Юбилей. Глупое вслух слово, а у меня внутри от него всегда что‑то мягко звенело, как старая стеклянная ёлочная игрушка. Я лет с тридцати шептала себе: вот исполнится мне круглая дата — и хоть раз в жизни я буду не той, которая режет, жарит, моет и дослушивает чужие жалобы до ночи, а той, ради которой все собираются. Хоть раз.
На работе, когда у кого‑то праздник, все бегают, покупают цветы, торты, коробки с конфетами. Приносят заранее, прячут в шкафу, шепчутся, ждут, когда именинник придёт. А когда была моя дата — пятнадцать минут поздравлений в обеденный перерыв и общее: «Ты же понимаешь, завтра отчёт, не до посиделок». И я понимала.
Дома было ещё хитрее. Там это называлось тёплым словом «по‑семейному». «Ты же своя, ты же понимаешь», — любимая фраза свекрови. «Ну кто, если не ты», — добавлял муж, чмокая меня в щёку и утыкаясь в телефон.
Я у них и повар, и посудомойка, и бесплатная прислуга на всех дачах, и ещё при этом — «самая надёжная», то есть та, с которой удобно брать деньги: «Потом как‑нибудь вернём, ты же знаешь».
Я всегда соглашалась. Не знаю, из чего это растёт — из страха остаться одной или из глупой надежды, что однажды меня заметят и оценят. В этот раз я тоже сначала надеялась.
За месяц до моего юбилея свекровь позвонила особым голосом — липким, как переваренное варенье:
— Доченька, мы тут с отцом думали… Тебе же в этом году круглая дата! Надо по‑настоящему отметить, по‑семейному.
Я прямо увидела перед глазами длинный стол, белую скатерть, мои любимые цветы в вазе. Представила, как кто‑то поднимет стакан с соком и скажет: «За нашу…» — и у меня вдруг защипало в горле.
— Давай, — выдохнула я. — Как скажешь.
— Вот и молодец. Я всё продумала, — бодро отозвалась она. — На даче у нас собираемся, воздух, свежесть, всё, как ты любишь. А подробности потом обсудим, ладно? Я к тебе завтра заеду.
Я весь вечер ходила по квартире, как в тумане. Мне казалось, что жизнь вдруг поворачивается ко мне лицом. Даже муж, вечно уткнувшийся в телефон, поднял глаза и сказал:
— Мама обещала устроить тебе сюрприз. Радуйся.
Я улыбнулась. Дурочка.
На следующий день свекровь приехала раньше, чем обещала. Я вернулась с работы, едва сняла туфли, а она уже сидела на кухне, как хозяйка, крышкой хлопала на моей кастрюле.
— Ты чего так долго? — вместо приветствия. — Мы тут с Танюшей уже всё почти решили.
С Танюшей — это с её старшей дочкой, моей золовкой. «Мы тут решили» — любимое начало любого разговора, после которого мне обычно оставалось только заплатить и сделать.
— А что решили‑то? — спросила я, наливая чай. Из кружки поднимался пар с запахом чабреца, и меня это немного успокаивало.
— Значит так, — свекровь подалась вперёд. — Утром, пораньше, часов в девять, вы с Сашей приезжаете ко мне на дачу. Ты знаешь, там грядки… ну, сами понимаешь, весна. Надо бы всё к сезону привести в порядок. А заодно и отметим твой день. Как раз все помогут, по‑семейному.
Слово «помогут» во мне звенело язвительно. Я уже видела, как они «помогают»: сидят под яблоней, обсуждают соседей, а я в резиновых перчатках, вся в земле, бегаю от одной грядки к другой.
— А праздник? — осторожно напомнила я.
— Так это и есть праздник! — всплеснула она руками. — Сначала до обеда всё сделаем, потом Саша с отцом поедут в город, закупятся. Мясо, фрукты, сладости, всё как положено. Ты же переведёшь им денег, сколько нужно. Они жарят, мы накрываем, ты салатики свои фирменные… И вечером все сидим, поздравляем тебя. Что тебе ещё надо?
В этот момент в прихожей щёлкнул замок — вернулся муж. Я уже открыла рот, чтобы сказать: «Я не хочу в свой юбилей пахать на грядках», но он, не снимая куртки, подхватил:
— Мам, да всё правильно. Мы быстро там управимся. А потом нормально посидим. Да, Ира?
И вот это его «да, Ира?» было не вопросом, а точкой. Мол, ты же не будешь устраивать сцен.
Я почувствовала, как внутри меня что‑то глухо хрустит. Как ледяная корка под ногой, когда поздней весной переходишь через лужу.
— Ну… ладно, — услышала я свой голос, какой‑то чужой. — Как скажете.
Свекровь довольно закивала, стала перечислять, кто придёт: свояченица со своим Витенькой, её сестра с мужем, племянники. Все мои «любимые», которые каждый раз громко вспоминают, как я «удачно вышла замуж», потому что у свекрови дача, а у моих родителей — только старенькая двухкомнатная квартира.
Я механически кивала, а в голове внезапно всплыло: "это и есть мой юбилей? Четыре часа на огороде и стол за мой счёт?" Меня даже не спросили, чего я хочу. Просто распределили меня, как удобную рабочую силу и кошелёк.
Вечером, когда они ушли, я пошла на кухню мыть кружки. Горячая вода лилась на руки, обдавая паром лицо, и вместе с этим паром из меня начали выходить слёзы. Не рыдания — тихо, как будто у крана течёт ещё одна невидимая струйка.
Я вспомнила, как в прошлый мой день рождения свекровь «забыла», потому что «так закрутилась на даче», а потом позвонила через три дня: «Ну ты же не ребёнок, правда? На что тебе эти даты?» Вспомнила, как однажды сама себе купила маленький тортик в кулинарии, задула свечку на кухне, пока все спали. И каждый раз — «ну ты же понимаешь, ты же своя».
В этот раз внутри вдруг стало не жалко, а… холодно. Как будто вместо сердца поставили камень.
Я выключила воду, вытерла руки о полотенце и вслух, шёпотом, сказала себе в отражение в оконном стекле:
— Хорошо. Будет праздник. Но не такой, как вы ждёте.
Решение пришло не сразу, а будто собиралось в голове по крупицам, как мозаика. На следующий день я поехала к свекрови «помочь распределить грядки». Она встретила меня в дверях с блокнотом:
— Вот тут у нас клубника, тут морковь, тут картошку надо перебрать…
Я вышла на участок и вдруг увидела его другим взглядом. Не как место вечного бесплатного труда, а как поле боя.
— Давайте так, — сказала я мягко. — Чтобы всем было посправедливее. Я составлю список, кто что будет делать. А вы уж утвердите, вы же хозяйка.
Она закивала, польщённая. А я уже мысленно примеряла: самой тяжёлой и грязной свекровиной сестре — заросший дальний угол, где земля сырая, где всё в колючках. Племянничку‑лентяю — перекопка старой компостной кучи. Золовке, которая вечно руками разводит: «я ж в городе живу, я к земле не привыкла» — прополка в теплице, где к середине дня духота такая, что даже стекло запотевает.
Дома я достала свой старый блокнот. На первом листе написала: «Сценарий праздника». И стала записывать всё, что приходило в голову.
Во‑первых, гости. Если уж по‑семейному, то по‑настоящему. Я позвонила двоюродной тётке Лиде, которую свекровь недолюбливала за прямоту.
— Лидия Петровна, а вы в субботу заняты? — спросила я.
— Да вроде нет. А что?
— У меня юбилей. На даче у свекрови собираемся. Очень буду рада, если вы придёте.
Тётка повисла на линии молча на пару секунд, потом хмыкнула:
— У твоей свекрови? Интересно. Ладно, зайду. Давно я ей не напоминала, как она мне за ремонт твоей свадьбы до сих пор не рассчиталась.
Я улыбнулась. Это было именно то, что нужно.
Потом я написала подруге Светке. Светка — юрист, работает с недвижимостью, знает, как никто, кто на кого что оформил.
«Свет, приезжай ко мне на юбилей на дачу. Будет весело. Заодно глянешь документы на дом, я тебе потом объясню, зачем», — написала я в переписке.
Она ответила почти сразу: «Приду. Люблю твои авантюры».
Авантюра… пусть будет так.
Ещё через день я зашла к соседке по даче, тёте Нюре, главной местной рассказчице. Она стояла у калитки, сжимая в руках вёдра.
— Тётя Нюр, — сделала я самое серьёзное лицо. — У меня просьба. В субботу, когда к свекрови народ приедет, не давайте никому ни лопату, ни грабли, ни воды не наливайте, пока я сама не попрошу. Ладно?
— Это что ещё за секреты? — прищурилась она.
— У меня… задумка. Для моего праздника. Потом расскажу.
Она рассмеялась:
— Ладно, устроим им сухпай.
Самым последним пунктом был подарок. Свой, настоящий, от себя для себя. Я давно мечтала о хорошем кресле‑качалке на балкон и наборе дорогих банок для кухни. Всегда откладывала: то детям к школе, то на дачу свекрови, то ещё на что. В этот раз я открыла телефон, зашла в приложение магазина мебели, выбрала кресло, заказала доставку на день юбилея, ближе к вечеру. Банки заказала там же, с другой доставкой, чтобы уж наверняка кто‑нибудь из соседей заметил.
В графе «кому позвонить» я указала свой номер, а в комментариях написала: «Сюда привезти, от семьи такой‑то, вручать как общий подарок имениннице». Я заранее заплатила за всё своими деньгами. Впервые без угрызений совести.
Каждый день перед праздником свекровь звонила и уточняла, кто сколько съест. Я терпеливо соглашалась:
— Да, мам, конечно, мясо берите побольше, все любят.
Потом переводила ей деньги. В назначенный день, вечером, ещё раз, потому что «мы посчитали, твой муж говорит, что не хватит».
Я переводила и молчала. Камень в груди становился всё твёрже и холоднее. Не злость даже, а какая‑то усталость, доведённая до предела.
Накануне юбилея я допоздна мыла голову, гладила простую, но любимую рубашку, доставала из шкафа свои лучшие, хоть и давно купленные брюки. Смотреть на себя в зеркало было странно. В волосах блестели уже первые нити седины, вокруг глаз — тонкие морщинки. Я вдруг подумала, что прожила уже полжизни, а по‑настоящему для себя не жила ни одного дня.
— Завтра, — шепнула я себе. — Завтра хоть немного поживу.
Утром мы с мужем поехали на дачу. Было ещё рано, солнце только поднималось, на траве лежала холодная роса, пахло влажной землёй и дымком от чьей‑то печки неподалёку. В багажнике машина звякали мои резиновые сапоги, лейки, перчатки.
У калитки нас уже ждали. Свекровь в своём неизменном цветастом халате, золовка в белоснежных кроссовках, которые ей явно было жалко пачкать. Чуть поодаль — Витенька, ковыряющий землю носком ботинка, и свекровина сестра, та самая, что любит командовать.
— О, именинница! — свекровь всплеснула руками, но даже не подошла обнять. — Ну что, сейчас быстренько распределим фронт работ — и к обеду будем свободны.
Мне сунули в руки какие‑то дешёвые пакетики. В одном — кухонное полотенце с яркими петухами, в другом — дешёвые духи с таким резким запахом, что у меня защекотало в носу. «Символические подарочки, потом нормальный общий подарок будет», — прокаркала свекровина сестра.
Я поблагодарила. Вежливо, как всегда. Хотя в этот раз каждое «спасибо» отдавалось во мне горечью.
Во двор начали стягиваться остальные. Пахло влажной травой, сырой доской забора, немного — табачным дымом от соседского участка. Где‑то кричала сорока. Шум голосов смешивался, как гул на рынке.
— Так, — свекровь хлопнула в ладоши. — Сейчас скажу, кто что делает. Ира, ты…
Я подняла руку.
— Подождите, — ровно сказала я. — В этот раз распределять буду я.
Они замерли. Кто‑то хмыкнул. Муж вопросительно посмотрел на меня, но промолчал.
— С чего это? — первой опомнилась свекровь. — Я тут хозяйка.
— Именно поэтому, — спокойно ответила я. — Сегодня мой юбилей. И у меня свой сценарий праздника. Вы же хотели по‑семейному? Вот и будет.
Я прошла к сараю, открыла его и достала оттуда перчатки, тяпки, ведра. Чистые, вымытые, разложенные заранее.
— Вот, — я стала раздавать. — Тётя Галя, вот вам перчатки и тяпка. Ваша грядка — дальний угол, за малиной, там земля тяжёлая, но вы же сильная. Витя, тебе вот это ведро и лопата — тебе достаётся компостная куча, всё перекопать. Таня, ты говорила, что тебе вредно на солнце, — я улыбнулась золовке, — поэтому ты в теплицу. Там тень, но много сорняков, справишься. Папа, мама, вы с Сашей пойдёте позже за продуктами, как и планировали. Но сначала…
Я повернулась к свекрови, встретилась с её взглядом.
— …сначала все поработают. А я буду смотреть, чтобы всё было честно.
— Это ещё что за шутки? — свекровь побелела от злости. — Ты какая‑то странная сегодня.
— Я очень нормальная, — тихо ответила я. — Просто устала быть бесплатной рабочей силой в свой собственный праздник.
Я подошла к калитке, захлопнула её и повернула ключ в замке. Звук щёлкнувшего железа прозвучал так громко, что все обернулись. Ключ я положила в карман.
— А это зачем? — нервно засмеялась золовка. — Мы что, в плену?
— Можно и так сказать, — пожала я плечами. — Пока грядки не будут приведены в порядок, до конца работ, никакого стола. Мясо… — я кивнула на пакеты, которые свёкор только что занёс в дом, — убираю в холодильник. Шампуры тоже. Праздничный стол — после.
Я чувствовала, как внутри у меня поднимается волна — не истерики, нет, а какой‑то холодной решимости. Родня ещё смеялась, переглядывалась, кто‑то бормотал: «Да ладно, шутит она». Но по тому, как тяжёлые створки ворот сомкнулись, было ясно: теперь назад пути нет. Настоящий праздник только начинался.
Солнце к этому времени уже поднялось высоко, воздух над грядками дрожал, как над плитой. Земля под ногами была твёрдая, сбитая, сверху сухая корка, а под ней — липкая глина. Пахло сырой землёй, тёплым железом старых ведер и чем‑то кислым от заброшенной компостной кучи.
Первые полчаса они ещё посмеивались.
— Ладно, раз именинница так хочет, — фыркнула свекровина сестра, натягивая перчатки. — Разомнёмся.
— Ну ты же мужчина, тебе несложно, — сладко сказала я Вите, кивая на тяжёлую лопату. — Вон, компостная куча ждёт героя.
Он дёрнул плечом, но повернул туда.
Золовка, криво усмехнувшись, зашла в теплицу. Оттуда сразу повеяло сыростью, прелой ботвой, тяжёлым запахом тёплого пластика.
— Ты же женщина, ты ближе к земле, — мягко повторила я ей в спину. — Сорняки тебя почувствуют и сами полезут в руки.
Она что‑то пробурчала, задевая коленом перекосившийся ящик.
Свекровь с неохотой поплелась к дальним грядкам за малиной. Там трава стояла по пояс, тонкие стебли цеплялись за ноги, под ними хрустели сухие ветки, а над зарослями низко висели осиные гнёзда. Я заранее видела их серые шарики, но молчала.
— Аккуратнее там, — почти ласково сказала я. — Ты же всегда говорила, что женщина в доме — хранительница очага. Вот и природу сохрани.
Свёкор угрюмо таскал старые доски от забора, сопя и кашляя. Я протянула ему два ведра.
— Там у колонки на углу вода, — напомнила я. — Шланг, увы, так и не починили, представляешь, забыла. Но ты же мужчина, тебе несложно несколько раз сходить, верно?
Он посмотрел так, словно хотел бросить ведра мне под ноги, но промолчал.
Через час они уже не шутили. Лица красные, спины мокрые. Над малиной звенели осиные крылья, свекровь пару раз вскрикнула, отмахиваясь платком. Из теплицы доносился злой шорох: золовка рвала траву с корнями, шуршали пакеты с сорняками.
Я ходила по участку, как надсмотрщица, и в каждой своей фразе слышала отзвуки прежних лет.
«Мы же семья, поможем друг другу», — ровно повторяла я, когда тётя Галя начинала стонать, выпрямляясь над лопатой. — «Надо потерпеть, зато потом всем будет хорошо».
Они переглядывались. Муж пару раз пытался подойти ко мне:
— Ира, может, хватит уже? Жарко…
Я посмотрела на него спокойно.
— Саша, ты разве забыл? — тихо спросила. — Выходит, твоя матушка постановила, что в мой юбилей я должна горбатиться на огороде, а вы в это время будете веселиться и жарить мясо за мой счёт. Я всего лишь выполняю семейный план. Разве это не справедливо?
Он отвёл глаза.
К полудню воздух стал густым, как кисель. Над соседским участком монотонно жужжала косилка, где‑то лаяла собака. На кухне тихо гудел старый холодильник, в котором лежали аккуратно разложенные пакеты с мясом. Мои деньги, мой «общий» вклад.
— Всё, я больше не могу! — первой взорвалась свекровь. Она стояла по щиколотку в грязи, юбка забрызгана, волосы прилипли ко лбу. — Немедленно накрывай стол! Верни нам мясо и деньги, ясно? Ты вообще в своём уме?
К ней тут же присоединилась свекровина сестра:
— Да, хватит цирка! Мы сюда не на каторгу приехали!
— А я на каторгу сюда каждый год приезжала, — ответила я так же ровно. — И ничего, жила.
Я уже хотела продолжить, как в калитку громко позвонили. Звонок резанул по нагретому, тяжёлому воздуху, все вздрогнули. Я вынула ключ, медленно подошла, отперла.
За калиткой стоял молодой мужчина в чистой рубашке, с большой коробкой в руках и огромным букетом. От цветов пахло свежестью, как в майском парке после дождя.
— Ирина… отчество? — уточнил он, глядя в накладную.
— Я, — сказала я.
Он протянул мне коробку, букет и плотный конверт.
— Поздравление, всё уже оплачено, — сказал и, заметив наше разноцветное, перепачканное собрание, чуть смутился. — Счастливого вам дня рождения.
Когда я обернулась, во дворе уже стояла Лена — моя подруга. Она приехала чуть раньше, сидела на веранде и наблюдала молча. Теперь вышла ближе, глаза блестят, но голос спокоен:
— О, доставку как раз успели, — сказала она достаточно громко, чтобы все услышали.
Я раскрыла конверт. Там было подарочное свидетельство в оздоровительный салон на несколько процедур, маленькая бархатная коробочка с подвеской и открытка с печатью фирмы. Внизу, жирно выделено: «Полностью оплачено заказчицей за месяц до даты».
— Это что ещё за выдумки? — свекровь шагнула ко мне, пытаясь заглянуть через плечо. — Кто тебе это подарил?
— Я, — ответила я. — Себе. Потому что посчитала, что заслужила.
Тишина звенела. Где‑то в малине глухо жужжала оса.
Лена подняла голову:
— Кстати, раз уж все в сборе, напомню… — она словно невзначай достала папку. — По документам этот участок принадлежит Саше. Не вам, Анна Петровна. И у Иры есть письменное согласие мужа распоряжаться участком в его отсутствие. Так что она сейчас здесь хозяин. Законный.
Свекровь побелела так, что проступили синеватые прожилки возле губ.
— Это ты науськала его против родной матери, да? — прохрипела она. — Разрушительница семьи!
Я подняла руку.
— А теперь, раз уж у нас праздник, давайте тост, — сказала я. — За меня.
Я достала из кармана аккуратно сложенные листки. Накануне я распечатала их переписку из общего семейного разговора. Те самые сообщения, где они обсуждали мой юбилей.
Я стала зачитывать, по ролям, их собственные фразы.
— «Как раз повод и грядки ей всучить, и поесть задаром», — громко произнесла я голосом свекровиной сестры. — «Мясо пусть она купит, всё равно Саша у неё на шее сидит». — «Главное, чтобы не возмущалась, а то устроит сцену».
Каждое слово падало, как камень в воду. Кто‑то отворачивался, кто‑то краснел, свёкор мял кепку в руках.
— С этого дня, — сказала я, складывая листки, — я больше не бесплатная рабочая и не общий кошелёк. Если кто‑то считает, что я должна горбатиться, чтобы ему было приятно, — выход там.
Я показала на калитку.
— Ключи… — прохрипела свекровь.
— Получите позже, — я пожала плечами. — Сейчас я ещё не закончила.
Я зашла в дом, открыла холодильник, достала пакеты с мясом. Холодный полиэтилен лип к ладоням.
Тем, кто молча работал и избегал ядовитых слов, я вручила по пакету.
— Вот, это то самое дешёвое мясо, которое вы сами собирались жарить, — сказала я спокойно. — Жарьте себе дома, как хотите.
Самым громким, тем, чьи фразы я только что читала, я не дала ничего. Только протянула их же распечатанные слова.
— Возьмите, — тихо сказала я. — Это всё, что вы сегодня заслужили от меня.
Кто‑то хлопнул дверью веранды. Кто‑то сдавленно выругался. Свекровь кричала, что я неблагодарная, что я разрушила семью, что «из‑за тебя сын останется один». Но я стояла и вдруг ясно чувствовала: силы впервые на моей стороне.
Потом начались последствия. Часть родни торжественно объявила, что «больше ноги их у меня не будет», вышла из общих разговоров, создала свои, новые, где, я уверена, рисовала меня чудовищем. В мою сторону летели пересказанные фразы: «Всегда была странная», «Мы её вытащили в люди, а она…».
Но через несколько дней в личных сообщениях тихо постучались другие. Та же тётя Галя написала, что ей стыдно, что она устала молчать, но боялась. Двоюродный брат предложил помочь мне с моими проектами, с работой, не с дачей. «Если нужно что‑то для тебя, а не для всех», — отдельно подчеркнул он.
Саша долго метался. Сначала были скандалы, долгие паузы, ночи, когда мы спали по разным комнатам. Он рвался между «мамой» и мной, пока однажды не сказал:
— Я не хочу, чтобы ты больше так жила. Мы что‑нибудь придумаем.
Это «мы» впервые прозвучало как обещание, а не как пустой звук.
Через год свой день рождения я встречала уже не здесь. Не на чужой даче, где каждый куст напоминал о чужих правилах. На небольшом участке земли за городом, который мы с Сашей купили в рассрочку. Земля ещё была почти голая, только молодые деревца и несколько грядок, которые я посадила сама — по своей воле, а не по чьему‑то приказу.
Пахло свежей доской от нового стола, нагретым железом мангала, мокрой землёй после утреннего полива. Вокруг сидели несколько человек — Лена, тот самый двоюродный брат с женой, ещё пара близких. Те, кто выбрал не удобство, а уважение.
На столе было немного: простые салаты, овощи, немного хорошего мяса. Всё куплено на мои деньги и по моему желанию. В вазе стояли цветы из ближайшего рынка и тот самый подвес, что я себе подарила, ловил солнечные блики.
Я подняла чашку с чаем:
— Помните тот мой юбилей на огороде? — спросила я. — Я тогда думала, что просто копаю грядки. А вышло, что я вспахала свои границы.
Где‑то далеко, на другом конце города, наверняка всё ещё шипела родня, придумывая новые сказки обо мне. Но это уже было где‑то там, за забором моей новой жизни.
Я впервые ясно чувствовала: главный праздник я всё‑таки устроила себе сама. И каждый новый год теперь — не обязаловка, а мой выбор.