Командировка на конференцию в Новосибирск стала для меня неожиданностью. Мой научный руководитель, профессор Семёнов, внезапно заболел, и его место в списке участников, по сложившейся негласной договорённости, занял Орлов. А я, как его «ассистент» по новому проекту (и, как все думали, по жизни), автоматически отправилась следом. «Это будет полезно для вашего профессионального роста, Петрова, — сухо констатировал он, вручая мне проездные документы. — И, кроме того, соответствует логике развития нашего социального эксперимента. Выезд за пределы привычной среды усилит достоверность легенды».
И вот мы едем в плацкартном вагоне. Не в купе, конечно, но наши места — нижние, напротив друг друга. Первые три часа пути прошли в гробовом молчании. Он уткнулся в ноутбук, я — в окно, наблюдая, как мелькают леса и поля. Между нами лежала невидимая, но ощутимая стена протокола. Мы были коллегами, выполняющими миссию. Но долгая дорога, мерный стук колёс и замкнутое пространство вагона обладают магической силой стирать формальности.
Первой ласточкой стал чай. Он достал из сумки термос, два складных стаканчика и пакетик зелёного чая с жасмином. Без слов налил и протянул один стаканчик мне. «Спасибо», — удивлённо пробормотала я. «Энергоэффективность, — отрезал он, не глядя. — Два стакана кипятят меньше воды, чем один». Но в его тоне не было былой резкости. Была просто констатация факта, без намёка на то, что я ему мешаю. Мы пили чай, и тишина стала менее напряжённой, более созерцательной.
Разговор начался с научных журналов. Я упомянула один узкоспециальный, который читала в надежде найти что-то для своей диссертации. Он оторвался от экрана. «Вы читаете «Биоинформационные протоколы»? — спросил он с неподдельным интересом. — Там в последнем номере была любопытная статья про эволюцию сплайсосом у дрозофилы...» И мы заговорили. Не как профессор и студентка, а как два специалиста, говорящие на одном, никому вокруг не понятном языке. Мы спорили о методах, делились мнениями об авторах, и я с изумлением обнаружила, что мои аргументы он не отметает сходу, а внимательно выслушивает, иногда соглашаясь, иногда предлагая контраргумент.
За окном стемнело. Он закрыл ноутбук, снял очки и протёр глаза. В тусклом свете вагонного бра его лицо казалось усталым и молодым одновременно. «Вы знаете, почему я выбрал именно это направление? — вдруг спросил он, глядя в темноту за окном. Вопрос был настолько личным, что я остолбенела. Это было прямое нарушение нашего договора. Но он, кажется, забыл о нём. — Не из-за денег или славы. Из-за головоломки».
И он начал рассказывать. О том, как в школе, ещё до всякой специализации, его завораживала идея кода. Криптография, шифры, тайные языки. А потом он узнал, что самый сложный и самый древний код на планете — это язык ДНК. «Это же идеальный шифр, Петрова! — в его голосе снова зазвучали те самые обертона страсти, что я слышала на семинаре, но теперь они были приглушёнными, доверительными. — Миллиарды символов, написанных всего четырьмя буквами. С ошибками, с повторами, с намёками на смысл, разбросанными по всей книге. Расшифровать его — это... величайший детектив в истории вселенной». Он говорил о науке как о приключении, о поиске сокровищ. И в этих словах не было ни грани высокомерия, только чистая, детская увлечённость.
Я слушала, заворожённая. Потом, вдохновлённая его откровенностью, сама рассказала ему, почему пришла в биоинформатику. Не из-за романтики, а из-за прагматики. После того как бабушка долго и тяжело болела, я поняла, что хочу не просто сочувствовать, а понимать механизмы, находить причины, чтобы однажды могла их обойти. «Я хочу читать инструкцию по эксплуатации человека, пока он ещё не сломался», — сказала я, и он кивнул, как будто это была самая разумная цель в мире.
Потом разговор коснулся институтских будней, общих знакомых. Я осторожно упомянула профессора Маверина, чьё имя всегда вызывало у него гримасу раздражения. Орлов помолчал, глядя на своё отражение в тёмном стекле. «Маверин... — произнёс он тихо, и в его голосе впервые прозвучала не раздражение, а что-то более глубокое, похожее на усталую горечь. — Он был моим учителем. Когда-то. Пока не выяснилось, что для него идеи — это разменная монета, а люди — расходный материал». Он не стал развивать тему, но в этой короткой фразе было столько личной боли и разочарования, что я поняла — за его неприязнью стоит не профессиональная ревность, а предательство.
Ночь сгущалась. Пассажиры вокруг нас уснули. Мы сидели в полумраке, и между нами больше не было стола, протокола, ролей профессора и студентки. Были два человека, уставшие от долгого пути, нашедшие неожиданную точку соприкосновения в странном мире науки, который они оба любили, каждый по-своему. «Знаете, Петрова, — сказал он уже совсем тихо, почти шёпотом, — вы... вы неожиданно адекватный собеседник». Для него это, наверное, была высшая похвала.
Я улыбнулась в темноту. «Вы тоже, Кирилл Владимирович. Неожиданно». Он не ответил, но я почувствовала, как напряжение между нами окончательно растаяло, сменившись новым, пока неопределённым чувством — осторожным доверием. Когда я, наконец, устроилась спать, повернувшись к стене, я долго лежала с открытыми глазами, слушая его ровное дыхание где-то совсем рядом. Стена рухнула. Протокол был забыт на эти несколько часов. И я с ужасом и волнением понимала, что обратного пути, к прежним строгим границам, уже не будет. Мы пересекли черту, даже не заметив, как это произошло. И теперь нам предстояло выяснить, что же находится по ту сторону нашей выдуманной истории.
💗 Если эта история затронула что-то внутри — ставьте лайк и подписывайтесь на канал "Скрытая любовь". Каждое ваше сердечко — как шепот поддержки, вдохновляющий на новые главы о чувствах, которых боятся вслух. Спасибо, что читаете, чувствуете и остаетесь рядом.
📖 Все главы произведения ищите здесь:
👉 https://dzen.ru/id/683960c8fe08f728dca8ba91