Антонина Павловна любила слово «семья». Она произносила его с придыханием, как священник произносит «аллилуйя», но в её устах это звучало скорее как лязг тюремной решетки. «Семья» в понимании Антонины Павловны была не кругом любящих людей, а крепостным правом, где она, разумеется, занимала место барыни.
Я, Лена, была в этой системе кем-то вроде приживалки, которой посчастливилось выйти замуж за её драгоценного сына Виталика.
— Леночка, ну зачем тебе этот сервиз? — Антонина Павловна стояла посреди моей кухни, держа в руках изящную чайную пару из тонкого костяного фарфора. Это был подарок моих родителей на свадьбу, вещь дорогая и памятная. — У нас на даче, знаешь, как раз чашек не хватает. Гости приедут на юбилей дяди Бори, а пить не из чего. Давай я заберу? Всё равно стоит, пылится.
Она уже открыла свою необъятную сумку-шоппер, словно вопрос был решенным.
— Антонина Павловна, это мой подарок, — мягко, но твердо ответила я, забирая чашку из её рук. — Я люблю пить из него кофе по утрам.
Свекровь поджала губы, и её лицо приняло выражение оскорбленной добродетели.
— Твой, мой... Что за мещанство, Лена? Мы же семья. У нас всё общее. Виталик вот никогда бы не пожалел для матери чашки.
Виталик, мой муж, в этот момент сидел в гостиной перед телевизором и делал вид, что его не существует. Это была его любимая тактика выживания: притвориться ветошью и не отсвечивать, пока мама наводит порядки. Квартира, в которой мы жили, формально принадлежала мне — она досталась мне от бабушки задолго до брака. Но Антонина Павловна умела игнорировать этот факт с виртуозностью опытного политика.
— Кстати, о даче, — не унималась она, переключаясь с фарфора на более крупную добычу. — Мы с отцом решили, что твой старый диван из кабинета идеально встанет на веранде. Вы всё равно собирались ремонт делать, мебель менять. Закажу машину на субботу?
«Старый диван» был итальянским кожаным креслом-кроватью, которое я купила на первую крупную премию. Оно стоило как половина той самой дачи, куда его хотели сослать умирать под дождем и грязными штанами дяди Бори.
— Нет, — отрезала я. — Диван остается здесь.
— Ну какая ты жадная, Лена! — всплеснула руками свекровь. — Прямо куркулиха какая-то. Все в дом, все под себя. А о родне подумать? У Зиночки (это была сестра мужа) ипотека, дети малые, а ты на деньгах сидишь. Кстати, Зиночка просила твой ноутбук старый. Ей для работы нужно, а ты себе новый купила.
— Тот ноутбук я продала, — соврала я, глядя ей прямо в глаза. Ноутбук лежал в ящике стола, готовый к работе, но отдавать его Зине, которая умудрялась сломать даже чугунный утюг, я не собиралась.
— Продала? Родной золовке пожалела? — Антонина Павловна покачала головой, словно я только что призналась в убийстве котенка. — Ох, Виталик, с кем ты живешь... Никакого понятия о семейных ценностях.
Этот диалог был не исключением, а рутиной. За три года брака «общей» стала моя машина («Леночка, отвези тетю Валю в поликлинику, тебе же по пути, всего-то сорок километров крюк»), моя дача родителей («Мы там картошку посадим, вам же всё равно некогда») и даже моя зарплата. Виталик зарабатывал немного, и его деньги уходили на «мужские нужды» и помощь маме, а жили мы на мои доходы руководителя отдела логистики.
Но настоящий шторм начался, когда Антонина Павловна решила, что наша квартира — это идеальный плацдарм для расширения её империи.
В один из вечеров, когда я вернулась с работы выжатая как лимон, на кухне сидел «семейный совет». Антонина Павловна, её молчаливый муж Николай Петрович, Зина с вечно ноющим ребенком и Виталик.
— О, явилась, — вместо приветствия сказала свекровь. — Садись, Лена. У нас серьезный разговор.
Я молча поставила сумку и налила себе воды. Внутри начало закипать глухое раздражение.
— И вам добрый вечер. Что случилось?
— Мы тут подумали, — начала Антонина Павловна тоном, не терпящим возражений. — Зиночке очень тяжело платить ипотеку. Квартирка у них маленькая, район плохой. А у вас — трешка в центре, сталинка, потолки высокие. Вас двое, детей пока нет...
Она сделала паузу, ожидая, что я сама догадаюсь о её гениальном плане.
— И? — спросила я.
— И мы решили, — торжественно продолжила она, — что будет справедливо, если Зина с семьей переедет сюда. А вы с Виталиком поживете пока в их однушке в Бирюлево. Разницу в аренде, если бы мы сдавали, конечно, считать не будем — свои же люди. Зине нужно помочь встать на ноги, а вам пока много места не надо. Да и Виталику до работы оттуда ближе.
Я посмотрела на мужа. Виталик увлеченно рассматривал узор на скатерти.
— Виталик, ты согласен? — тихо спросила я.
Он дернул плечом.
— Лен, ну мама дело говорит. Зинке реально трудно. А нам-то что? Мы молодые, нам и в однушке нормально. Это же временно. Пока они ипотеку не закроют.
«Временно» в словаре Антонины Павловны означало «навсегда». Я прекрасно понимала: если Зина с её выводком въедет в мою квартиру, выкурить их оттуда можно будет только с полицией и скандалом на всю губернию. Мой ремонт, моя мебель, мой покой — всё это будет уничтожено во имя «святого семейства».
— Это моя квартира, — сказала я очень спокойно. — Не Виталика, не общая, а моя. И я не собираюсь никуда переезжать.
В кухне повисла звенящая тишина. Зина шмыгнула носом, готовясь заплакать. Антонина Павловна покраснела, наливаясь праведным гневом.
— Ты посмотри на неё! — взвизгнула свекровь. — «Моя»! Да как у тебя язык поворачивается? Ты замужем! Всё, что в браке — это общее! А раз общее, значит, семья решает, как распоряжаться. Ты что же, выгонишь родную сестру мужа на улицу?
— У Зины есть своя квартира, на улицу её никто не гонит, — парировала я. — А понятие «общее» у вас почему-то работает только в одну сторону. Когда мне нужны были деньги на лечение зубов, вы сказали, что у семьи сейчас «трудный период». А когда Зине понадобилась шуба, Виталик снял деньги с нашего накопительного счета.
— Не смей считать чужие деньги! — стукнула ладонью по столу Антонина Павловна. — Виталик сын, он обязан помогать! А ты — жена, ты должна поддерживать мужа и его семью. Если ты сейчас откажешь, Лена, я не знаю... Это будет плевок в душу всем нам.
Она встала, грозно нависая над столом.
— Даю тебе неделю на раздумья. Собирайте вещи. В следующие выходные Зина переезжает. И не вздумай перечить, я сына не для того растила, чтобы им помыкала какая-то эгоистка.
Они ушли, оставив после себя запах дешевых духов и ощущение липкой грязи. Виталик остался сидеть.
— Ты зря так с мамой, — буркнул он. — Могла бы и уступить. Это же всего на пару лет.
Я посмотрела на него и вдруг поняла, что любви больше нет. Осталась только усталость и брезгливость. Этот человек не был моим партнером. Он был просто придатком к своей матери, инструментом для выкачивания моих ресурсов.
— Пару лет? — переспросила я. — Ты правда веришь, что они съедут через пару лет?
— Конечно. Зинка слово держит.
Я усмехнулась. Зина не держала даже диету, не то что слово.
В ту ночь я не спала. Я лежала и смотрела в темный потолок, слушая храп мужа. В голове крутилась фраза свекрови: «Всё, что в браке — это общее». Она была так уверена в своей правоте, в своей власти, в том, что я проглочу и это, как глотала мелкие обиды годами.
Они считали меня слабой, потому что я была вежливой. Они путали интеллигентность с бесхребетностью. Они думали, что «общее» — это удобный термин, чтобы забрать моё.
К утру план созрел. Он был холодным, четким и юридически безупречным. Я вспомнила, что давно хотела расширить жилплощадь или сменить район. Рынок недвижимости сейчас был активен. А еще я вспомнила про своего старого друга, который занимался скупкой антиквариата и дорогой мебели.
Если Антонина Павловна так хочет, чтобы всё было «по-семейному», я устрою ей урок семейного права.
Утром, пока Виталик доедал завтрак, я улыбнулась ему:
— Знаешь, я подумала... Может, мама и права. Нам действительно нужно что-то менять.
Глаза Виталика загорелись надеждой.
— Правда? Ты согласна на переезд? Мама будет так рада!
— Я согласна, что перемены необходимы, — уклончиво ответила я. — Но мне нужно время, чтобы всё подготовить. Неделю, как она и сказала. Скажи маме, чтобы в следующую субботу приезжали к 12 дня. Я всё... организую.
Виталик чмокнул меня в щеку и убежал на работу, окрыленный победой. Он тут же позвонил матери, и я слышала его радостный голос в прихожей: «Да, мам, она согласилась! Я же говорил, я её уговорю!».
Как только дверь за ним закрылась, я достала телефон. Первым делом я позвонила риелтору. Вторым — грузчикам. Третьим — скупщику мебели.
— Алло, Сергей? Привет, это Лена. Помнишь, ты восхищался моим итальянским гарнитуром? Да, и тем комодом красного дерева. Забирай. Всё забирай. Условие одно: вывезти нужно в пятницу, пока мужа не будет дома. И еще... мне нужны коробки. Много коробок.
Неделя прошла в странном тумане. Я была неестественно спокойна. Виталик ходил гоголем, Антонина Павловна звонила каждый день с ценными указаниями: «Оставь шторы в гостиной, они подходят к Зининому дивану» или «Люстру в спальне не снимай, она хрустальная, разобьешь еще при перевозке».
Я на всё соглашалась.
— Конечно, Антонина Павловна. Шторы останутся. Люстра тоже будет висеть. Не волнуйтесь, квартира будет готова к приему новых хозяев.
В пятницу я взяла отгул. Виталик ушел на работу в полной уверенности, что я пакую личные вещи в чемоданы. Как только его машина отъехала, во двор въехали два огромных фургона.
Работа закипела.
Это был только конец первой главы. Хотите продолжить?
Пятница началась не с кофе, а с лязга скотча и топота грузчиков. Мой план был прост, как выстрел в упор, но требовал филигранной точности. Пока Виталик протирал штаны в офисе, уверенный в своей неотразимой мужской власти, я демонтировала нашу жизнь. Вернее, ту её часть, которая имела реальную ценность.
Сергей, мой знакомый антиквар, ходил по квартире с видом ребенка в кондитерской лавке.
— Лена, ты уверена насчет комода? Это же девятнадцатый век, массив ореха. Жалко продавать.
— Сереж, мне не жалко, — ответила я, заклеивая очередную коробку с книгами. — Мне жалко оставлять его людям, которые будут ставить на него горячие кружки без подставок и резать колбасу прямо на столешнице. Забирай. Деньги переведешь мне на новый счет.
Бригада работала слаженно. Итальянский кожаный диван, который Антонина Павловна мечтала сослать на дачу, уплыл в недра фургона первым. За ним последовали дубовый обеденный стол, стулья с высокими спинками, дизайнерские торшеры и даже ковры. Я оставляла только то, что было встроено, и тот минимум, который по закону нельзя было вывезти при продаже квартиры с пометкой «частично меблирована».
Ах да, продажа. Самый главный козырь.
В среду я встретилась с риелтором. Сделка была стремительной. Покупатель — молодой парень-айтишник, которому было плевать на ремонт и историю, ему нужна была локация и стены. Я сделала скидку за срочность, но с одним условием: ключи передаются в субботу в 12:00. В договоре было прописано, что квартира продается «как есть», без мебели и техники, кроме встроенной кухни и сантехники.
К трем часам дня квартира напоминала эхо. Просторные комнаты, залитые светом, выглядели непривычно пустыми. Звуки шагов отражались от стен. Я прошлась по комнатам, чувствуя странную смесь грусти и дикого, пьянящего освобождения.
Вот здесь стоял мой рабочий стол, за которым я провела сотни часов. Теперь здесь было просто пятно более светлого паркета. Здесь висела картина, которую мы купили в Венеции. Теперь — голая стена с одиноким гвоздем. Я стирала следы своего присутствия, словно меня здесь никогда и не было.
Оставалась спальня. Наша с Виталиком кровать. Я посмотрела на неё и решила: пусть забирают. Вместе с матрасом. Я не хотела спать на ней больше ни одной ночи.
— Ребята, кровать тоже выносим! — крикнула я грузчикам.
К пяти вечера квартира была девственно чиста. Остались только встроенные шкафы, кухонный гарнитур (без техники, холодильник и посудомойка уехали вместе с мебелью) и люстра в зале — та самая, которую просила оставить Антонина Павловна. Я сдержала слово: люстра висела. Шторы тоже остались — старые, выцветшие, которые я нашла в кладовке и повесила взамен дорогих бархатных портьер.
Я собрала свои личные вещи: одежду, косметику, документы. Всё это поместилось в три чемодана и пару сумок. Свои драгоценности я забрала из сейфа еще неделю назад. Вещи Виталика я аккуратно сложила в черные мешки для мусора (коробок на него уже не хватило, да и символизм был уместен) и оставила посреди пустой гостиной.
В 18:00 пришло такси. Я загрузила свои вещи и уехала в гостиницу. Телефон я выключила.
Виталик должен был вернуться к семи. Я представляла эту сцену. Он открывает дверь своим ключом, ожидая увидеть упакованные коробки и покорную жену, готовую к переезду в Бирюлево. А видит... пустоту. Гулкое эхо. И черные мешки со своими трусами посреди комнаты.
Включила телефон я только утром в субботу. На экране высветилось 48 пропущенных вызовов. 20 от Виталика, 15 от Антонины Павловны, 10 от Зины и даже 3 от Николая Петровича, который обычно звонил только чтобы поздравить с Новым годом. И сотня сообщений в мессенджерах.
Открыла переписку с мужем.
«Лена, ты где?! Что происходит?!»
«Где мебель? Где ты? Ты что, всё продала?»
«Мама в шоке, у неё давление! Возьми трубку!»
«Ты что, с ума сошла? Вернись немедленно!»
Я не ответила. Вместо этого я заказала себе роскошный завтрак в номер, не спеша выпила кофе и начала собираться. В 11:30 я должна быть у дома, чтобы передать ключи новому владельцу. И, разумеется, встретить «дорогих гостей».
К дому я подъехала ровно в 11:45. У подъезда уже стояла процессия. «Газель» с вещами Зины, сама Зина с детьми, красный от ярости Виталик и Антонина Павловна, которая выглядела как генерал перед расстрелом дезертиров.
Как только я вышла из такси, на меня обрушился шквал.
— Ты! — взвизгнула Антонина Павловна, бросаясь ко мне. — Ты что устроила, дрянь такая? Где мебель? Почему квартира пустая? Виталик сказал, там даже спать не на чем! Мы с вещами приехали, а там голые стены!
Виталик подскочил ко мне, хватая за руку.
— Лена, что за цирк? Где мы будем жить? Ты куда всё дела?
Я аккуратно, но сильно высвободила руку.
— Руки убери, — сказала я ледяным тоном. — И не орите. Вы пугаете соседей.
— Соседей?! — задохнулась свекровь. — Да я сейчас полицию вызову! Ты обокрала собственного мужа! Вывезла всё нажитое!
— Нажитое кем? — спокойно спросила я. — Всё, что я вывезла, было куплено на мои деньги и подтверждено чеками, которые у меня есть. А вещи Виталика я не трогала, они лежат в гостиной. В пакетах.
— А мебель? — вступила в разговор Зина, прижимая к себе баул. — Мы же договаривались! Я рассчитывала на ту кровать и диван! У меня детям спать не на чем!
— Зина, твои расчеты — это твои проблемы, — я улыбнулась ей самой вежливой улыбкой. — Я никому ничего не обещала. Я сказала, что подготовлю квартиру. Я её подготовила. Она пустая.
В этот момент к подъезду подошел молодой парень в худи с рюкзаком за плечами. Это был Олег, новый владелец.
— Елена? — окликнул он меня. — Я не опоздал? 12:00, как договаривались.
— Привет, Олег, — кивнула я. — Ты вовремя.
Антонина Павловна замерла. Её глаза бегали с меня на Олега и обратно.
— Кто это? — просипела она.
— Познакомьтесь, это Олег, — представила я. — Новый собственник квартиры.
Тишина была такой плотной, что её можно было резать ножом. У Виталика отвисла челюсть. Зина уронила баул.
— С-собственник? — переспросил Виталик. — В смысле?
— В прямом, милый. Я продала квартиру. Сделка закрыта, деньги на счету. Сегодня я передаю ключи.
— Ты... продала... квартиру? — Антонина Павловна схватилась за сердце. — Нашу квартиру?
— Мою квартиру, Антонина Павловна. Мою. Которую вы так щедро распределили между собой, забыв спросить меня. Я решила, что «общее» мне не подходит. Мне больше нравится «личное».
— Но как же мы? — растерянно пролепетала Зина. — Мы же свою сдали... Квартиранты уже сегодня заезжают... Нам некуда идти...
— Ну как же некуда? — я притворно удивилась. — У вас же семья! Дружная, сплоченная. Виталик, ты же говорил, что в однушке в Бирюлево вполне можно жить. Вот и живите. Все вместе. Места там маловато, конечно, для пятерых, но в тесноте, да не в обиде, верно?
— Ты тварь, — прошипел Виталик. — Ты всё это спланировала. Ты нас всех кинула.
— Я просто забрала своё, Виталик. И избавила вас от необходимости терпеть такую жадную эгоистку, как я. Теперь вы свободны. Имущество поделено. Твои вещи внутри, забирай их и освобождай помещение. У Олега ремонт начинается через час.
Олег переминался с ноги на ногу, чувствуя себя неловко, но с любопытством наблюдая за драмой.
— Ребят, у меня правда бригада подъедет скоро, — вставил он. — Давайте как-то оперативнее.
Антонина Павловна вдруг перестала держаться за сердце и выпрямилась. Её лицо исказила гримаса чистой, незамутненной ненависти.
— Я тебя засужу! — заорала она. — Я докажу, что сделка фиктивная! Что ты не имела права без согласия мужа!
— Квартира куплена до брака, — напомнила я. — Согласие мужа не требуется. Любой юрист вам это скажет. Не тратьте деньги на суды, вам они теперь понадобятся на аренду.
Я повернулась к Олегу, протянула ему связку ключей.
— Поздравляю с покупкой. Квартира чистая, долгов нет, прописанных нет — я выписалась вчера, Виталик там и не был прописан. Удачи с ремонтом.
— Спасибо, — он взял ключи. — А... эти люди?
— Они сейчас заберут черные мешки из гостиной и уйдут. Правда, Виталик?
Муж смотрел на меня взглядом побитой собаки, которая вдруг поняла, что хозяин её не просто выгнал, а продал будку вместе с цепью. В его глазах я не видела раскаяния, только страх перед будущим и перед матерью.
— Я пойду за вещами, — глухо сказал он и поплелся в подъезд.
Зина разревелась в голос. Дети подхватили. Антонина Павловна стояла столбом, не в силах поверить, что её власть, её авторитет рухнули в один момент под ударом простой бумажки о купле-продаже.
Я села в такси, которое ждало меня все это время.
— В аэропорт, пожалуйста, — сказала я водителю.
У меня был билет в один конец. В другую страну, где меня ждала новая работа и новая жизнь. И где слово «семья» не было синонимом слова «рабство».
Я смотрела в окно, как удаляется мой бывший дом, как маленькие фигурки у подъезда машут руками и что-то кричат. Но я их уже не слышала. Я была свободна.
Впрочем, история на этом не заканчивалась. Я знала, что Антонина Павловна так просто не сдастся. Она будет мстить. И я оставила ей маленький прощальный подарок, о котором она узнает чуть позже. Бомба замедленного действия была заложена не в квартире, а в бумагах Виталика.
Прошел месяц. В однушке в Бирюлево, куда так опрометчиво заселился клан «дружной семьи», царила атмосфера, которую можно было бы назвать «ад в миниатюре».
Представьте себе тридцать три квадратных метра, на которых пытаются сосуществовать пять человек: Антонина Павловна, её безмолвный супруг Николай Петрович, вечно ноющая Зина, её пятилетний сын, который познавал мир через разрушение, и Виталик. Воздух в квартире был спертым, пахло жареным луком, дешевым стиральным порошком и безнадежностью.
Виталик спал на полу на матрасе, который Зина привезла с собой. Сама Зина с ребенком оккупировала единственный диван, а родители спали на раскладных креслах, которые чудом втиснули на кухню.
— Виталик, ты звонил адвокату? — голос Антонины Павловны теперь звучал не властно, а визгливо-истерично. Она стояла в дверном проеме, в засаленном халате, и мешала ложкой чай в треснутой чашке (моих чашек больше не было, пришлось пользоваться тем, что нашли у Зины).
Виталик, сидевший в углу с ноутбуком на коленях, даже не поднял головы.
— Звонил, мам. Три раза.
— И что? Что он сказал? Мы можем оспорить сделку? Признать её невменяемой?
— Мам, хватит, — устало огрызнулся Виталик. — Адвокат сказал, что шансов ноль. Квартира была её. Документы чистые. Любой суд нас пошлет. Она прошла освидетельствование у психиатра перед сделкой. Она всё предусмотрела.
— Тварь! — Антонина Павловна в сердцах швырнула ложку в раковину. — Продуманная, холодная тварь! А ты! Ты куда смотрел? Три года жил с ней и не знал, что она за змея?
— А вы куда смотрели? — вдруг взорвался Виталик. — Это же вы, мама, вы всё твердили: «Дави на неё, пусть Зинку пустит, пусть дачу отдаст». Вот, додавили! Теперь мы бомжи!
— Не смей на мать голос повышать! — взвизгнула Зина с дивана. — Мама о нас заботилась!
В этот момент в дверь позвонили. Звонок прозвучал как набат.
Виталик пошел открывать. На пороге стоял курьер с плотным конвертом формата А4.
— Виталий Николаевич Смирнов? Вам пакет. Распишитесь.
Виталик расписался дрожащей рукой. Он знал, от кого это. Обратного адреса не было, но штамп юридической фирмы говорил сам за себя.
Вся семья собралась вокруг него, как стервятники над падалью. Виталик разорвал конверт. Внутри лежала папка с документами и маленькая, розовая записка, прикрепленная скрепкой. Почерк Лены.
Он развернул записку.
«Дорогие родственники. Раз уж вы так любите делить всё поровну, давайте поделим самое главное. В папке — исковое заявление о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. А также — маленький путеводитель по вашей новой финансовой реальности. P.S. Виталик, пароль от твоего личного кабинета в банке я сменила обратно на твой день рождения. Зайди, тебя ждет сюрприз».
— Что там? — нетерпеливо спросила Антонина Павловна, выхватывая бумаги.
Это были копии кредитных договоров. Много копий.
Виталик побледнел. Он бросился к ноутбуку, пальцы лихорадочно стучали по клавишам, вводя пароль от онлайн-банка. Он не заглядывал туда года три — всеми финансами управляла Лена. Она просто говорила ему: «Я всё оплатила», и он жил спокойно.
Экран загрузился, и Виталик застыл.
— Мам... — прошептал он.
— Что?
— У нас долги. Огромные долги.
История «общего» имущества, как оказалось, имела обратную сторону. В папке лежал аккуратно составленный Леной график — тот самый «бомба замедленного действия».
За три года брака Виталик, подстрекаемый мамой, постоянно брал потребительские кредиты. «На ремонт дачи родителям» (500 тысяч), «На свадьбу Зиночке» (300 тысяч), «На лечение папе» (хотя лечили его по ОМС, а деньги ушли на новую машину для той же Зины). Виталик брал кредиты на свое имя, потому что у Лены была «плохая кредитная история» (как она ему врала), а платила по ним всегда Лена. Со своей зарплаты. Тихо, молча, месяц за месяцем.
Она гасила ежемесячные платежи, и семья жила, считая, что деньги берутся из тумбочки. Виталик даже не знал общей суммы долга.
А сумма составляла почти два с половиной миллиона рублей.
— И что? — не поняла Зина. — Она же платила. Пусть и дальше платит. Она жена!
— Зина, ты дура? — Виталик повернулся к сестре с перекошенным лицом. — Она подала на развод. И в иске указано, что эти кредиты взяты на МОЁ имя. Она больше не платит. Последний платеж был просрочен две недели назад. Банк уже начислил пени.
— Но это же совместно нажитые долги! — нашлась Антонина Павловна, вспоминая свои познания в юриспруденции. — Поделите пополам!
Виталик достал еще один документ из папки. Это была выписка.
— Тут... тут её адвокат пишет... — Виталик читал, запинаясь. — «Поскольку кредитные средства не были потрачены на нужды семьи (то есть на меня и Лену), а были переданы третьим лицам (то есть вам, мама, и тебе, Зина), и доказательства переводов прилагаются... Елена отказывается признавать эти долги общими».
Лена хранила все чеки. Все транзакции. Каждый раз, когда Виталик переводил деньги маме или Зине с кредитки, это фиксировалось. Она скрупулезно собирала досье три года. Она доказала, что деньги уходили из семьи, а не в семью.
— Это значит... — голос Николая Петровича прозвучал впервые за вечер, хрипло и страшно. — Это значит, что платить тебе, сынок. Одному.
В комнате повисла тишина, тяжелая, как могильная плита.
Виталик зарабатывал пятьдесят тысяч. Ежемесячный платеж по всем кредитам составлял сорок восемь.
— Но это еще не всё, — добил их Виталик, глядя в экран. — Квартира в Бирюлево.
— Что с ней? — насторожилась Зина. — Это же моя квартира! Ну, в ипотеке, но моя!
— Ипотеку платила Лена, — тихо сказал Виталик. — Ты же просила помочь, пока ты в декрете. Лена платила со своего счета. И она перестала платить два месяца назад.
Зина схватила телефон. Пришло SMS от банка, которое она игнорировала, думая, что это спам.
«Уважаемый клиент, в связи с просрочкой более 60 дней банк готовит документы на расторжение договора и взыскание залогового имущества...»
— Она нас уничтожила, — прошептала Антонина Павловна, оседая на стул. — Она просто нас уничтожила.
— Нет, мама, — Виталик закрыл ноутбук. В его глазах стояли слезы, но сквозь них пробивалось какое-то злое прозрение. — Она просто перестала нас содержать. Она вернула нам наше «общее». Твои запросы, Зинину ипотеку и мою глупость. Теперь это всё наше. Кушайте, не обляпайтесь.
— Ты кого обвиняешь?! — взвилась мать. — Я тебе жизнь дала!
— А она мне жизнь обеспечивала! — заорал Виталик так, что ребенок Зины заплакал. — А я её предал ради ваших «дачных диванов»!
Начался скандал. Крик стоял такой, что соседи начали стучать по батареям. Взаимные обвинения, упреки, слезы. Семья, которая держалась на мифе о сплоченности и деньгах невестки, рассыпалась, как карточный домик на ветру. Они грызли друг друга, как пауки в банке, лишенные корма.
Где-то в четырех тысячах километров от Бирюлево, на террасе маленького кафе в Лиссабоне, сидела молодая женщина. Океанский бриз шевелил подол её легкого платья.
На столе завибрировал телефон.
Входящий вызов: Любимая Свекровь.
Я улыбнулась, сделала глоток холодного белого вина и нажала кнопку «Заблокировать контакт». Следом в блок полетели номера Виталика и Зины.
Я не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только чистоту. Как в пустой квартире после генеральной уборки.
Передо мной лежал новый контракт с логистической фирмой в Порту. У меня была моя свобода, мои деньги и мой опыт. Я знала, что они выживут. Такие люди, как Антонина Павловна, не тонут. Виталик, скорее всего, объявит банкротство. Зина потеряет квартиру и уедет к маме в область, где они будут жить втроем в еще большей тесноте, проклиная меня до конца дней своих.
Но это была уже не моя история.
Я подняла бокал, чокаясь с невидимым собеседником.
— За общее, — тихо произнесла я. — За то, что общее небо над головой — это единственное, что нас теперь объединяет.
Я допила вино, расплатилась и пошла гулять по узким улочкам, залитым солнцем. Впервые за много лет я шла туда, куда хотела я сама, и никто не говорил мне, что я должна свернуть на дачу к тете Вале.
Жизнь только начиналась. И она принадлежала только мне.
