– А чайник почему холодный? Марина, ну что ты спишь на ходу? Гости уже полчаса как проснулись, в горле пересохло, а у хозяйки ни кипятка, ни заварки свежей. И чашек чистых нет, все в раковине горой навалены. Непорядок, деточка, ох, непорядок.
Голос Антонины Павловны, скрипучий и требовательный, ворвался в сон Марины, словно бормашина стоматолога. Женщина с трудом разлепила глаза. На часах было одиннадцать утра первого января. Голова гудела не от шампанского – она вчера выпила всего бокал, – а от чудовищной усталости, накопившейся за последние трое суток. Тело ныло, словно по нему проехал асфальтоукладчик.
Марина села на кровати, спустила ноги на пол и тут же наткнулась на разбросанные носки мужа. Олег мирно храпел рядом, уткнувшись лицом в подушку, и его совершенно не беспокоило отсутствие кипятка или чистых чашек. Ему было хорошо. Он вчера был «душой компании», произносил тосты, подливал гостям и громче всех смеялся над шутками своей сестры.
– Марина! – снова донеслось из кухни, на этот раз громче и с нотками явного раздражения. – Ты слышишь меня или нет? У Леночки голова болит, ей бы чаю крепкого с лимоном.
Леночка. Тридцатилетняя золовка, которая вчера приехала со своим мужем и двумя детьми-школьниками, чтобы «по-семейному» встретить Новый год. «По-семейному» в понимании родни мужа означало приехать на всё готовое, поесть деликатесов, купленных на деньги Марины и Олега, и оставить после себя руины, достойные Помпеи.
Марина накинула халат, сунула ноги в тапочки и поплелась на кухню.
Зрелище, открывшееся ей, могло бы стать декорацией к фильму ужасов для любой домохозяйки. Стол, который вчера ломился от яств, представлял собой печальное зрелище: засохшие корки мандаринов, пятна от вина на скатерти, полупустые салатницы с заветренным оливье, в котором торчали грязные ложки. Но самым страшным была раковина. И не только раковина – все столешницы вокруг были заставлены грязной посудой.
Жирные противни из-под утки и мяса по-французски, кастрюли с остатками пюре, гора тарелок с прилипшим соусом, бокалы с мутными разводами, вилки, ножи... Всё это возвышалось шаткими башнями, грозя обрушиться при любом неосторожном движении. Посудомоечной машины у них не было – кухня была слишком маленькой, да и Олег всегда говорил: «Зачем тратиться? Нас же двое, помыть пару тарелок несложно».
Только вот сейчас тарелок было не пара. Их было, казалось, сотня.
Антонина Павловна сидела за краешком стола, отодвинув в сторону грязную тарелку из-под холодца, и барабанила пальцами по клеенке. Рядом сидела Лена, обхватив голову руками и страдальчески морщась.
– Доброе утро, – хрипло сказала Марина, подходя к плите, чтобы включить чайник.
– Какое же оно доброе? – фыркнула свекровь. – В доме бардак, ступить негде. Я вот встала в девять, думала, ты уже прибралась, завтрак готовишь. А ты дрыхнешь. Негоже так гостей встречать, Марина. Мы люди пожилые, нам режим нужен.
Марина замерла с коробкой спичек в руке. Внутри начало разгораться пламя, похлеще того, что сейчас вспыхнуло под чайником.
– Антонина Павловна, я легла в четыре утра, – стараясь сохранять спокойствие, ответила она. – После того, как убрала со стола то, что могло испортиться, и расстелила всем постели. А до этого я два дня стояла у плиты, чтобы накормить вашу семью.
– Ну, ты не преувеличивай, – махнула рукой Лена, не открывая глаз. – Что там готовить-то? Нарезала салатиков да в духовку мясо сунула. Дело нехитрое. Ой, Марин, дай таблетку какую-нибудь, раскалывается черепушка. И рассолу бы, если остался.
Марина посмотрела на золовку. Лена вчера палец о палец не ударила. Она приехала «красивая», с маникюром и укладкой, села за стол и только командовала: «Марин, подай хлеба», «Марин, а где салфетки?», «Марин, майонез кончился».
– Таблетки в аптечке в ванной, – сухо сказала Марина. – А рассол в банке, банка в холодильнике.
– Тебе трудно подать? – Лена приоткрыла один глаз, полный упрека. – Я же гость.
– А я не прислуга, – вырвалось у Марины.
Антонина Павловна, услышав это, выпрямилась, словно проглотила аршин.
– Что ты сказала? Это как ты с золовкой разговариваешь? Мы к тебе со всей душой приехали, подарки привезли...
Подарки. Марина вспомнила эти «дары». Свекровь привезла набор кухонных полотенец (передаренный, судя по старому ценнику) и коробку просроченных конфет. Лена с мужем подарили магнитик с символом года и бутылку самого дешевого шампанского, которое пить было невозможно. Зато сами они с удовольствием уничтожали бутерброды с красной икрой, семгу и дорогие сыры, на которые Марина откладывала премию полгода.
– Чайник закипел, – сказала Марина, игнорируя выпад свекрови. – Чашки грязные. Сейчас помою пару штук.
Она подошла к раковине и включила воду. Струя ударила в жирную сковородку, брызги полетели на халат. Марина почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Запах застывшего жира, несвежих салатов и перегара, витавший в кухне, был невыносим.
Она помыла три чашки. Налила чай свекрови, Лене и себе.
В этот момент на кухню ввалился муж Лены, Сергей, и двое их детей – десятилетний Паша и восьмилетняя Катя.
– О, а че пожрать есть? – бодро спросил Сергей, почесывая живот под растянутой майкой. – Я бы оливье навернул. И мяса кусок. Марин, разогрей, а? Только картошки поджарь свежей, а то пюре вчерашнее я не люблю.
Дети тут же начали ныть:
– Я не буду оливье! Я хочу блинчики! Тетя Марина, испеки блинчики! С нутеллой!
– А мне кашу! Только не овсянку, я ее ненавижу! Манную!
Марина стояла, сжимая в руках теплую чашку, и смотрела на эту ораву. Шесть человек. Шесть взрослых (считая Олега, который вот-вот проснется) и двое детей. И все они смотрели на нее с ожиданием. Как на автомат по выдаче еды и чистой посуды.
Никто из них даже не подумал подойти к раковине. Никто не спросил, не нужна ли помощь. Лена вчера даже свою тарелку не отнесла на кухню, оставила на журнальном столике в гостиной.
– Блинчиков не будет, – тихо сказала Марина.
– Почему? – капризно протянула Катя. – Ты же обещала!
– Потому что тетя Марина устала, – Марина поставила чашку на стол. – И потому что, чтобы испечь блинчики, нужно сначала помыть посуду. А чтобы помыть посуду, нужно потратить часа два.
– Ну так мой, – простодушно сказал Сергей, усаживаясь на единственный свободный стул и отодвигая грязную салатницу. – Мы подождем. Чайку пока попьем. Мать, подвинься.
В кухню зашел Олег. Он был помят, взлохмачен и явно пребывал в благодушном настроении.
– С Новым годом, семья! – провозгласил он. – О, чай пьете? Марусь, налей мне тоже. И там, в холодильнике, пиво оставалось, достань, а? Голову поправить.
Марина посмотрела на мужа. В его глазах не было ни капли сочувствия. Он видел гору посуды, он видел хмурую жену, но для него это была привычная картина. Марина же всегда справлялась. Марина – хозяйка.
И тут внутри у Марины что-то оборвалось. Словно лопнула туго натянутая струна, которая держала всё это время её терпение.
Она медленно вытерла руки о полотенце. Сняла фартук, который успела надеть на автомате. Аккуратно положила его на спинку стула.
– Нет, Олег, – сказала она громко и отчетливо. – Я не налью тебе чаю. И пиво не достану. И посуду мыть не буду.
На кухне повисла тишина. Даже дети замолчали, почувствовав напряжение. Антонина Павловна перестала дуть на чай и уставилась на невестку поверх очков.
– Это что за новости? – нахмурился Олег. – Марусь, ты чего? Не с той ноги встала?
– С той, Олег. С той самой. Просто я вдруг поняла, что у меня тоже праздник. У меня выходной. Я работала до тридцатого числа включительно. Тридцать первого я весь день готовила, убирала, накрывала на стол. Я обслуживала вас всю ночь. А сегодня я хочу отдохнуть.
– Ну так отдохнешь, – растерянно сказал муж. – Сейчас быстренько посуду помоешь, завтрак приготовишь, и отдыхай. Мы же не заставляем тебя вагоны разгружать.
– Быстренько? – Марина горько усмехнулась и обвела рукой кухню. – Здесь работы на полдня. Гора жирной посуды, которую вы наплодили. Почему я должна мыть её одна? Нас здесь семеро. Вы ели? Ели. Вы пили? Пили. Вот и мойте.
– Марин, ты в своем уме? – подала голос Лена, морщась от громкого звука. – Мы гости. Где это видано, чтобы гости посуду мыли? У нас дома так не принято.
– А у нас принято, чтобы у гостей совесть была, – отрезала Марина. – Вы приехали к брату, не в отель «все включено». Я не нанималась к вам в горничные.
Антонина Павловна грохнула чашкой об стол, расплескав чай.
– Да как ты смеешь?! – взвизгнула она. – Мы к сыну приехали! Ты посмотри на нее, Олег! Королева нашлась! Перетрудилась она! Я в твои годы троих детей растила, на заводе работала, и хозяйство вела, и никогда не жаловалась! А у тебя стиралка-автомат, пылесос, горячая вода – живи не хочу! И ты еще рот открываешь на родню мужа?
– Мама, успокойся, тебе волноваться нельзя, – Олег бросился к матери, потом повернулся к жене. Взгляд его стал жестким. – Марина, прекрати истерику. Не позорь меня перед семьей. Помой посуду и закрой тему.
– Нет, – Марина сделала шаг назад, к выходу из кухни. – Я сказала – нет. Я пальцем не пошевелю. Хотите есть – готовьте. Хотите пить из чистого – мойте.
– Ну и сука же ты, – сплюнул Сергей. – Испортила праздник, тварь. Ленка вон с мигренью сидит, мама пожилая, а тебе принципы важнее?
– Да, важнее. Потому что это не принципы, а самоуважение.
Она развернулась и вышла из кухни. Вслед ей полетели проклятия свекрови и возмущенные возгласы Лены.
Марина зашла в спальню, закрыла дверь, но замок не повернула – знала, что Олег сейчас придет «разбираться». Она быстро скинула халат, натянула джинсы и теплый свитер. Руки дрожали, сердце колотилось где-то в горле, но страха не было. Была только холодная, злая решимость.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Олег, красный от злости.
– Ты что творишь? – прошипел он. – Мама за сердце держится! Ленка плачет! Ты хочешь, чтобы у матери инфаркт случился?
– У твоей мамы здоровье как у космонавта, когда дело касается скандалов, – спокойно ответила Марина, расчесывая волосы. – А Ленка плачет, потому что ей придется свои наманикюренные ручки намочить.
– Куда ты собралась? – Олег увидел, что она одевается.
– Гулять. В кино схожу. Кофе попью в кафе. Там, где посуду моют специально обученные люди, которым за это платят. А вы тут разбирайтесь сами.
– Ты не уйдешь, – Олег преградил ей путь. – Ты сейчас пойдешь на кухню, извинишься перед мамой и займешься делом. Иначе...
– Иначе что? – Марина подняла на него глаза. – Ударишь меня? Разведешься?
Олег осекся. Он никогда не бил женщин, да и разводиться ему было невыгодно – квартира была общей, в ипотеке, но первый взнос дали родители Марины. Да и быт весь держался на ней. Он просто привык, что она удобная. Покладистая.
– Иначе... иначе я не знаю, как мы дальше жить будем, – буркнул он, сдуваясь. – Марин, ну правда, перебор. Ну помой ты эти тарелки, час делов-то. Я помогу. Потом.
– Нет, Олег. «Потом» не работает. И «вместе» не работает, потому что ты через пять минут сбежишь курить с Серегой, а я останусь у раковины. Я ухожу. Вернусь вечером. Если к моему приходу посуда не будет вымыта, а кухня не будет сиять – я уеду к родителям. И это не угроза, это факт.
Она оттолкнула мужа плечом, взяла сумку и вышла в коридор.
В прихожей стоял гул. Из кухни доносились причитания Антонины Павловны:
– ...змею пригрели! Я же говорила тебе, Олег, не пара она тебе! Эгоистка! Нахалка!
Марина надела пуховик, замотала шарф, влезла в сапоги. В этот момент в коридор выскочила Лена.
– Ты правда уходишь? – глаза золовки были круглыми от удивления. – А как же дети? Они есть хотят!
– В холодильнике полно еды. Разогрейте. Плита газовая, спички на столе. Руки у вас есть. Справитесь.
– Но я не умею включать твою духовку! И я не знаю, где чистые сковородки!
– А ты поищи, – улыбнулась Марина. – Это увлекательный квест. Называется «Почувствуй себя хозяйкой».
Она открыла входную дверь. Морозный воздух ворвался в душную квартиру, пахнущую скандалом и несвежим оливье.
– С Новым годом, дорогие родственники! – бросила она напоследок и захлопнула дверь.
На улице было сказочно. Снег искрился на солнце, деревья стояли в белых шубах, люди, редкие прохожие, улыбались. Марина вдохнула полной грудью. Впервые за много лет первого января она не стояла у плиты, доедая остатки салатов и обслуживая толпу гостей. Она была свободна.
Она пошла в парк. Гуляла по заснеженным аллеям, кормила уток в незамерзшей полынье пруда купленной булкой. Потом зашла в уютную кофейню, заказала себе огромный капучино и кусок чизкейка. Сидела у окна, смотрела на город и чувствовала себя удивительно спокойно. Телефон она отключила сразу, как вышла из подъезда. Знала, что будут звонить, требовать, давить на жалость и совесть. Но совести у нее сегодня был выходной.
Домой она вернулась только в восемь вечера.
Поднимаясь в лифте, Марина чувствовала легкий мандраж. Что её ждет? Скандал? Собранные вещи мужа? Или, может быть, гора посуды так и стоит, а родственники сидят голодные и злые?
Она открыла дверь своим ключом.
В квартире было тихо. Не работало телевизора, не было слышно детских криков и ворчания свекрови.
Марина прошла в коридор. Вещей гостей – курток, обуви, сумок – не было. Уехали?
Она заглянула на кухню.
И замерла.
Кухня сияла. Нет, не просто была чистой, она сияла первозданной чистотой. Раковина была пуста и надраена до блеска. Плита отмыта от жирных пятен. Стол протерт, на нем стояла вазочка с конфетами. Пол был вымыт. Ни одной грязной тарелки, ни одной крошки.
За столом сидел Олег. Один. Перед ним стояла бутылка водки, наполовину пустая, и рюмка. Он смотрел в стену.
– Привет, – сказала Марина, снимая шапку.
Олег медленно повернул голову. Вид у него был измученный. Руки красные, распаренные водой.
– Привет, – глухо ответил он.
– А где... все?
– Уехали, – Олег налил себе водки, выпил, не чокаясь и не закусывая. – Мать устроила истерику, когда ты ушла. Сказала, что ноги её здесь не будет. Ленка орала, что ты психопатка. Сергей пытался на меня наехать, мол, бабу свою построить не могу.
– И что ты?
– А что я? – Олег горько усмехнулся. – Я сказал им: хотите жрать – мойте посуду. Сам встал к раковине и начал мыть. Думал, помогут. Ага, щас. Ленка сказала, что у нее маникюр испортится. Мать сказала, что у нее давление скакнуло. Сергей вообще заявил, что это не мужское дело.
– И?
– И я психанул. Впервые в жизни, Марин. Я швырнул тарелку в стену. Разбилась вдребезги. Сказал им: или вы сейчас берете тряпки и помогаете, или валите отсюда к чертовой матери. Все.
Марина удивленно посмотрела на мужа. Она не ожидала от него такого. Олег всегда был мягким, ведомым, особенно когда дело касалось его мамочки.
– И они уехали?
– Да. Собрались за пять минут. Мать прокляла нас обоих, сказала, что наследства лишит. Ленка обозвала меня подкаблучником. Сергей даже руку на прощание не подал. Забрали детей и умотали на такси.
Олег посмотрел на свои руки.
– А я остался. И всё перемыл. Сам. Четыре часа мыл, прикинь? Четыре чертовых часа. Жир этот, кости, объедки... Меня чуть не стошнило раза три.
Он поднял на Марину глаза. В них было столько боли и какого-то нового понимания, что у Марины защемило сердце.
– Марин, прости меня. Я дурак. Я только сегодня понял, какой это ад. Я всегда думал: ну что там, тарелочки сполоснуть. А это... это каторга. Особенно когда все сидят, ржут, а ты стоишь раком над раковиной.
Марина подошла к мужу и обняла его за плечи. Он уткнулся лицом ей в живот, обхватив руками её талию.
– Я больше никогда не заставлю тебя это делать одну, – глухо сказал он. – И гостей этих... больше не будет. Хватит. Наелись "по-семейному".
– Ты купишь посудомойку? – тихо спросила Марина, гладя его по жестким волосам.
– Завтра же. С утра поедем и купим самую большую, самую навороченную. Кредит возьму, если денег не хватит. Но чтобы ты больше руками этот жир не трогала.
Марина улыбнулась. Она знала, что с родственниками теперь будет холодная война. Что Антонина Павловна будет звонить всем знакомым и рассказывать, какая у неё ужасная невестка. Что Лена будет писать гадости в соцсетях.
Но это было неважно. Важно было то, что на кухне было чисто. И что Олег наконец-то понял что-то очень важное. Что-то, что нельзя объяснить словами, а можно только почувствовать, отстояв четыре часа у раковины первого января.
– Пойдем спать, – сказала Марина. – Завтра будет новый день. И у нас, кажется, будет новая жизнь.
– Пойдем, – согласился Олег, поднимаясь. – Только я сначала еще раз стол протру. Мне кажется, там пятнышко осталось.
Марина рассмеялась. Впервые за эти дни искренне и легко.
Они выключили свет на кухне. В темноте блестела идеально чистая раковина – символ маленькой, но такой важной победы самоуважения над многолетней привычкой быть удобной для всех, кроме себя.
Дорогие читатели, если вам знакома такая ситуация и вы согласны, что труд хозяйки должен цениться, а гости – иметь совесть, ставьте лайк и подписывайтесь на канал. Ваша поддержка очень важна. А как у вас проходят праздники с родней? Делитесь в комментариях