца, но и из-за бесконечных советов, критики, вмешательства. И никакой поддержки от мужа, который слеп на манипуляции собственной матери.
***
Когда Виктория вернулась домой, было уже за полночь. Артём сидел на кухне с кружкой остывшего чая.
– Где ты была? – спросил он, не глядя на неё.
– Гуляла. Думала.
– О чём?
– О том, что я не могу так больше жить, – Виктория села напротив. – Тёма, послушай меня. Пожалуйста, просто послушай, не перебивай.
Он кивнул.
– Твоя мама, это замечательный человек, – начала Виктория. – Она многое для тебя сделала, это правда. Но она не даёт нам жить. Она контролирует каждый наш шаг, вмешивается во всё, не признаёт границ. И я боюсь, что с ребёнком станет ещё хуже. Она будет решать, как его кормить, как одевать, как воспитывать. А мы с тобой будем просто исполнителями её воли.
– Вика, – Артём поднял взгляд, – ты преувеличиваешь.
– Нет, – она покачала головой, – я вижу то, что есть. И я не хочу, чтобы наш ребёнок рос в атмосфере постоянного контроля и манипуляций.
– Манипуляций? – Артём нахмурился. – Мама не манипулирует.
– Манипулирует. Постоянно. Когда мы просим её о чём-то, она изображает жертву. Когда мы пытаемся установить границы, она угрожает съехать. Когда ей не нравится что-то в нашей жизни, она просто приходит и меняет это без спроса.
– Потому что хочет помочь!
– Нет, – Виктория взяла его за руку, – потому что хочет контролировать. Тёма, она боится тебя потерять. Боится, что ты станешь самостоятельным, создашь свою семью, свою жизнь. И поэтому делает всё, чтобы привязать тебя к себе.
Артём молчал, глядя на их сплетённые руки.
– А может, – тихо сказал он, – я и правда не должен её бросать? Она всю жизнь на меня потратила.
– Создать свою семью, это не значит бросить мать, – Виктория сжала его пальцы. – Это значит построить новую жизнь. Где мать, это важный человек, но не центр вселенной.
– А если я не могу? – он посмотрел на неё, и в его глазах была такая растерянность, что Виктория почувствовала жалость. – Вик, я чувствую себя виноватым каждый раз, когда вижу маму грустной. Каждый раз, когда она намекает, что мы её отталкиваем. Я знаю, что она одна. Что папа бросил нас, что у неё никого нет, кроме меня. И я не могу просто сказать ей: живи своей жизнью. Потому что у неё нет своей жизни.
– Тёма, – Виктория встала, обошла стол, обняла его сзади, – это не твоя вина. И не твоя ответственность. Твоя мама, взрослый человек. Она может найти себе друзей, хобби, занятия. Но она выбирает держаться за тебя. И это её выбор, не твой.
– Но она старая, больная...
– Ей шестьдесят, – перебила Виктория, – это не старость. Это возраст, когда многие люди начинают новую жизнь. Путешествуют, занимаются творчеством, находят новые интересы. Но твоя мама не хочет этого. Она хочет быть твоей тенью.
Артём обхватил её руки, которые лежали у него на груди.
– Я не знаю, что делать, – признался он. – Я люблю вас обеих. Маму и тебя. И не могу выбрать.
– Ты должен выбрать, – тихо сказала Виктория. – Потому что дальше так жить нельзя. Я схожу с ума, Тёма. Буквально. Я не сплю нормально, потому что слышу каждый шорох за стеной. Я боюсь приходить домой, потому что дома нет покоя. Я чувствую себя в клетке.
– Что ты предлагаешь?
Виктория обошла стул, села на корточки перед мужем, взяла его лицо в ладони.
– Заложить дверь. Наглухо. Сделать из двух квартир действительно две отдельные квартиры. Пусть твоя мама живёт в своей, мы в своей. Будем ходить друг к другу в гости через подъезд. Как нормальные люди.
– Она никогда не согласится, – Артём покачал головой.
– Тогда мы сделаем это без её согласия. Это наша квартира, Тёма. Официально оформленная на нас. Мы имеем право решать, что с ней делать.
– Но мама вложила в неё деньги!
– Она подарила её нам, – Виктория встала. – Подарок, это безвозмездно. Или это был не подарок, а сделка? Квартира в обмен на контроль над твоей жизнью?
Артём молчал, и по его лицу Виктория поняла, что он начинает понимать. Наконец-то начинает видеть то, что она видела весь этот год.
– Я подумаю, – сказал он наконец.
Это было не согласие, но и не отказ. Виктория решила, что это уже маленькая победа.
***
Следующие две недели прошли в странном напряжённом затишье. Надежда Семёновна почти не заходила к ним, дверь между квартирами была закрыта. Но Виктория чувствовала, что это временно. Свекровь выжидала, копила силы для нового наступления.
И она оказалась права.
В субботу утром Виктория проснулась от странного звука. Кто-то что-то двигал в комнате. Она открыла глаза и увидела Надежду Семёновну, которая стояла у стены с рулеткой и что-то отмеряла.
– Что вы делаете? – Виктория села на кровати.
– Доченька, прости, разбудила? – свекровь обернулась с улыбкой. – Я тут прикидываю, где лучше кроватку поставить. Вот здесь, у окна, будет светло. Или лучше в углу, подальше от сквозняка?
Виктория посмотрела на часы. Половина восьмого. Суббота. Их единственный выходной, когда можно было поспать подольше.
– Надежда Семёновна, – она попыталась сохранить спокойствие, – мы ещё не решили, где будет детская.
– Как не решили? – свекровь удивилась. – Ну где же ещё? Только здесь, в вашей комнате. У вас же других нет.
– У нас есть время подумать, – Виктория встала, накинула халат. – Ребёнок родится только через восемь месяцев.
– Восемь месяцев, это быстро пролетят, – Надежда Семёновна подошла к ней, положила руку на живот. – Надо готовиться заранее. Я вот уже присмотрела кроватку в магазине, такая красивая, с балдахином. И коляску видела, удобная, манёвренная. Сейчас покажу тебе фотографии.
Она достала телефон, начала листать. Виктория стояла и смотрела на экран, где мелькали детские вещи, мебель, одежда. Свекровь уже всё выбрала, всё решила, не спросив ни о чём.
– Надежда Семёновна, – Виктория осторожно отстранилась, – спасибо за заботу, но я сама выберу вещи для ребёнка.
– Сама? – свекровь подняла брови. – Доченька, а опыт? У меня же есть опыт, я знаю, что нужно, а что нет. Ты же впервые станешь мамой, можешь ошибиться.
– Я хочу ошибаться, – выпалила Виктория. – Это мой ребёнок, и я имею право на свои ошибки.
– Наш ребёнок, – в спальню вошёл Артём, растрёпанный, заспанный. – Мам, ты зачем так рано пришла?
– Сыночек, я же тихо, – Надежда Семёновна виноватого улыбнулась. – Просто хотела помочь с планированием детской.
– В половине восьмого в субботу? – Артём потёр лицо. – Мам, ну это слишком.
– Слишком? – голос свекрови задрожал. – Я хотела помочь, а я слишком. Понятно. Тогда я пойду.
Она развернулась и вышла, закрыв за собой дверь между квартирами с такой силой, что задрожали стёкла в окнах.
– Вот и отлично, – Виктория прислонилась к стене.
– Что отлично? – Артём посмотрел на неё. – То, что мама обиделась? То, что она теперь неделю не будет с нами разговаривать?
– То, что она наконец вышла из нашей спальни, – устало ответила Виктория. – Тёма, ты же видел? Она пришла в половине восьмого в субботу и начала планировать детскую. Без нас. Просто пришла и начала.
– Она хотела помочь.
– Нет, – Виктория покачала головой, – она хотела контролировать. И она будет контролировать всё: что я ем, сколько сплю, как рожаю, как кормлю ребёнка. Всё. И ты это позволишь, потому что не можешь сказать ей нет.
Артём молчал, глядя в пол.
– Я вызову строителей, – тихо сказала Виктория. – На следующей неделе. Пусть заложат дверь. Если ты не хочешь со мной разговаривать об этом, я сделаю сама.
– Вика...
– Нет, Тёма, – она подняла руку, – хватит. Я больше не могу. Или дверь будет заложена, или я уйду. Потому что растить ребёнка под постоянным контролем твоей матери я не буду. Ни за что.
Она ушла в ванную, закрылась на замок и включила душ. Стояла под горячей водой и плакала, зная, что поставила мужу ультиматум. И теперь он должен выбрать: жена или мать. И она не была уверена, кого он выберет.
***
Артём три дня молчал. Ходил на работу, возвращался, ел молча, ложился спать, отвернувшись к стене. Виктория не заводила разговор, давая ему время подумать. А из квартиры сорок один доносились звуки: громкий телевизор, кашель, шаркающие шаги. Надежда Семёновна больше не приходила, но её присутствие ощущалось постоянно.
На четвёртый день вечером Артём сел рядом с Викторией на диван.
– Давай заложим, – сказал он тихо.
Виктория обернулась, не веря своим ушам.
– Что?
– Дверь. Давай заложим. Ты права, нам нужно своё пространство. Особенно сейчас, когда ребёнок будет.
Виктория почувствовала, как внутри что-то размыкается, как будто тиски, которые сжимали грудь весь этот год, наконец ослабли.
– Ты серьёзно?
– Серьёзно, – он взял её за руку. – Я думал эти дни. О том, что ты сказала. О манипуляциях, о контроле. И понял, что ты права. Мама любит меня, но она не даёт нам жить. И если мы не остановим это сейчас, с ребёнком станет невыносимо.
– Она разозлится, – предупредила Виктория.
– Пусть, – Артём кивнул. – Я поговорю с ней. Объясню, что это не против неё, это для нас. Что мы любим её, будем приходить, приглашать. Но нам нужны границы.
Виктория обняла его, прижалась лицом к его плечу. Впервые за долгое время она почувствовала надежду.
– Спасибо, – прошептала она.
– Мне тоже нужно было время, чтобы увидеть, – Артём погладил её по волосам. – Прости, что не слышал тебя раньше.
На следующий день Артём пошёл к матери. Виктория осталась в квартире, прислушиваясь к звукам за стеной. Сначала были голоса, спокойные. Потом голос Надежды Семёновны стал громче, истеричнее. Потом что-то упало, зазвенело.
Виктория вышла на лестничную площадку, постояла у двери квартиры сорок один. Оттуда доносился плач свекрови и голос Артёма, уговаривающий, объясняющий.
– Ты хочешь меня выгнать! – кричала Надежда Семёновна. – Заложить дверь, это значит отрезать меня от вас!
– Мам, нет, – Артём говорил твёрдо, но мягко, – это значит дать нам возможность жить своей жизнью. Ты будешь приходить, мы будем приходить к тебе. Просто через подъезд.
– Через подъезд, – свекровь рыдала, – как чужие! Артём, я купила эти квартиры, чтобы мы были вместе! Я продала свою трёшку, вложила все деньги!
– Я знаю, мам. И я благодарен. Но мне нужна своя семья. Вика, ребёнок, наша жизнь. Ты важна для меня, но ты не можешь быть центром моей жизни.
Повисла тишина. Потом Надежда Семёновна заговорила тихо, с угрозой в голосе:
– Тогда верните мне мои деньги. Я вложила в вашу квартиру все сбережения. Верните, и делайте что хотите.
– Мам, – голос Артёма стал жёстче, – это был подарок. Квартира оформлена на нас. Ты не можешь требовать деньги обратно.
– Не могу? – свекровь засмеялась, но в этом смехе не было веселья. – Хорошо. Тогда я продам свою квартиру. Съеду куда-нибудь на окраину. И вы меня больше не увидите. Будете счастливы без надоедливой старухи.
– Мам, не говори глупости.
– Это не глупости! – Надежда Семёновна кричала теперь, – это правда! Вы хотите от меня избавиться! Вика тебя настроила против меня! Она забрала моего сына!
– Мам, хватит, – Артём повысил голос. – Вика ни в чём не виновата. Это моё решение. Я взрослый человек, и я хочу жить со своей женой отдельно. И будет заложена дверь. На следующей неделе.
Хлопнула дверь, Артём вышел на лестничную площадку. Увидел Викторию, кивнул ей.
– Пошли.
Они вернулись в квартиру сорок, закрыли за собой дверь. За стеной слышался плач свекрови, громкий, надрывный. Виктория смотрела на мужа, на его бледное, решительное лицо.
– Ты молодец, – тихо сказала она.
– Мне страшно, – признался Артём. – Я никогда не говорил маме нет. Никогда.
– Знаю, – Виктория обняла его. – Но ты справился. И это главное.
***
Строители пришли через неделю. Двое мужчин средних лет с инструментами и материалами. Они осмотрели проём, кивнули, сказали, что работы на два дня максимум.
Надежда Семёновна не выходила из квартиры. Виктория видела, как она стояла у окна, смотрела вниз во двор, где строители разгружали кирпичи. Лицо свекрови было каменным.
В первый день рабочие сняли дверь, начали закладывать проём кирпичом. Звуки стройки заполнили обе квартиры: стук, скрежет, голоса. Виктория ушла на работу, а когда вернулась вечером, проём был заложен наполовину. Уже не было видно кухню свекрови, только кирпичная кладка, красная, новая.
– Завтра доделаем, – сказал прораб, – и заштукатурим. Через пару дней можете красить.
Артём стоял и смотрел на эту стену. Виктория подошла, взяла его за руку.
– Всё хорошо?
– Странно, – ответил он. – Как будто что-то важное заканчивается.
– Заканчивается созависимость, – тихо сказала Виктория. – Начинается нормальная жизнь.
Ночью они легли спать в тишине. Впервые за весь год Виктория не слышала телевизор свекрови, её шаги, её кашель. Стена была почти достроена, и она отделяла их от чужой жизни. Виктория закрыла глаза и впервые за долгое время уснула спокойно.
На второй день строители закончили кладку и заштукатурили обе стороны. Дверь исчезла. На её месте была стена, ровная, белая, чистая. Виктория стояла и смотрела на неё, не в силах поверить. Это было реально. Граница. Настоящая граница между их жизнями.
– Готово, – сказал прораб. – Через три дня высохнет, можете красить в любой цвет.
Они расплатились со строителями, проводили их. Потом сели на кухне и просто молчали, глядя на стену, где раньше была дверь.
– Надо к маме сходить, – сказал наконец Артём. – Проверить, как она.
– Сходи, – кивнула Виктория.
Артём ушёл через подъезд. Виктория осталась одна в квартире. Встала, прошлась по комнатам. Тишина. Настоящая, полная тишина. Никаких звуков из квартиры сорок один. Никакого ощущения, что кто-то следит, контролирует, осуждает.
Она села на диван, обхватила колени руками и заплакала. От облегчения, от усталости, от радости. Это был их дом. Наконец-то их.
Артём вернулся через час.
– Как она? – спросила Виктория.
– Плохо, – Артём сел рядом, – плачет, говорит, что мы её предали. Что она теперь никому не нужна.
– Тёма, – Виктория взяла его за руку, – она переживёт. Ей нужно время привыкнуть.
– А если нет?
– Привыкнет, – уверенно сказала Виктория. – У неё нет выбора. Мы установили границы. Теперь дело за ней, принять это или нет.
Артём кивнул, но в его глазах была тревога.
***
Первая неделя после закладки двери была странной. Надежда Семёновна не звонила, не писала, не приходила. Тишина из квартиры сорок один была гнетущей. Артём несколько раз ходил к ней, приносил продукты, пытался поговорить. Возвращался мрачный.
– Она почти не ест, – рассказывал он. – Сидит в халате, смотрит в окно. Говорит, что жить не хочет.
– Манипулирует, – сказала Виктория, и Артём посмотрел на неё с укором.
– Вика, ей действительно плохо.
– Ей плохо, потому что она потеряла контроль, – Виктория подошла к мужу, обняла его. – Тёма, я понимаю, тебе тяжело. Но ты сделал правильно. Дай ей время. Она придёт в себя.
Но проходила неделя за неделей, а Надежда Семёновна не приходила в себя. Артём всё чаще сидел у неё, пытался развеселить, уговаривал поесть. А Виктория оставалась одна в квартире сорок и наконец чувствовала себя дома.
Она покрасила стену, где была дверь, в светло-серый цвет. Повесила туда картину, которую давно хотела купить. Переставила мебель так, как нравилось ей. И с каждым днём чувствовала, как внутри появляется что-то новое: спокойствие, уверенность, свобода.
Ребёнок рос в животе, и Виктория разговаривала с ним по вечерам, гладя округлившийся живот.
– У тебя будет хорошая жизнь, – шептала она. – У тебя будут родители, которые любят друг друга и уважают границы. И бабушка, которая научится быть бабушкой, а не диктатором.
***
Через три месяца после закладки двери случилось то, чего Виктория не ожидала. Надежда Семёновна пришла к ним в гости. Позвонила в дверь, как обычный человек. Стояла на пороге с тортом в руках и виноватой улыбкой на лице.
– Можно войти? – спросила она.
Виктория распахнула дверь шире.
– Конечно, проходите.
Они сели на кухне втроём, пили чай с тортом. Надежда Семёновна была тихой, сдержанной. Не комментировала новую расстановку мебели, не лезла с советами. Просто сидела и пила чай.
– Я хотела извиниться, – сказала она наконец. – За всё. За то, что лезла в вашу жизнь, контролировала, не давала дышать. Я просто... боялась остаться одна. И думала, что если буду всегда рядом, вы не бросите меня.
– Мам, – Артём взял её за руку, – мы тебя не бросали.
– Я знаю, – Надежда Семёновна кивнула, – теперь понимаю. Вы просто хотели своего пространства. И это нормально. А я была эгоисткой.
Виктория смотрела на свекровь и видела перед собой другого человека. Уставшую, постаревшую женщину, которая наконец поняла свои ошибки.
– Спасибо, что пришли, – сказала она искренне.
– Я записалась в клуб по интересам, – неожиданно сообщила Надежда Семёновна, – для пенсионеров. Там встречи два раза в неделю, ходим на выставки, в театры. Познакомилась с женщинами, приятные все. И знаете, мне нравится. У меня теперь есть своя жизнь.
– Это здорово, мам, – Артём улыбнулся.
– Да, – свекровь допила чай, встала, – мне пора. Спасибо за чай. Можно я приду на следующей неделе? Хочу внучку связать пинетки. Или внуку, если мальчик будет.
– Конечно, – Виктория проводила её до двери, – приходите.
Когда Надежда Семёновна ушла, Виктория вернулась на кухню, где Артём всё ещё сидел за столом.
– Ты видел? – спросила она.
– Видел, – он кивнул, – мама изменилась.
– Потому что мы установили границы, – Виктория села рядом, – и она поняла, что у неё нет выбора. Либо принять это, либо остаться совсем одной.
– Думаешь, теперь всё будет хорошо?
– Не знаю, – честно ответила Виктория. – Но у нас есть шанс. И стена, которая защищает нас. И это главное.
Артём обнял её, прижал к себе. Виктория закрыла глаза, слушая его сердцебиение. За окном шумел город, в животе толкался ребёнок, а в квартире сорок один, за заложенной дверью, жила Надежда Семёновна, которая наконец начала жить свою жизнь. И это было правильно. Это было так, как должно было быть с самого начала.
***
Ребёнок родился в августе. Девочка, маленькая, с чёрными волосами и глазами Артёма. Виктория лежала в палате, держа дочь на руках, и чувствовала такое счастье, какого не испытывала никогда. Артём сидел рядом, не мог оторвать взгляда от дочери.
– Как назовём?
– Алиса, – сказала Виктория. – Мне нравится это имя.
– Алиса, – повторил Артём, – хорошо.
Надежда Семёновна пришла в роддом вечером. Принесла цветы, мягкую игрушку, связанные пинетки. Взяла внучку на руки, прослезилась.
– Какая красавица, – шептала она, – боже мой, какая красавица.
Виктория смотрела на свекровь, которая качала Алису, и не чувствовала страха. Потому что знала: теперь у них есть границы. Надежда Семёновна будет приходить, помогать, любить внучку. Но она не будет жить их жизнью. Потому что у неё есть своя.
– Спасибо за пинетки, – сказала Виктория, – они очень красивые.
– Да ну, – свекровь махнула рукой, – я ещё свяжу. Комбинезончик хочу, видела в интернете схему. Если хотите, конечно. Если не против.
– Мы не против, – Артём улыбнулся, – правда, Вик?
– Правда, – кивнула Виктория. – Вяжите, нам будет приятно.
Надежда Семёновна осторожно положила внучку обратно в кроватку, поцеловала Викторию в щёку.
– Спасибо тебе, – тихо сказала она, – за терпение. За то, что не сдалась. За то, что заставила меня измениться.
Виктория почувствовала, как к горлу подкатывает комок.
– Это вы изменились, – ответила она. – Мы просто показали путь.
Свекровь кивнула, вытерла глаза.
– Мне пора. У меня сегодня встреча в клубе, идём в филармонию. Завтра приду ещё, принесу бульон. Но если не нужен бульон, скажите, не обижусь.
– Бульон нужен, – улыбнулась Виктория, – спасибо.
Когда Надежда Семёновна ушла, Артём лёг рядом с женой на узкую больничную кровать.
– Мы справились, – сказал он.
– Справились, – подтвердила Виктория. – И знаешь что? Я горжусь нами. Мы прошли через ад и выжили.
– И построили стену, – Артём засмеялся.
– Самую важную стену в нашей жизни, – Виктория поцеловала его. – Ту, которая даёт право быть собой.
Они лежали, обнявшись, слушая сопение дочери в кроватке. За окном темнело, зажигались огни города. А в квартире сорок один, за той самой заложенной дверью, Надежда Семёновна собиралась на встречу в клубе. И это было правильно. Это было так, как должно быть. У каждого своя жизнь, свои границы, своё пространство. И любовь между близкими людьми не означает отсутствие стен. Иногда именно стены и спасают любовь. Дают ей возможность дышать, расти, оставаться настоящей. И та дверь, которую заложили кирпичом три месяца назад, оказалась не концом отношений, а их началом. Настоящим, здоровым, с уважением к личным границам каждого.