Белый кафель коридора роддома казался бесконечной ледяной пустыней. Ольга сидела на жесткой кушетке, прижимая к груди сверток с новорожденным, который мирно спал, не ведая о буре, разразившейся над его крохотной головой. В ушах все еще звенел крик Сергея. Этот крик, казалось, расколол не только тишину больницы, но и всю ее жизнь на "до" и "после".
— Этот ребенок не мой! Посмотри на него, он же черный! Ты за кого меня держишь? — орал он, брызгая слюной, пока растерянные медсестры пытались его успокоить. Его лицо, обычно доброе и открытое, исказилось в гримасе брезгливости и ярости. Он даже не взглянул на нее, не попытался выслушать. Он просто увидел темную кожу младенца и вынес приговор.
Ольга смотрела на свои руки. Они дрожали. Она была чиста. Она знала это каждой клеточкой своего тела. За три года брака она ни разу не посмотрела на другого мужчину. Сергей был ее миром, ее будущим, отцом ее долгожданного первенца. И вот этот мир рухнул за одну секунду.
Медсестра, полная женщина с добрыми глазами, подошла к ней и мягко коснулась плеча.
— Милая, тебе нужно отдохнуть. Идем в палату. Малыш проголодается скоро.
— Он не верит мне, — прошептала Ольга, и слезы, которые она сдерживала последние полчаса, хлынули потоком. — Он думает, что я изменила. Но я клянусь...
— Тише, тише, — медсестра покачала головой, помогая ей встать. — Всякое бывает. Генетика — штука сложная. Может, у кого в роду были... предки. Прадедушки, прабабушки.
Ольга судорожно вспоминала. Она знала свою родословную до пятого колена. Рязанские крестьяне, учителя из Воронежа, инженеры из Москвы. Никаких африканских корней. У Сергея ситуация была похожей. Обычная, среднестатистическая русская семья. Откуда? Откуда этот цвет кожи? Она посмотрела на личико сына. Оно было смуглым, темнее, чем у обычных младенцев, а волосы вились мелкими черными кольцами. Он был прекрасен. И он был абсолютно чужим для них обоих.
В тот вечер Сергей не вернулся. Он прислал сообщение: "Вещи заберу позже. На развод подам сам. Не ищи меня". Это было как удар ножом в спину. Не попытка разобраться, не разговор с врачами, не тест ДНК. Просто трусливое бегство.
Следующие дни превратились в ад. Врачи разводили руками, бормоча про "спонтанные мутации" и "рецессивные гены". Заведующая отделением, строгая дама в очках, отвела Ольгу в кабинет и долго расспрашивала про возможные связи на стороне. Ольга отрицала всё с таким отчаянием, что врач, кажется, поверила, но в ее глазах все равно читалось сомнение.
— Мы проверили бирки, Ольга Николаевна. Ошибки быть не может. В ту ночь рожали только вы и еще одна женщина, но у нее было кесарево в другом блоке, и ребенок сразу уехал в реанимацию, а потом в областной центр. Ваш сын все время был под присмотром.
Выписка прошла тихо и жалко. Никаких цветов, шариков и счастливого отца под окнами. Только такси и старенькая мама Ольги, которая приехала из деревни, поджимая губы.
— Ох, дочка, — вздохнула она, глядя на внука. — Что же люди скажут?
— Плевать мне на людей, мам, — отрезала Ольга, усаживаясь в машину. — Это мой сын. И зовут его Антон.
Антон рос, и с каждым годом его отличие от окружающих становилось все заметнее. В детском саду дети спрашивали, почему он "шоколадный". В школе начались первые дразнилки. "Негр", "уголек", "черныш" — эти слова ранили Ольгу больнее, чем самого Антона. Он был удивительно стойким мальчиком. Спокойным, рассудительным, с глубоким, недетским взглядом карих глаз.
Ольга работала на двух работах, чтобы обеспечить сына. Алиментов от Сергея не было — он исчез, сменил номер, адрес, вычеркнул их из жизни. Говорили, что он уехал на Север, женился снова, родил "нормальных" детей. Ольга запретила себе думать о нем. В ее сердце осталась только выжженная пустыня и огромная любовь к сыну, который не был виноват в том, что родился таким.
Но где-то в глубине души червячок сомнения точил и её. Она смотрела на Антона, когда тот спал, и пыталась найти в его чертах хоть что-то свое. Форму носа? Разрез глаз? Улыбку? Иногда ей казалось, что она видит сходство, но чаще — перед ней был совершенно чужой человек. Она любила его безусловно, как мать, выкормившая и вырастившая, но биологическая чужеродность висела между ними невидимой вуалью.
Антон тоже чувствовал это.
— Мам, а кто мой папа? — спросил он однажды, когда ему было десять.
Ольга замерла над раковиной с посудой.
— Твой папа... он ушел, Антоша. Мы не подошли друг другу.
— Это из-за меня? Потому что я черный?
Тарелка выскользнула из рук и с звоном разбилась о кафель. Ольга опустилась на колени, собирая осколки, и не заметила, как порезалась.
— Никогда так не говори, — прошептала она. — Ты — лучшее, что есть в моей жизни. А он просто дурак.
К шестнадцати годам Антон вытянулся, стал статным, красивым юношей. Он увлекся баскетболом и программированием. Учителя хвалили его ум, тренеры — его данные. Жизнь, казалось, вошла в спокойное русло. Ольга смирилась со своей судьбой одиночки с "необычным" ребенком. Косые взгляды соседей притупились, стали привычным фоном. "А, это Ольгин приемыш", — шептались бабки у подъезда, хотя она сто раз говорила, что родила его сама. Никто не верил.
В тот год Ольга решила сделать ремонт. Разбирая старые документы в шкафу, она наткнулась на свою выписку из роддома. Пожелтевшая бумага, сухие цифры: вес, рост, шкала Апгар. И фамилия врача, принимавшего роды: А.В. Соколов. Она помнила его смутно — молодой, уставший, с красными от недосыпа глазами. В ту ночь в роддоме был аврал, говорили, что где-то прорвало трубу, и часть персонала перебросили в другое крыло.
Она провела пальцем по строчке "Группа крови ребенка". Вторая положительная. У нее была первая, у Сергея — третья. Ольга нахмурилась. Школьный курс биологии подсказывал, что такая комбинация возможна. Но что-то не давало ей покоя. Какое-то смутное воспоминание, деталь, ускользающая из памяти все эти двадцать лет.
В день двадцатилетия Антона они устроили небольшой праздник. Пришли его школьные друзья, было шумно и весело. Ольга смотрела на счастливого сына и думала, что все страшное позади. Она справилась. Она вырастила человека.
Звонок в дверь раздался поздно вечером, когда гости уже разошлись. Ольга удивилась — они никого не ждали. Антон, напевая что-то под нос, пошел открывать.
— Кто там? — крикнула она из кухни.
Тишина.
— Антон?
Ольга вытерла руки полотенцем и вышла в прихожую. Сын стоял, оцепенев, держась за ручку двери. На пороге стоял молодой парень. Светлые волосы, голубые глаза, чуть вздернутый нос. Он был одет в простую куртку и джинсы, в руках теребил бумажный конверт.
Ольга посмотрела на него и почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ей не нужен был никакой тест ДНК. Она смотрела в лицо этому незнакомцу и видела... себя. Свои глаза, свой подбородок, даже родинку над губой, точно такую же, как у ее отца. А еще она видела в нем Сергея. То, как он хмурил брови, как переминался с ноги на ногу — это были жесты ее бывшего мужа.
Парень сделал шаг вперед, его голос дрожал.
— Здравствуйте. Вы... Ольга Николаевна? Меня зовут Никита. Я думаю... я думаю, нам нужно поговорить.
Антон медленно перевел взгляд с гостя на мать. В его глазах читался немой вопрос, смешанный со страхом. Ольга прижалась спиной к стене, чтобы не упасть. Прошлое, которое она так старательно хоронила, не просто вернулось. Оно выбило дверь с ноги.
Кухня, обычно уютная и пахнущая выпечкой, теперь напоминала зал судебных заседаний перед оглашением приговора. Тишину нарушало лишь нервное тиканье настенных часов. Ольга наливала чай, но руки ее дрожали так сильно, что кипяток плеснул на скатерть. Она не заметила ожога. Все ее внимание было приковано к двум юношам, сидящим по разные стороны стола.
Слева сидел Антон — ее смуглый, кудрявый мальчик, которого она качала ночами, лечила от ветрянки и учила завязывать шнурки. Справа сидел Никита — абсолютная, пугающая копия ее бывшего мужа Сергея, только с ее, Ольгиными, губами. Ситуация была настолько сюрреалистичной, что мозг отказывался ее обрабатывать, прячась за механическими действиями: достать чашки, нарезать лимон, положить сахар.
— Рассказывай, — глухо произнес Антон. Он не притронулся к чаю. Его взгляд сверлил Никиту, в нем мешались ревность, любопытство и глубокая, затаенная боль.
Никита откашлялся. Он чувствовал себя неуютно в этой маленькой квартире, словно вторгся на запретную территорию.
— Мою маму звали Мариам, — начал он тихо. — Она была студенткой из Нигерии, училась здесь, в мединституте. Двадцать лет назад она родила сына. Меня.
Ольга опустилась на стул, ноги отказались ее держать. Пазл, который не складывался два десятилетия, вдруг с тошнотворным щелчком встал на место.
— Отец... ну, тот, кто должен был быть моим отцом, тоже был студентом, ее земляком, — продолжил Никита, крутя в руках чайную ложечку. — Когда он увидел меня — белого, с русыми волосами и голубыми глазами — он устроил скандал прямо в палате. Кричал про генетику, про то, что чудес не бывает. Он бросил маму в тот же день. Сказал, что она нагуляла меня с местным. Уехала она из общежития в съемную комнату, бросила институт. Ей было стыдно возвращаться домой с «белым ублюдком», как он меня назвал.
Ольга закрыла рот рукой, сдерживая всхлип. История повторялась с точностью до наоборот. Две женщины, две палаты, два разрушенных брака. И двое детей, ставших изгоями из-за цвета кожи, который не соответствовал ожиданиям отцов.
— Как... как она жила? — прошептала Ольга.
— Трудно, — Никита поднял на нее глаза, и Ольгу снова пронзило узнавание — это был взгляд Сергея, когда тот чувствовал вину. — Она работала уборщицей, потом нянечкой. Меня любила безумно. Но я видел, как ей тяжело. Мы были странной парочкой: черная мама и белый сын. Нас тоже дразнили, только наоборот. Меня называли «альбиносом» или приемным. Я всегда чувствовал, что я не на своем месте.
Он положил руку на конверт, лежащий на столе.
— Мама умерла полгода назад. Рак. Перед смертью она призналась мне. Она сказала, что в ту ночь, в роддоме, она была в полубреду после тяжелых родов. Но она помнила, что медсестра сначала показала ей младенца — темненького, кричащего. А потом ее увезли в реанимацию из-за кровотечения. А когда принесли кормить... принесли меня. Она была молода, напугана, плохо говорила по-русски и боялась спорить с врачами. Она подумала, что ей показалось. Или что ребенок посветлел — она читала, что такое бывает. Но всю жизнь она мучилась сомнением.
Никита подвинул конверт к Ольге.
— Я сделал расширенный ДНК-тест через базу данных поиска родственников. Там нашлось совпадение с вашей двоюродной сестрой, которая загрузила свои данные год назад ради интереса. Система показала, что я ее племянник. А значит... я ваш сын.
В кухне повисла звенящая тишина. Антон медленно поднялся. Его стул с грохотом отъехал назад.
— Значит, я — ошибка? — его голос сорвался на крик. — Я просто перепутанный сверток? Все эти годы... все эти годы я думал, что я какой-то урод, что я виноват в том, что папа ушел. А оказывается, я вообще никто!
— Антон! — Ольга вскочила, пытаясь схватить его за руку, но он вырвался.
— Не трогай меня! — он отшатнулся к окну, тяжело дыша. — Получается, вот твой настоящий сын! Беленький, правильный! Тот, которого ты хотела! А я кто? Сын нигерийских студентов?
— Ты мой сын! — рявкнула Ольга так, что зазвенели стекла в серванте. Она подбежала к Антону и схватила его за плечи, разворачивая к себе. — Слышишь меня? Ты — мой сын. Я тебя выкормила, я тебя вырастила, я ночами не спала у твоей кровати. Гены — это просто химия, набор белков! А семья — это то, что мы строили двадцать лет. Никто, слышишь, никто не смеет говорить, что ты мне чужой. Даже ты сам.
Антон смотрел на нее сверху вниз, его грудь ходуном ходила. В его темных глазах стояли слезы. Ольга прижалась лбом к его груди, чувствуя, как бешено колотится его сердце.
— Я люблю тебя больше жизни, — прошептала она. — И это никогда не изменится.
Постепенно напряжение в теле Антона спало. Он неуверенно обнял мать, уткнувшись носом в ее макушку. Никита наблюдал за этой сценой с грустной улыбкой. Он чувствовал себя лишним, но в то же время испытывал странное облегчение. Он нашел правду.
Когда эмоции немного улеглись, они снова сели за стол. Чай давно остыл.
— Что мы будем делать? — спросил Антон, уже спокойнее, но все еще не глядя на Никиту.
— Мариам... твоя биологическая мать, — осторожно начал Никита, обращаясь к Антону, — она оставила тебе письмо. И кое-какие вещи отца. Она сохранила его студенческий билет. Его звали Ибрагим. Он вернулся в Нигерию, стал там врачом. У него другая семья. Не знаю, захочешь ли ты его искать.
Антон пожал плечами.
— Пока не знаю. Мне сейчас не до Нигерии. Мне бы здесь разобраться.
Ольга посмотрела на Никиту. Теперь, когда первый шок прошел, она начала видеть детали. Потертые джинсы, дешевая куртка, усталый вид. Парень явно жил небогато.
— А ты? Как ты жил все это время? Где ты сейчас?
— Я учусь в политехе, на заочном. Работаю в автосервисе, — Никита улыбнулся, и эта улыбка снова мучительно напомнила Ольге молодого Сергея. — Живу в маминой комнате в коммуналке.
— Сергей знает? — вдруг спросила Ольга. Имя бывшего мужа обожгло язык.
Никита покачал головой.
— Нет. Я нашел его адрес. Он живет в городе, в престижном районе. У него своя строительная фирма. Но я не пошел к нему. Я решил сначала найти вас. Я подумал... если он бросил вас так легко, может, он и не заслуживает знать?
Ольга задумалась. В ней закипала холодная ярость. Двадцать лет она несла крест "гулящей жены". Двадцать лет ее сын терпел унижения. А Сергей жил припеваючи, построив свое счастье на их сломанных судьбах. И где-то в параллельной реальности бедная Мариам растила чужого белого ребенка, тоже будучи отвергнутой.
Виновником был не только халатный персонал роддома. Виновниками были мужчины, которые отказались верить своим женщинам. Мужчины, для которых цвет кожи оказался важнее любви и доверия.
— Нет, — твердо сказала Ольга, поднимаясь. В ее глазах появился стальной блеск, которого Антон никогда раньше не видел. — Он заслуживает знать. Он должен знать. Он должен посмотреть в глаза вам обоим.
Она подошла к старому комоду и достала оттуда папку с документами.
— Двадцать лет он считал себя жертвой, а меня — шлюхой. Завтра мы это исправим.
— Ты хочешь поехать к нему? — спросил Антон.
— Мы все поедем, — ответила Ольга. — Мы поедем к нему домой. И я очень хочу посмотреть на его лицо, когда он увидит своего "настоящего" сына, которого он требовал двадцать лет назад.
Никита переглянулся с Антоном. Между ними проскочила искра — пока не дружбы, но уже не вражды. Скорее, понимания общей беды. Они были братьями не по крови, но по несчастью, жертвами одной и той же чудовищной иронии судьбы.
— Я на машине, — сказал Никита, доставая ключи от стареньких "Жигулей". — Могу отвезти.
Ольга кивнула. За окном начинался рассвет, окрашивая небо в серые тона. Этот день обещал быть самым длинным в их жизни. Возмездие, которого она не искала, само постучалось в ее дверь, и теперь пути назад не было.
Старенькие "Жигули" Никиты с натужным кашлем въехали в элитный коттеджный поселок "Сосновый берег". Охранник на КПП долго и брезгливо рассматривал их пропуск, прежде чем неохотно поднять шлагбаум. Здесь, среди высоких заборов из красного кирпича и идеально постриженных газонов, их машина выглядела как грязное пятно на белой скатерти.
В салоне висело тяжелое молчание. Ольга сидела на переднем сиденье, стискивая сумочку так, что побелели костяшки пальцев. Сзади сидел Антон. Он смотрел в окно на проплывающие мимо особняки с каким-то отстраненным любопытством.
— Двадцать третий дом, — глухо сказал Никита, сворачивая в тупик. — Вот этот.
Дом Сергея напоминал небольшую крепость. Кованые ворота, камеры по периметру, гараж на две машины. Во дворе, на зеленой лужайке, стоял мужчина в дорогом поло и шортах. Он поливал газон из шланга. Рядом бегал золотистый ретривер. Картинка из глянцевого журнала "Счастливая жизнь".
Никита заглушил мотор. Тишина, наступившая после грохота двигателя, показалась оглушительной.
— Ну что, идем? — спросил он, глядя на Ольгу.
Ольга глубоко вздохнула, собирая волю в кулак. Она вышла из машины, расправила плечи и направилась к калитке. Парни последовали за ней.
Сергей заметил их не сразу. Он что-то насвистывал, наслаждаясь субботним утром. Но когда собака залаяла, он обернулся. Улыбка сползла с его лица, сменившись выражением крайнего раздражения. Он перекрыл воду, бросил шланг на траву и подошел к забору, не открывая калитку.
Двадцать лет почти не изменили его, лишь добавили седины в виски и тяжести фигуре. Это был уверенный в себе хозяин жизни.
— Ты? — процедил он, глядя на Ольгу сквозь прутья решетки. — Что тебе нужно? Я же сказал, чтобы ты не приближалась к моему дому. Денег не дам.
Затем его взгляд скользнул за спину Ольги и уперся в Антона. Лицо Сергея скривилось в гримасе, которую Антон помнил с детства — смесь отвращения и страха.
— И этого привела? Решила давить на жалость? Убирайтесь, пока я не вызвал охрану. У меня семья, дети. Мне не нужны проблемы из твоего прошлого.
Ольга стояла спокойно. Странно, но теперь, глядя на него, она не чувствовала ни любви, ни боли, ни страха. Только холодное презрение.
— Открой, Сергей, — сказала она ровным голосом. — Мы ненадолго. Нам нужно вернуть тебе долг.
— Какой еще долг? Ты бредишь?
— Долг правды. Открывай, или я начну кричать так, что твои соседи узнают очень интересные подробности твоей молодости.
Сергей выругался, но нажал кнопку на брелоке. Калитка щелкнула.
— У вас пять минут.
Они вошли во двор. На крыльцо вышла молодая женщина, ухоженная, с тревожным лицом. За ее ногу держалась маленькая девочка лет пяти.
— Сережа, кто это? — спросила она.
— Иди в дом, Лена. Это старые знакомые, ошиблись адресом, — бросил Сергей, не оборачиваясь. Женщина скрылась, но осталась стоять за стеклянной дверью, наблюдая.
Сергей повернулся к Ольге, скрестив руки на груди.
— Ну? Говори и проваливай.
— Помнишь, что ты сказал мне в роддоме? — спросил Ольга. — Ты сказал: "Посмотри на него, он же черный". Ты был так уверен в своей правоте. Ты разрушил нашу семью, потому что поверил глазам, а не сердцу.
— Я не слепой, Ольга! — рявкнул Сергей. — Ты нагуляла ребенка от какого-то...
— Заткнись! — Голос Антона прозвучал как выстрел. Он шагнул вперед, встав рядом с матерью. Теперь он был выше Сергея на голову. — Просто заткнись и слушай.
Сергей опешил. Он привык, что его боятся или уважают. Но в глазах этого темнокожего парня не было страха.
— Мы не за извинениями пришли, — продолжил Антон. — Мы пришли показать тебе, что ты потерял. Никита, иди сюда.
Никита, который все это время стоял немного в стороне, в тени дерева, вышел на свет.
Сергей нахмурился. Он посмотрел на незнакомого парня. Светлые волосы, голубые глаза, чуть вздернутый нос, ямочка на подбородке. Сергей моргнул. Ему показалось, что он смотрит в зеркало двадцатилетней давности. Сходство было настолько очевидным, что его невозможно было игнорировать.
— Кто это? — голос Сергея дрогнул.
— Это Никита, — сказала Ольга. — Он родился в том же роддоме, в тот же день, что и Антон. Только в другой палате. У студентки из Нигерии по имени Мариам.
Сергей переводил взгляд с Никиты на Антона, потом на Ольгу. Его лицо начало медленно багроветь, а потом резко побледнело.
— В роддоме перепутали детей, — безжалостно продолжала Ольга. — Мариам родила белого мальчика. Тебя. А я родила Антона. Твой "черный" сын, которого ты так ненавидел, на самом деле сын нигерийца, бросившего Мариам. А этот парень, — она положила руку на плечо Никиты, — твоя плоть и кровь. Твой сын, Сергей.
Никита молча протянул конверт с результатами ДНК-теста. Сергей взял его трясущимися руками. Бумага шелестела в тишине. Он пробежал глазами по строчкам, хотя, кажется, уже и так все понял. Генетика — упрямая вещь. Природа сыграла с ним злую шутку, подсунув зеркало.
— Этого не может быть... — прошептал он, опускаясь на садовую скамейку. Ноги его не держали. — Мариам... я помню. Там была черная девчонка...
— Она воспитала твоего сына, — сказал Никита тихо. — В нищете, в коммуналке. Она любила меня, несмотря на то, что я был белым и напоминал ей о предательстве ее мужчины. А ты? Ты жил здесь, в роскоши, и проклинал женщину, которая была тебе верна.
Сергей поднял голову. В его глазах стоял ужас. Вся его жизнь, все его принципы, вся его гордость рухнули в одну секунду. Он смотрел на Никиту — своего биологического сына, который был одет как нищий механик. И смотрел на Антона — парня, которого он должен был растить, но которого отверг из-за цвета кожи.
— Сынок... — хрипло выдавил Сергей, протягивая руку к Никите.
Никита не шелохнулся.
— Не называй меня так. У меня нет отца. Моим отцом была мама Мариам. Она работала на трех работах, чтобы я мог учиться. Где ты был, когда мне нужны были кроссовки? Где ты был, когда меня били в школе?
— Я не знал! — закричал Сергей, и в этом крике было столько отчаяния, что даже собака заскулила. — Я не знал! Ольга, почему ты не искала правду?!
— Я искала! — отрезала Ольга. — Я кричала, что я невиновна! Но ты заткнул уши. Ты выбрал легкий путь — обвинить и уйти. Ты предал нас обоих.
Сергей закрыл лицо руками. Его плечи тряслись. Из дома снова выглянула жена, испуганно глядя на мужа, который рыдал посреди своего идеального газона.
— Посмотри на нас, Сергей, — сказал Антон. В его голосе не было злорадства, только усталая мудрость. — Ты хотел "чистого" ребенка? Вот он, стоит перед тобой. Но он чужой тебе. А я... я мог бы стать твоим сыном, если бы ты был мужчиной, а не трусом. Ты потерял нас обоих в тот день. И никакие деньги, никакие дома этого не исправят.
Ольга посмотрела на бывшего мужа. Жалкий. Сломленный собственной гордыней. Она ждала этого момента двадцать лет, думала, что будет наслаждаться триумфом. Но чувствовала только пустоту и облегчение. Камень упал с души.
— Пойдемте, мальчики, — сказала она. — Нам здесь делать нечего.
Они развернулись и пошли к выходу.
— Постойте! — закричал Сергей, вскакивая. — Никита! Мы можем... я могу помочь! У меня фирма, я все тебе дам! Ты же мой наследник!
Никита остановился у калитки. Он обернулся и посмотрел на человека, давшего ему жизнь.
— Мне не нужны твои деньги. У меня есть семья, — он кивнул на Антона и Ольгу. — И знаешь... я рад, что не вырос с тобой. Я вырос человеком. А кем бы я стал здесь?
Он вышел за ворота. Железная калитка захлопнулась с тяжелым лязгом, отрезая их от мира богатых особняков и нищих душ.
В машине какое-то время ехали молча. Потом Антон включил радио. Играла какая-то легкая, беззаботная песня.
— Ну что, брат, — Антон толкнул Никиту в плечо. — Может, заедем за бургерами? Я угощаю. У меня стипендия пришла.
Никита улыбнулся — впервые за этот день искренне и светло.
— Заметано. Только чур, я выбираю музыку.
Ольга смотрела на них с заднего сиденья и улыбалась сквозь слезы. Впервые за двадцать лет она чувствовала, что все действительно будет хорошо. Ошибка врачей разрушила ее прошлую жизнь, но сегодня, на руинах этой ошибки, родилось что-то новое и настоящее. У нее теперь было два сына. И ни один из них не был ошибкой.
