Запах старого дерева и пыльной герани всегда успокаивал Веру. Это был запах детства, запах летних каникул, запах тети Поли. Но сегодня он казался удушливым, смешиваясь с резким ароматом дорогих духов, которыми щедро облилась её троюродная сестра Лариса.
Они стояли в гостиной старой дачи. Солнечный свет, пробиваясь сквозь кружевные занавески — те самые, что Вера стирала и крахмалила прошлой весной, — падал на круглый стол, заваленный бумагами.
— Тетка завещала дачу мне! Ты вообще ей никто, седьмая вода на киселе! — Лариса тыкала ухоженным пальцем с длинным красным ногтем в нотариальную бумагу. Её голос визгливо срывался на высоких нотах, заставляя Веру морщиться.
Вера молчала. Она сидела на старом венском стуле, сложив руки на коленях. Ей было тридцать два, но рядом с яркой, громкой Ларисой она чувствовала себя уставшей старухой. Пять лет. Пять долгих лет она провела в этих стенах, меняя памперсы, готовя протертые супы, читая вслух газеты женщине, которая постепенно забывала собственное имя.
— Ты слышишь меня, мышь серая? — Лариса не унималась. — Вот завещание! Черным по белому: «Моей любимой племяннице Ларисе Викторовне Смирновой». Нотариус подтвердил подлинность. Так что собирай свои манатки. Даю тебе два дня.
Лариса окинула брезгливым взглядом комнату. Её глаза алчно блестели, оценивая антикварный буфет и старинные часы с боем. Она явно не видела в этих вещах памяти — она видела деньги. Участок находился в престижном районе, всего в двадцати километрах от города, рядом с озером. Земля здесь стоила баснословных денег, а старый дом, скорее всего, планировалось снести, чтобы построить бездушный коттедж из стекла и бетона.
— Лариса, — тихо произнесла Вера. Голос её был спокойным, но твердым. — Ты же знаешь, что тетя Поля была не в себе последние полгода. Когда было составлено это завещание?
— Какая разница! — взвизгнула сестра, прижимая папку к груди. — Дата стоит за месяц до смерти. Она была в здравом уме! Нотариус засвидетельствовал!
Вера только усмехнулась. Она помнила тот месяц. Тетя Поля тогда уже не узнавала Веру, называя её то мамой, то какой-то Зиночкой. Она плакала по ночам и боялась темноты. Нотариус, который приехал бы сюда, сразу понял бы состояние старушки. Если, конечно, этот нотариус был честным. Или если он вообще приезжал.
— Ты хоть раз позвонила ей за эти пять лет? — спросила Вера, поднимая взгляд на сестру. — Хоть раз спросила, нужны ли лекарства? Ей были нужны дорогие уколы, Лариса. Я продала машину, чтобы их купить.
— Это твои проблемы! — отмахнулась Лариса. — Ты жила здесь на всем готовом, не платила за аренду. Считай, что отработала свое проживание. А теперь — всё. Лавочка закрылась.
В комнату вошел муж Ларисы, грузный мужчина по имени Олег. Он хозяйски прошелся по скрипучим половицам, пнул ножкой стола коврик.
— Ну что, Ларка, разобралась? — прогудел он, даже не поздоровавшись с Верой. — Надо бы замок сменить. А то мало ли, вынесут что-нибудь.
Вера почувствовала, как внутри закипает холодная ярость. Эти люди, чужие, хищные, ворвались в её дом — да, она считала его своим, ведь вложила сюда душу, — и вели себя как победители. Они думали, что она, тихая Вера, учительница музыки, безропотно уйдет, поджав хвост.
— Замок менять не нужно, — сказала Вера, вставая. — Пока что.
— Это еще почему? — Олег нахмурился, надвигаясь на неё своей массивной тушей. — Ты, дамочка, не борзей. Документы у нас. Юридически ты здесь никто. Бомж.
— Потому что завещание можно оспорить, — спокойно ответила Вера. — Особенно если есть доказательства недееспособности наследодателя.
Лариса расхохоталась. Смех был неприятным, лающим.
— Оспорить? У тебя денег на адвоката не хватит, нищебродка! Мы тебя по судам затаскаем, ты последние трусы продашь! Уходи по-хорошему, пока мы полицию не вызвали за незаконное проникновение.
Вера подошла к окну. За стеклом бушевала осень. Желтые листья клена, который сажал еще муж тети Поли полвека назад, медленно кружились в воздухе. Она знала каждый куст на этом участке, каждую скрипучую половицу в доме. Она знала, где тетя Поля прятала свои «секретики» — конфеты от самой себя. Она знала тайну старого чердака.
И она знала кое-что еще. То, что лежало у неё в кармане старой вязаной кофты. Маленькая флешка. Козырь, о котором жадная родня даже не догадывалась.
Тетя Поля, несмотря на прогрессирующую деменцию, имела моменты просветления. Редкие, короткие, как вспышки солнца в грозовом небе. И в один из таких моментов, три месяца назад, она попросила Веру включить видеокамеру на телефоне.
— Хорошо, — сказала Вера, поворачиваясь к родственникам. — Я соберу вещи. Дайте мне час.
Лариса победно улыбнулась мужу.
— Видишь, Олег? С ними только так и надо. Жестко. Час, Вера. И чтобы духу твоего здесь не было. Ключи на стол положишь.
Вера поднялась на второй этаж, в свою маленькую комнатку под крышей. Здесь пахло сушеными травами. Она достала старый чемодан и начала медленно складывать одежду. Ей не нужно было много времени. Самое ценное она уже забрала.
Но уходить просто так она не собиралась.
В кармане завибрировал телефон. Это был Сергей Павлович, старый друг семьи и, по совместительству, бывший судья. Единственный человек, которому Вера доверяла.
— Алло, Верочка? — его голос звучал обеспокоенно. — Они приехали?
— Да, Сергей Павлович. Они здесь. Трясут завещанием, подписанным месяц назад.
— Месяц назад? — хмыкнул старик. — Интересно. Очень интересно. Полина Петровна тогда уже ложку до рта донести не могла, не то что документы подписывать. Кто нотариус?
— Не знаю, не успела разглядеть печать. Но они ведут себя очень уверенно. Грозят судом.
— Пусть грозят. Вера, ты сделала то, что я просил? Копию медицинской карты?
— Да, всё у меня. И видеозапись тоже.
— Отлично. Слушай меня внимательно. Сейчас не спорь. Уходи. Пусть думают, что победили. Эффект неожиданности будет сильнее. Но перед уходом... Вера, ты помнишь про сейф?
Вера замерла с кофтой в руках. Сейф. Старый, встроенный в стену за картиной с «Утром в сосновом лесу» в кабинете покойного дяди. Тетя Поля забыла код от него еще лет десять назад. Все считали, что там пусто или лежат какие-то старые облигации.
— Помню. Но он же закрыт.
— Полина перед смертью, в тот самый день, когда у неё была ясная голова... Она звонила мне. Она вспомнила комбинацию, Вера. И она сказала, что внутри лежит нечто, что изменит всё. Не завещание, нет. Что-то другое. Она назвала это «Грех молодости».
У Веры перехватило дыхание. «Грех молодости»? Тетя Поля была образцом добропорядочности. Учительница литературы, верная жена, строгая, но справедливая.
— Вы знаете код? — шепотом спросила Вера.
— Записывай. Но будь осторожна. Если Лариса увидит, что ты лезешь в сейф...
— Они сейчас внизу, пьют шампанское. Отмечают победу. Я слышу, как пробка хлопнула.
— У тебя есть минут десять, пока их бдительность усыплена алкоголем и триумфом. Поторопись, девочка. И сразу ко мне.
Вера отключила звонок. Сердце колотилось где-то в горле. Она на цыпочках вышла из комнаты. Лестница предательски скрипнула, но внизу громко играла музыка — Лариса включила радио.
Кабинет находился в конце коридора второго этажа. Вера скользнула внутрь и прикрыла дверь. Здесь было сумрачно, шторы были задернуты. Она подошла к картине, с трудом сняла тяжелую раму. За ней виднелась дверца сейфа, покрытая слоем пыли.
Дрожащими пальцами она начала крутить диск. Три оборота вправо, два влево, один вправо... Щелчок. Механизм, смазанный десятилетиями покоя, подался на удивление легко. Дверца скрипнула.
Внутри было темно. Вера посветила фонариком телефона. Сейф был почти пуст. На нижней полке лежала небольшая бархатная шкатулка синего цвета и толстый конверт, перевязанный бечевкой.
Вера схватила их, не глядя, сунула в глубину своей сумки и захлопнула сейф. Вернуть картину на место было сложнее — руки дрожали. Едва она повесила «Мишек» обратно, как дверь кабинета распахнулась.
На пороге стояла Лариса. В руке у неё был бокал с шампанским, а на лице — подозрение, быстро сменившееся злостью.
— Ты что здесь делаешь? — прошипела она. — Я думала, ты вещи собираешь в своей каморке. А ты шаришься по комнатам? Воруешь?
Вера выпрямилась, стараясь унять дрожь в коленях. Сумка с «грехом молодости» оттягивала плечо.
— Я искала книги, которые мне дарила тетя, — соврала Вера, надеясь, что голос звучит убедительно. — Хотела забрать на память.
Лариса прищурилась, сделала шаг вперед, заглядывая Вере за спину, на стену с картиной.
— Книги? В кабинете дяди? Ну-ну. А ну покажи сумку!
— Нет, — твердо сказала Вера. — Это мои личные вещи.
— Олег! — заорала Лариса, не оборачиваясь. — Олег, иди сюда! Эта дрянь что-то украла!
Снизу послышался топот тяжелых ног. Вера поняла: ловушка захлопнулась. Путь к лестнице был отрезан. Единственный выход — окно, но прыгать со второго этажа было безумием. Или...
Взгляд упал на вторую дверь кабинета, которая вела на балкон, огибающий дом. С балкона была пожарная лестница в сад. Но дверь была старой, заколоченной гвоздями еще три года назад, чтобы тетя Поля случайно не вышла и не упала.
Олег ворвался в комнату, красный и запыхавшийся.
— Что? Что случилось?
— Сумку у неё забери! — визжала Лариса. — Она в сейф лазила, я видела, картина криво висит!
Олег двинулся на Веру, сжимая кулаки.
— Отдай по-хорошему, — прохрипел он.
Вера отступила к стене. В голове лихорадочно билась мысль: «Если они отберут документы, всё пропало. Не только дача, но и тайна тети Поли, какой бы она ни была».
— Не подходите, — сказала она, и вдруг вспомнила. Газовый баллончик. Она купила его полгода назад, когда к дачам повадились ходить бродячие собаки. Он лежал во внешнем кармане той самой сумки.
Рука скользнула вниз. Олег сделал рывок.
— А ну иди сюда!
Вера выхватила баллончик и, зажмурившись, нажала на кнопку, направив струю прямо в красное лицо Олега.
Мужчина завыл, схватившись за глаза, и рухнул на колени. Лариса взвизгнула и отшатнулась, закрываясь руками.
— Ах ты стерва! Я тебя посажу!
Воспользовавшись суматохой, Вера рванула из комнаты. Она перепрыгнула через скорчившегося Олега, оттолкнула Ларису, которая попыталась схватить её за волосы, и вылетела в коридор.
Лестница. Первый этаж. Входная дверь была заперта на ключ — Олег закрыл её, когда вошел. Ключа в замке не было.
— Стой! Убью! — ревел сверху Олег.
Вера метнулась на кухню. Черный ход! Он всегда был открыт, она сама проветривала кухню утром.
Она выскочила на крыльцо, вдохнула холодный осенний воздух и побежала. Через сад, через кусты малины, царапающие лицо, к калитке в дальнем конце участка. Туда, где стояла её старенькая «Лада».
Она слышала крики позади, слышала, как хлопнула входная дверь. Но она уже была за рулем. Двигатель завелся с первого раза, спасибо Господи.
Вера дала по газам, и машина, поднимая фонтаны гравия, вырвалась на дорогу. Только отъехав на пару километров, она позволила себе выдохнуть. Руки тряслись так, что было трудно держать руль.
Она остановилась на обочине, включила аварийку и посмотрела на сумку, лежащую на соседнем сиденье. Из неё торчал уголок старого конверта.
Что же там такого, в этом «грехе молодости», ради чего стоило так рисковать? И почему тетя Поля скрывала это всю жизнь, доверив тайну только перед самой смертью?
Вера протянула руку и достала бархатную коробочку. Открыла.
Внутри, на пожелтевшем атласе, лежало кольцо. Невероятно красивое, старинное, с огромным сапфиром, окруженным бриллиантами. Даже в тусклом свете салонной лампочки камни сверкали холодным, гипнотическим огнем. Это была не просто бижутерия. Это была фамильная драгоценность, стоимостью, вероятно, как вся эта дача вместе с участком.
А под коробочкой лежал сложенный вчетверо листок бумаги. Вера развернула его. Почерк был не тети Поли. Резкий, мужской, с сильным нажимом.
Там была всего одна фраза:
«Моей дочери, которую я никогда не увижу. Прости меня».
Вера перевела взгляд на конверт. История только начиналась, и она явно была куда запутаннее, чем банальная дележка наследства.
Дождь начался внезапно, словно небо решило оплакать Верин побег. Тяжелые капли барабанили по крыше старой «Лады», дворники скрипели, размазывая грязь и осеннюю листву по лобовому стеклу. Вера вцепилась в руль так, что костяшки пальцев побелели. В зеркале заднего вида было пусто, но фантомные фары джипа Олега мерещились ей в каждом отблеске фонарей.
Ее трясло. Адреналин, ударивший в голову в кабинете, теперь отступал, уступая место липкому, холодному страху. Что она наделала? Брызнула газом в лицо человеку? Украла документы и драгоценности? С точки зрения закона, она сейчас — преступница. Лариса, с её связями и злобой, наверняка уже звонит в полицию, живописуя, как «безумная кузина» напала на них и ограбила.
Вера свернула в тихий центр города, петляя по переулкам, чтобы убедиться, что хвоста нет. Дом Сергея Павловича был сталинской постройки — монументальный, с высокими потолками и толстыми стенами, которые, казалось, могли защитить от любой бури.
Подъезд пах сыростью и кошачьим кормом. Лифт не работал, и Вера бежала на четвертый этаж, перепрыгивая через ступеньки, прижимая сумку к груди как младенца.
Дверь открылась еще до того, как она успела нажать на звонок. Сергей Павлович стоял на пороге в старом вельветовом халате, опираясь на трость. Его седые волосы были взъерошены, а взгляд поверх очков — острым и цепким.
— Заходи, быстро, — скомандовал он, втягивая её в прихожую и тут же лязгая засовами. — Машину во дворе оставила?
— Нет, в соседнем переулке, под аркой, — выдохнула Вера, сползая по стене на банкетку. Ноги больше не держали.
— Умница. Вставай, Верочка. Здесь не место для истерик. На кухню, живо. Там коньяк налит.
Кухня была островком стабильности в рушащемся мире. Тиканье ходиков, запах крепкого чая и лимона. Сергей Павлович налил ей полрюмки коньяка и заставил выпить залпом. Обжигающая жидкость прокатилась по горлу, и дрожь немного унялась.
— Рассказывай. Только факты, — сказал бывший судья, садясь напротив и доставая блокнот.
Вера рассказала всё: про хамство Ларисы, про Олега, про сейф, про газовый баллончик и побег. Когда она дошла до момента с баллончиком, Сергей Павлович удовлетворенно хмыкнул.
— Необходимая самооборона. Конечно, доказать это будет сложно без свидетелей, но у тебя на руках синяки, — он указал на её запястье, где уже наливался лиловый след от хватки Олега. — Это нам пригодится. Теперь показывай, что принесла.
Вера выложила на клеенчатую скатерть бархатную коробочку, конверт и флешку с видеозаписью.
Старик первым делом взял коробочку. Щелкнул замочек. Сапфир засиял в электрическом свете кухни так ярко, что казалось, он живой. Сергей Павлович долго рассматривал кольцо через лупу, которую достал из кармана халата.
— Боже мой, — прошептал он. — Я думал, это байки. Полина рассказывала мне, но я думал, она приукрашивает…
— Что это? — спросила Вера.
— Это, Вера, работа мастерской Фаберже. Не яйцо, конечно, но уровень тот же. Начало двадцатого века. Сапфир кашмирский, такие сейчас почти не добывают. Стоит это кольцо как три ваши дачи, и еще на квартиру в Москве останется.
Вера ошарашенно смотрела на синий камень. Тетя Поля, которая штопала колготки и мыла пакеты из-под молока, хранила целое состояние в сейфе?
— Но откуда? — спросила она. — Тетя всю жизнь проработала в школе. Дядя был инженером.
— Открывай конверт, — вместо ответа кивнул судья.
Вера развязала бечевку. Внутри лежала пачка писем, перевязанная выцветшей лентой, и документ на гербовой бумаге с двуглавым орлом, но не современным, а имперским, или, скорее, времен Временного правительства? Нет, бумага была советской, но очень старой, 40-х годов.
Она взяла верхнее письмо. То самое, с запиской «Моей дочери». Почерк был размашистым, властным.
«Поленька, радость моя. Я знаю, что ты никогда меня не простишь. Я не могу признать девочку официально. Моя карьера, моя семья, партия — всё полетит к чертям. Но я не оставлю вас. Этот дом и участок оформлены на подставное лицо, но документы у тебя. Кольцо — это твоя страховка на самый черный день. И еще… «Генерал» будет охранять твой покой. То, что лежит под ним, обеспечит нашу дочь до конца дней, если с кольцом что-то случится. Береги себя. Твой В.»
Вера подняла глаза на судью.
— Какую дочь? У тети Поли не было детей. Был выкидыш в молодости, она рассказывала…
Сергей Павлович снял очки и протер переносицу. Вид у него был уставший и бесконечно грустный.
— Вера, ты когда-нибудь задумывалась, почему твоя мать, царствие ей небесное, была так не похожа на своих родителей? Твоя бабушка и дедушка были темноволосыми, коренастыми. А твоя мама — высокая, статная блондинка. Как Полина.
В комнате повисла звенящая тишина. Вера чувствовала, как пол уходит из-под ног второй раз за вечер.
— Вы хотите сказать…
— Твоя мама не была сестрой Полины. Она была её дочерью. Рожденной от романа с очень высокопоставленным человеком. Партийным бонзой. Чтобы избежать скандала — а это были сороковые годы, за «аморалку» могли и расстрелять, и в лагерь сослать — родители Полины записали новорожденную девочку на себя. Воспитали как свою дочь. Полина стала старшей сестрой собственной дочери. А ты, Вера, — её родная внучка.
Вера закрыла лицо руками. Картинка складывалась. Особое отношение тети Поли. То, как она смотрела на Веру, когда думала, что никто не видит. Её забота, которая всегда была чуть больше, чем просто теткина любовь. Она ухаживала за родной бабушкой, даже не зная этого.
— А Лариса? — глухо спросила Вера.
— А Лариса — дочь брата Полины. Твоего, получается, двоюродного деда. Она действительно «седьмая вода на киселе» по сравнению с тобой. Но по документам — вы равны. Если не докажем родство.
— А мы можем?
— ДНК-тест. Эксгумация… Это долго и сложно. Лариса продаст дачу раньше. Нам нужно другое.
Сергей Павлович потянул к себе старый советский документ из конверта.
— Ага! Вот оно. Это, Верочка, дарственная. Но не на дом. А на землю. Выданная в 1948 году на имя… Полины Петровой. Это её девичья фамилия. Земля была подарена ей лично. А дом построен позже. Юридически тут казус, но эта бумага ставит под сомнение любые завещания, если земля не была переоформлена в собственность по новым законам. А она, я уверен, не была. Полина жила по старым документам.
Вдруг телефон Веры, лежащий на столе, ожил. На экране высветилось фото Ларисы, но номер был незнакомый.
Сергей Павлович жестом показал: «Включи громкую связь».
Вера дрожащим пальцем провела по экрану.
— Слушаю.
— Ты думаешь, ты самая умная? — Голос Олега был спокойным, и от этого еще более страшным. На заднем плане слышался визг Ларисы. — Думаешь, сбежала и всё? Мы заявили в полицию о нападении. Тебя ищут.
— Я защищалась, — сказала Вера, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Плевать. Слушай сюда. Нам не нужна твоя драная «Лада» и твои шмотки. Верни то, что взяла из сейфа. И, самое главное, верни карту.
— Какую карту? — искренне удивилась Вера.
— Не прикидывайся! Лариса знает, что дед закопал на участке свои трофеи из Германии. Золото, Вера. Много золота. Оно под «Генералом». Мы перекопали весь сад, но не нашли. Карта была в сейфе, в конверте. Верни её, и мы заберем заявление. Оставим тебе эту халупу, черт с ней. Нам нужно только содержимое тайника.
Вера встретилась взглядом с Сергеем Павловичем. Тот беззвучно прошептал: «Генерал».
— Я… я подумаю, — сказала Вера и нажала отбой.
— Они не знают про кольцо, — быстро заговорил судья. — Они думают, там карта сокровищ. «Трофеи из Германии»… Идиоты.
— А что такое «Генерал»? — спросила Вера.
Сергей Павлович улыбнулся, и морщинки у его глаз разгладились.
— Ты помнишь огромный дуб в дальнем углу сада? Тот, в который молния ударила лет двадцать назад, и он стоит с раздвоенной верхушкой, как с погонами?
— Помню. Мы под ним чай пили летом.
— Полина называла его «Генералом». Она любила давать имена деревьям. Если письмо не врет, то под корнями этого дуба лежит что-то, что стоит дороже кольца. И Лариса с Олегом готовы ради этого на все.
— Они перекопают весь сад, — ужаснулась Вера. — Они уничтожат «Генерала».
— Они не знают, где копать. Сад большой. Но они опасны, Вера. Они пойдут на принцип. Нам нужно опередить их. И у нас есть козырь, о котором ты забыла.
— Видео?
— Именно. На видео Полина, будучи в ясном уме (мы найдем врача, который это подтвердит по записи), говорит о давлении. Это аннулирует свежее завещание. Но суд — это месяцы. А Олег с лопатой — это часы.
Сергей Павлович встал и подошел к окну.
— Нам нужно вернуться на дачу. Сегодня же ночью.
— Вы с ума сошли? — ахнула Вера. — Они там! Они нас убьют!
— Они сейчас поедут в город, писать заявление в полицию, чтобы напугать тебя. Или искать тебя по адресам подруг. Дом будет пуст пару часов. Мы должны забрать то, что под дубом, прежде чем Олег догадается пригнать экскаватор.
Он повернулся к Вере, и в его глазах горел азарт молодого следователя.
— Ты со мной, внучка?
Вера посмотрела на кольцо, потом на письмо от человека, который был её настоящим дедом. Страх никуда не делся, но теперь к нему примешивалась злость. Это была её семья. Её тайна. И её «Генерал».
— Я с вами, — сказала она. — Но нам нужно чем-то вооружиться. Газового баллончика на этот раз не хватит.
В машине Сергея Павловича пахло старой кожей и мятными леденцами — запах надежности и покоя, которого так не хватало Вере этой безумной ночью. Дождь почти прекратился, оставив после себя сырой туман, окутавший дачный поселок.
— Знаешь, Верочка, — тихо сказал судья, вглядываясь в темноту дороги, освещенную лишь фарами. — Полина ведь всю жизнь тебя ждала. Не просто как племянницу. Она видела в тебе продолжение той любви, которую у неё отняли.
Вера молчала, сжимая в руке холодную лопату, которую они прихватили из гаража судьи. В голове роились мысли, далекие от сокровищ. Она вспоминала, как тетя Поля учила её печь пироги с капустой — «тесто, Верочка, оно живое, с ним ласково надо, как с ребенком». Вспоминала, как та тайком подсовывала ей деньги на новое пальто, когда мама — нет, бабушка, получается? — ворчала, что старое еще сгодится. Все эти мелочи теперь складывались в единый узор великой, жертвенной любви, о которой пишут в романах, но в которую так трудно поверить в жизни.
Они подъехали к поселку, но Сергей Павлович свернул не к главным воротам, а в глухой проулок, заросший крапивой.
— Зайдем с тыла, — подмигнул он. — Я в молодости к Полине так на танцы лазил, когда отец её запирал.
Стариковский азарт судьи немного успокаивал, но сердце Веры всё равно колотилось, как пойманная птица. Они пробрались через дыру в заборе, которую Вера знала с детства. Сад встретил их тишиной и запахом прелых яблок.
Дом стоял темной громадой. Окна не горели. Машины Олега не было видно.
— Уехали, — выдохнула Вера. — Слава богу, уехали.
— Не расслабляйся, — шепнул судья. — Времени у нас в обрез. Веди к «Генералу».
Старый дуб возвышался в дальнем углу участка, похожий на сказочного великана. Его раздвоенная верхушка и правда напоминала плечи с погонами, чернеющие на фоне серого неба. Вера подошла к шершавому стволу и прижалась к нему щекой. Сколько раз она плакала здесь, прячась от обид, сколько раз мечтала о принце… А «Генерал» молчал и хранил тайну, которая могла купить ей сотню принцев.
— Где копать? — Сергей Павлович включил фонарик, прикрыв его рукой, чтобы свет не был ярким.
— В письме сказано: «под ним». Значит, у корней. Но с какой стороны? — Вера растерянно смотрела на мощные корни, выпирающие из земли, как вены на руках старика.
Она вспомнила, как тетя Поля любила сидеть здесь на маленькой скамеечке, всегда лицом к закату.
— Там, где садится солнце, — уверенно сказала Вера. — Она всегда смотрела туда.
Земля была влажной и тяжелой. Вера копала, не чувствуя усталости, а Сергей Павлович стоял «на стреме», чутко прислушиваясь к каждому шороху ночи. Лопата то и дело скрежетала о мелкие камни.
— Глубже, Вера, глубже, — шептал он. — Такие вещи на поверхности не оставляют.
Вдруг металл звякнул обо что-то твердое и глухое. Не камень. Дерево. Или железо?
Вера опустилась на колени и начала разгребать грязь руками. Маникюр, о котором она так пеклась вчера, был безнадежно испорчен, но ей было всё равно. Пальцы нащупали крышку. Это был небольшой металлический ящик, похожий на те, в которых раньше хранили инструменты, только весь проржавевший.
— Есть! — выдохнула она.
Они с трудом вытащили ящик из ямы. Он был тяжелым. Замок на нем давно сгнил, и Вера просто сбила его ударом лопаты.
Крышка со скрипом откинулась. Сергей Павлович посветил внутрь.
Там не было золотых слитков. Не было бриллиантовых колье. Там лежали аккуратно свернутые рулоны. Ткань?
Вера осторожно достала один сверток. Бархат, потемневший от времени, но всё еще мягкий. Она развернула его.
В луче фонарика блеснул золотой оклад. Икона. Николай Чудотворец смотрел на них строго и печально. Оклад был усыпан драгоценными камнями — настоящими, крупными, рубинами и изумрудами.
— Господи помилуй, — перекрестился Сергей Павлович. — Это же… Вера, это церковные ценности. Те самые, что исчезли из местного храма в тридцатые, когда его взрывали. Отец твоей настоящей матери, тот партийный босс… Он, видимо, не сдал их государству. Спрятал.
Вера достала второй сверток. Еще икона. Казанская Божья Матерь. И небольшой мешочек, в котором глухо звякнули золотые монеты — царские червонцы.
— Это не просто богатство, — прошептала Вера, чувствуя, как по спине бежит холодок. — Это история. Кровавая, страшная история. Тетя Поля жила на пороховой бочке.
— Она хранила это не для себя, — сказал судья. — Она берегла это, чтобы вернуть. Или чтобы обеспечить тебя, если жизнь прижмет. Но, Вера, если Лариса увидит это… Она продаст святыни первым попавшимся бандитам.
В этот момент тишину ночи разрезал звук мотора. Яркий свет фар полоснул по забору, по кустам сирени, и остановился у ворот.
— Вернулись! — ахнула Вера.
Они были в ловушке. Бежать к дыре в заборе с тяжелым ящиком они не успеют — их заметят.
— В дом! — скомандовал Сергей Павлович. — Быстро! Через заднюю дверь!
— Но там же они!
— Они сейчас будут возиться с воротами, замок заедает, я помню. У нас есть минута. В доме есть подпол на кухне. Спрячемся там.
Они рванули к дому, таща ящик вдвоем. Тяжесть была неимоверной, дыхание сбивалось. Вера чувствовала себя героиней какого-то военного фильма, только вместо партизанки она была учительницей музыки в грязных джинсах.
Они влетели на кухню в тот момент, когда в замке парадной двери заскрежетал ключ.
— Скорее! — Вера откинула плетеный коврик и потянула за кольцо люка в полу.
Подпол пах картошкой и сыростью. Они едва успели спустить ящик и спрыгнуть сами, как наверху хлопнула входная дверь и раздался голос Ларисы.
— Я тебе говорю, здесь кто-то был! Ворота не закрыты до конца!
— Да ветром открыло, успокойся, — бурчал Олег. — Никого здесь нет. Твоя придурочная сестра сейчас трясется где-нибудь в полиции или у подружек.
Над головой Веры застучали каблуки. Пыль с досок пола сыпалась ей на волосы. Она зажала рот рукой, чтобы не расчихаться. Сергей Павлович прижал палец к губам, его глаза в темноте блестели напряженно, но спокойно.
— Я хочу выпить, — заявила Лариса прямо над ними. — Достань то виски, что мы привезли.
Скрип стула. Звон бокалов. Они сидели на кухне, буквально в полуметре над головами беглецов.
— Завтра начнем копать, — сказал Олег. — Я договорюсь с трактором. Перероем всё к чертям. Найдем это золото, продадим участок и уедем на Бали. Хватит с меня этой сырости.
— А что с Верой делать? Она же не отстанет.
— Да что она сделает? — рассмеялся Олег. — Документов у неё нет. Дом наш. А если будет вякать — устроим ей «веселую жизнь». Психушка по ней плачет. Скажем, что у неё наследственное, как у тетки. Связи найдем.
Вера почувствовала, как внутри поднимается горячая волна гнева. Не страха, нет. Гнева. Эти люди сидели в её доме, пили из чашек её тети, планировали уничтожить её сад и запереть её в лечебнице. Они говорили о ней как о грязи.
Она посмотрела на ящик с иконами. Николай Угодник смотрел на неё из темноты. «Не бойся», — казалось, говорил его лик.
Вера нащупала в кармане телефон. Сигнал был слабый, но был. Она медленно, стараясь не производить ни звука, набрала сообщение. Но не в полицию.
Она вспомнила одну из своих учениц, Машу. Машин папа был не просто бизнесменом, он был человеком верующим и очень влиятельным в епархии. Он помогал восстанавливать храмы. И он боготворил Веру за то, что она научила его аутичную дочь играть на пианино.
«Игорь Викторович, простите, что пишу ночью. Это Вера Александровна. Я нашла ценности из взорванного Никольского храма. Мне угрожают бандиты, хотят всё забрать и уничтожить. Я в подвале дачи. Адрес… Помогите».
Сообщение ушло.
Наверху Лариса вдруг замолчала.
— Олег, — её голос изменился. — Ты слышишь?
— Что?
— Внизу. Под полом. Как будто… телефон пикнул?
Вера похолодела. Она забыла выключить звук клавиш.
Скрип отодвигаемого стула прозвучал как приговор.
— Ну-ка, — голос Олега приблизился. — А ведь здесь люк есть, я помню. Тетка там соленья хранила.
Тяжелые шаги замерли прямо над крышкой люка.
— А ну вылезай! — заорал Олег, топая ногой так, что доски прогнулись. — Я знаю, что ты там, крыса!
Сергей Павлович перехватил лопату поудобнее. Он был стар, но сдаваться без боя не собирался.
— Вера, — шепнул он. — Когда я открою люк, беги.
— Нет, — прошептала она в ответ, и в её голосе зазвучала сталь, которой она сама от себя не ожидала. — Мы не побежим. Хватит бегать. Это мой дом.
Она потянула руку к ящику и достала оттуда тяжелую, увесистую икону Казанской Божьей Матери.
Резким движением люк распахнулся. Свет ударил в глаза. Олег стоял над проемом, ухмыляясь, с монтировкой в руке.
— Опа! Гости дорогие! И дедуля с вами? Ну, сейчас мы будем вас учить уважению к старшим.
Но он не успел замахнуться.
В эту секунду во дворе взвыли сирены. Не одна, не две. Казалось, весь поселок огласился воем. Свет мигалок — синий, красный — заплясал по стенам кухни, превращая её в дискотеку.
— Это что за… — Олег обернулся к окну, выронив монтировку.
Громкоговоритель рявкнул так, что зазвенели стекла:
— Внимание! Дом окружен! Всем выйти с поднятыми руками! Работает СОБР!
Вера улыбнулась, глядя на побелевшие лица родственников. Игорь Викторович не подвел. Он прислал не просто помощь. Он прислал армию.
— Кажется, — громко сказала Вера из подпола, отряхивая паутину с рукава, — это за вами, Лариса.
Она поднялась по лесенке, держа икону перед собой как щит. И впервые за пять лет почувствовала себя настоящей хозяйкой этого места. Хозяйкой своей судьбы.
Осень снова вернулась на дачу, но теперь она не казалась Вере тоскливой или пугающей. Наоборот, сад полыхал золотом и багрянцем, словно празднуя новую жизнь. Старый дуб — «Генерал» — стоял гордо и величественно. Яму под его корнями давно засыпали, и теперь там, на мягкой земле, рос куст белой сирени, который Вера посадила в память о тете Поле. Точнее, о бабушке Полине.
Вера сидела на веранде, укутавшись в мягкий плед. На столе дымился чай с чабрецом и стоял тот самый яблочный пирог, рецепт которого она наконец-то довела до совершенства. Тесто получилось воздушным, «живым».
Дверь скрипнула, и на веранду вышел Сергей Павлович. Он выглядел бодрее, чем год назад. Новая цель — помощь Вере в реставрации дома — вдохнула в него жизнь.
— Игорь Викторович звонил, — сказал он, присаживаясь в скрипучее кресло. — Иконы закончили реставрировать. Завтра будет торжественная передача в музей епархии. Тебя ждут.
— Я буду, — улыбнулась Вера. — Это правильно. Они должны быть там, где их смогут увидеть люди, а не в сырой земле.
История с Ларисой и Олегом закончилась предсказуемо, но грязно. Попытка кражи, угрозы, незаконное проникновение — Игорь Викторович задействовал лучших юристов. Когда всплыла история с церковными ценностями и их попыткой присвоения, дело приняло серьезный оборот. Сейчас они отбывали условные сроки и выплачивали огромные судебные издержки. О даче они больше не вспоминали — им было запрещено приближаться к Вере ближе чем на сто метров.
Но самое главное открытие случилось не в зале суда.
ДНК-тест подтвердил слова судьи. Вера действительно была внучкой Полины. Это знание перевернуло её мир, но не разрушило его, а, наоборот, дало фундамент. Теперь она понимала, откуда в ней эта тяга к старому дому, к музыке, к тишине. Это была кровь.
Сапфировое кольцо Вера не продала. Оно лежало в банковской ячейке. «На черный день», как писал дед. Но деньги, вырученные от продажи золотых монет (которые были признаны личной собственностью семьи, в отличие от икон), позволили Вере сделать то, о чем она мечтала.
Она не стала сносить старый дом. Она его вылечила. Заменила крышу, укрепила фундамент, провела газ. А на первом этаже, в большой гостиной, где раньше Лариса кричала и тыкала пальцем в бумаги, теперь стоял рояль.
— Знаешь, Сергей Павлович, — задумчиво сказала Вера, глядя, как последний луч солнца золотит верхушку «Генерала». — Я ведь открыла здесь музыкальную школу.
— Я знаю, Верочка. Я слышу гаммы каждое утро, когда прихожу пить твой чай.
— Нет, не просто школу. Это будет музыкальная гостиная имени Полины Петровой. Для одаренных детей, у родителей которых нет денег на дорогие уроки.
Судья снял очки и тепло улыбнулся.
— Она бы гордилась тобой. Ты не просто сохранила дом. Ты наполнила его смыслом.
К воротам подъехала машина. Из неё выскочила девочка с папкой для нот — Маша, дочка Игоря Викторовича. Она помахала рукой и побежала к дому.
Вера поднялась, поправила плед. Ей было тридцать три года. У неё был дом, любимое дело, верный друг и прошлое, которого она больше не стыдилась и не боялась.
Она вдохнула прохладный воздух, пахнущий антоновкой и дымком.
— Пойдемте пить чай, Сергей Павлович, — сказала она. — Ученики не должны ждать.
И где-то в вышине, в шелесте листвы старого дуба, ей почудилось тихое, одобрительное: «Молодец, Верочка. Молодец».
